Генри Шлезингер - Искусство шпионажа: Тайная история спецтехники ЦРУ
Но в мае 1985 г. офицер ЦРУ Олдридж Эймс сообщил о Полякове в КГБ, который уже начал разрабатывать генерала как агента ЦРУ. В конце расследования КГБ выманил Полякова подальше от его скромной дачи под Москвой и затем арестовал. После допросов его казнили в 1986 г.{181}
Надежные источники сообщили, что во время допросов он в деталях рассказал обо всем, что он передал своим американским контактам, и отказался от возможности переговоров об обмене. В 1990 г. газета «Правда» рассказала об истории Полякова как о советском гражданине, который шпионил для американцев под псевдонимом Дональд. Это имя было одним из кодовых имен Полякова, используемых в частных объявлениях несколькими годами раннее в газете The New York Times, и эта деталь указывала на степень его откровенности на допросах{182}.
Предавая эту историю гласности, СССР хотел послать сообщение ЦРУ и ФБР, а также сотрудникам советских разведок, которые могли бы подумать свернуть на путь Полякова. С другой стороны, советский источник подтвердил высокий уровень Полякова как агента, который, по словам его куратора, «был самым совершенным агентом, которого можно было бы представить».
На заснеженной московской улице в январе 1977 г. Толкачев ждал кого-то около бензоколонки. На эту заправку часто приезжали иностранцы, и когда остановилась иномарка, Толкачев спросил водителя по-английски, не из Штатов ли он. Когда водитель ответил, что так и есть, Толкачев спокойно бросил свернутый лист бумаги через открытое окно на автомобильное сиденье.
Сейчас трудно предположить, кто из них, американец или русский, был бы более потрясен, если бы они узнали правду друг о друге. Первый, Толкачев, неприметный советский обыватель средних лет, ведущий советский инженер оборонной промышленности, решил работать в качестве шпиона. Другой, молодой, небрежно одетый американец в автомобиле, был руководителем резидентуры ЦРУ{183}. Оба обладали собственными секретами и оба опасались слежки КГБ.
Толкачев считал себя диссидентом в душе и работал инженером в научно-исследовательском институте. Вдохновленный произведениями Солженицына и статьями Сахарова, он постоянно испытывал внутренние мучения. В одном письме он так описал свое решение стать шпионом:
«Меня начал мучить какой-то червь внутри; я должен был что-то сделать. И я начал писать короткие послания, которые собирался отослать. Но позже, поразмыслив, я понял, что это бесполезное дело. Идея установить контакт с диссидентскими кругами, которые общаются с иностранными журналистами, показалась мне бессмысленной из-за характера моей работы. (У меня имелся допуск к сверхсекретным материалам.) И потому малейшее подозрение в мой адрес – и я буду полностью изолирован или даже уничтожен. Таким образом родился план, по которому я стал действовать»{184}.
Шокированный этой короткой встречей, резидент ЦРУ прочитал послание, в котором была просьба к соответствующему американскому должностному лицу о конфиденциальном разговоре. Также предлагалось несколько удобных мест для встречи, возможно, в автомобиле американца или при входе на станцию метро. Толкачев просил подтвердить встречу сигналом, припарковав в определенном месте автомобиль. В конверте были точные эскизы мест для встреч, а также диаграмма, показывающая, каким образом следует припарковать автомобиль, чтобы дать правильный ответный сигнал.
Толкачев выбрал наихудшее время для контакта. Несмотря на агентурные мероприятия, подобные операциям с агентом TRIGON, которые проводились в пределах Москвы, в отношении любого советского добровольца у ЦРУ возникали большие подозрения, особенно в Москве. Неожиданная встреча резидента лицом к лицу с Толкачевым только усилила недоверие к нему. Можно ли было представить, чтобы настоящий доброволец передал свои предложения американскому офицеру разведки высшего ранга в Москве? И тот факт, что контакт с Толкачевым должен был произойти как раз перед намеченным дипломатическим визитом госсекретаря Сайруса Вэнса, прибывающего в Москву в качестве представителя недавно избранного президента Джимми Картера, лишь усиливал подозрения.
Однако многие из наиболее важных агентов ЦРУ, включая Пеньковского, предложили свои услуги именно в подобной манере. Пеньковский, например, послал несколько сообщений в 1960 г. двум американским студентам, затем британскому и канадскому бизнесменам, чтобы установить канал связи, который затем сделали для него британцы{185}.
Если Толкачев был подставным агентом КГБ, сотрудничество с ним помогло бы контрразведке точно определить состав московской резидентуры ЦРУ и методы агентурной работы. Это помогло бы пресечь текущие оперативные мероприятия американской разведки и бросить тень на недавно избранного президента США{186}. К этому надо добавить и тот факт, что в послании Толкачева не было достаточно информации о нем лично, чтобы установить его, понять его как человека, оценить его возможности доступа к информации и, в конечном счете, оценить риски личного контакта с ним. Из Лэнгли поступило предписание офицерам московской резидентуры – не отвечать Толкачеву.
Месяц спустя Толкачев появился снова. На этот раз он проскользнул в припаркованный автомобиль резидента. Произошла короткая беседа, и Толкачев оставил новое послание. Из Вашингтона снова поступило указание не давать никакого ответа. Две недели спустя Толкачев появился уже в третий раз, оставив сообщение, которое содержало дополнительную личную и профессиональную информацию. В Лэнгли рассмотрели его предложение снова, но решили, что из-за активности контрразведки организовывать такую встречу слишком опасно. В мае Толкачев сделал четвертый подход, встав на пути американского автомобиля, чтобы обратить на себя внимание водителя. И эта попытка была проигнорирована, а летом резидент ЦРУ покинул Москву.
Прошло шесть месяцев, и в декабре 1977 г. в гастрономе к итальянцу, который работал на американцев, подошел неизвестный ему советский гражданин и вручил пакет. В этом сообщении Толкачев предлагал себя в качестве агента и приложил две страницы технических параметров электронной системы советского самолета, чтобы подтвердить наличие у себя доступа к важной информации.
В Лэнгли вновь запретили контакт, и тому были важные причины. Несколькими месяцами ранее, в августе 1977 г., спустя всего месяц после ареста Марты Петерсон и потери Огородника, в посольстве США случился большой пожар, причины которого вызывали массу подозрений. Он разрушил три верхних этажа здания и крышу. Той осенью были и другие оперативные мероприятия с негативным результатом.
Пожар стал настоящим бедствием для большей части посольства. Рон Дункан, офицер ТОО, сидел за вечерним коктейлем в баре, когда услышал первые сообщения о дыме в посольстве. Морские пехотинцы из охраны посольства обнаружили на верхних этажах здания огонь, который уже вышел из-под контроля. Рон помчался на свой пост, узнав, что сделан официальный запрос в пожарную службу Москвы. Среди огня и воды, которая уже лилась с потолка, Рон всю ночь охранял документы, чтобы русские пожарные не завладели ими.
«Российские пожарники были великолепны, – рассказывал Рон. – Русские прибыли с большим количеством пожарных машин. Они заливали огонь с десяти часов вечера в пятницу до восьми утра субботы. И я клянусь, это была эффективная работа, поскольку ни одна капля не пролилась на тротуар. Все было сконцентрировано на пожаре в здании. Однако огонь, вода и дым буквально «вычистили» кабинеты. Почти все было разрушено».
Пожар оставил после себя огромное число проблем, связанных с безопасностью. Поврежденные документы и фотографии нельзя было отправить в общий мусор, который, вероятнее всего, будет осмотрен КГБ. По этим же причинам поврежденная мебель и офисное оборудование нельзя было вывозить на московскую свалку. По соображениям безопасности стулья, столы, пишущие машинки и другое оборудование не российского производства должны были быть возвращены в Соединенные Штаты. Даже такая простая вещь, как число поломанных стульев, могла дать контрразведке КГБ представление о составе резидентуры ЦРУ.
Рон уже знал, что будет генеральная реконструкция здания, и что практически весь интерьер должен быть демонтирован для отправки в Штаты. А затем были восстановительные работы, которые велись более полугода, каждый день и без выходных. В связи с этим у Рона появилась третья работа. Ему пришлось заниматься разбором и очисткой разрушенных помещений, а также участвовать в упаковке и отправке оборудования. Тем временем шла реконструкция здания, и Рон был вынужден работать и по прикрытию, а также выполнять обязанности офицера TОО по подготовке и обслуживанию спецтехники. «По крайней мере, я чему-то научился, – вспоминал Рон. – Пригодились мои технические навыки, знания электромонтажа, практика малярных и столярных работ».
