Джек Коггинс - Оружие великих держав. От копья до атомной бомбы
Английский писатель Алан Мурхед в своей книге «Развязка в Африке» писал: «Истинная суть происшедшего состояла, безусловно, в том, что американцы находились тогда на таком же уровне военного мастерства, что и мы, британцы, спустя год после нашего вступления в войну, – медлительными, неуклюжими и подверженными тому, чтобы запаниковать под сосредоточенным вражеским огнем, впервые попав под него. Но было и существенное отличие – американцы были гораздо лучше вооружены, чем мы в 1940 году, к тому же они гораздо быстрее учились».
Но если наши союзники и питали какие-либо сомнения в отношении американцев, то вскоре эти сомнения бесследно развеялись, и пятнадцать месяцев спустя, уже в ходе кампании в Нормандии, американцы будут жаловаться (возможно, несправедливо), что осторожные британцы сдерживают их наступление. Безусловно, у англичан так никогда и не появился военачальник масштаба генерала Джорджа Патона, и Мурхед, весьма тонкий наблюдатель, справедливо заметил: «…Два темперамента никогда не могут совпадать во всем, и вполне возможно, что до конца войны англичане еще смогут не раз отличиться своим упорством в трудных сражениях, тогда как американцы будут непревзойденны в скорости и натиске своих фланговых ударов». Быстрота и натиск, безусловно, были характерны для их танковых частей, но и в таких сражениях, как в Хюртгенвальде и в горах Италии, американский пехотинец доказал, что он отлично сражается, удерживая свои позиции в затяжных позиционных боях.
И на всех театрах военных действий происходило накапливание американского оружия, причем такими темпами, о каких ранее не приходилось и мечтать. Технический гений американских инженеров, предпринимателей и рабочих сделал возможным постоянный рост выпуска новейших и модернизированных вооружений и снаряжения – от управляемых по радио взрывателей до гигантских десантных кораблей и могучих бомбардировщиков Б-29.
Фронтовые части могли бы испытывать скрытое недовольство (как это уже случалось) по поводу своих пребывающих в тылу сограждан. Наутро после Азенкура шекспировский герцог Уэстморленд восклицал:
Если б нам
Хотя бы десять тысяч англичан
Из тех, что праздными теперь сидят
На родине!
Но мало кто в любой из стран-союзников по антифашистской коалиции не внес своего вклада в победу, даже находясь в тылу. Оружейники и маркитантки, которые снаряжали и снабжали небольшую армию Генриха V, уступили место массе рабочих в военной форме и спецовках, задачей которых было поставлять относительно немногочисленным фронтовым частям все необходимое для современной армии. Среди поставок для управления вооружений в ходе Второй мировой войны назовем только отдельные: 88 410 танков; 63 000 полевых орудий и 328 669 000 снарядов для них; 965 365 пулеметов (не считая самолетных и зенитных пулеметов); 2 941 869 грузовиков и прицепов; 27 082 самоходных орудий и гаубиц. Авиационная промышленность выпустила более 66 000 истребителей и 34 000 бомбардировщиков для одной только армейской авиации, тогда как судостроительная промышленность поставила грузовых судов общим водоизмещением более 34 000 000 тонн, а также громадный флот военных кораблей различных классов – в том числе 122 конвойных авианосца, более 400 эсминцев, 555 эскадренных миноносцев и 230 подводных лодок. Никогда еще вооруженные силы страны не были так хорошо оснащены и вооружены.
Американские солдаты и офицеры были столь же искусны в новых методиках, разработанных для применения новых видов оружия, сколь искусны были разработчики и производственники – в его изготовлении. Амфибийные операции стали одной из подобных методик, естественным образом вытекающих из господства союзников на морях и в воздухе. Чтобы стать максимально эффективными, эти атаки с моря требовали не только теснейшего взаимодействия наносящих удар кораблей, самолетов и десантных сил, но и целого ряда новых и пока еще необычных судов и транспортных средств (танко-десантные суда, десантные баржи, грузовые автомобили-амфибии, гусеничные боевые машины), специально разработанных для выполнения той или иной конкретной задачи. Проблемы, стоявшие перед тыловыми службами, ведавшими материально-техническим обеспечением фронтовых операций, были неимоверно трудными и порой даже казались неразрешимыми. Поставки всего необходимого, от торпед до зубной пасты, означали переброску сотен тонн грузов по воздуху, морем, автотранспортом, вьючными животными, носильщиками и по железным дорогам. Не последнюю роль в победе сыграли саперные батальоны и «морские пчелки» – военно-морские строительные батальоны, строившие дороги, гавани, взлетно-посадочные полосы и базы снабжения, зачастую под огнем неприятеля и обычно в самых неблагоприятных погодных и природных условиях.
Если военно-морской флот имел основания сетовать, что ему не дали как следует поучаствовать в Первой мировой войне, то во Второй мировой войне ему было где развернуться – в этой войне с ночными сражениями, когда большие армады палили друг в друга едва ли не в упор, совсем как в былые времена парусных флотов, с поединками авианосцев, когда надводные корабли даже не видели врага, ему уже не приходилось на это жаловаться. Цена победы была велика. На дно морей и океанов ушли два линкора, пять авианосцев, шесть авианосцев конвоя, семь тяжелых и два легких крейсера, семьдесят один эскадренный миноносец, одиннадцать миноносцев эскорта, пятьдесят две подводные лодки и около трехсот более мелких судов, унеся с собой более 65 000 жизней моряков. Но после первого шока Пёрл-Харбора и захвата японцами всей Малайзии и Ист-Индии морские и авиационные штабы постепенно пришли в себя. Впечатляющая победа при Мидуэе стала поворотным пунктом в войне на море, и островная империя была повержена.
В ходе этих сражений, как никогда, наглядно проявились все преимущества и недостатки геофизического положения воюющих стран. Японская экономика требовала непрерывного импорта громадных объемов сырьевых материалов. Еще более важным было то обстоятельство, что японская военная машина, подобно остальным сражающимся странам, требовала для осуществления своих операций колоссальных объемов нефти. Напротив, Соединенные Штаты, обладавшие неисчерпаемыми ресурсами и отделенные от своих врагов непреодолимым (тогда) рвом в виде двух больших океанов, могли спокойно, если не на досуге, выпускать все необходимое для окончательного разгрома своих противников.
Таким образом, в дополнение к своему громадному надводному флоту, Соединенные Штаты построили еще и целую армаду подводных лодок, которые, состязаясь в своей разрушительности с германскими субмаринами, почти начисто уничтожили весьма крупный торговый флот Японии. Общий тоннаж японского торгового флота на начало войны составлял около 6 000 000 тонн, не считая судов водоизмещением менее 500 тонн (которые имелись в большом количестве). К ним прибавились еще суда водоизмещением более 3 000 000 тонн, построенные в ходе войны. По совокупным причинам за годы войны из всего этого количества было потеряно более 8 000 000 тонн коммерческого тоннажа, на долю американских подводных лодок пришлось не менее 5 320 000 тонн потопленного тоннажа.
Американский солдат, как и солдат любой нации на соизмеримом уровне цивилизованности, был подвержен влиянию определенных психологических и моральных факторов. Так, почти у всех солдат ура-патриотизм воспринимался чуть ли не лицемерием, упоминание же о высоких идеалах вызывает у него лишь непечатные выражения. (На вопрос «Как вам удалось выжить?» 30 процентов ветеранов сражений ответили: «Потому что надо было делать дело» – тогда как идеалистические причины назвали только 6 процентов из них.)
Нет сомнений в том, что верность присяге и боязнь подвести своих товарищей первенствовали в качестве основного стимула достойного поведения солдата в бою.
В отличие от явного желания сражаться для того, чтобы война поскорее закончилась, желание добиться окончательной победы отнюдь не было ведущим стимулом. Победа находилась где-то слишком далеко и была скорее сферой высокой стратегии, но никак не повседневных забот солдата на передовой, поскольку победа в сегодняшнем бою обычно означала для него новое ожесточенное сражение завтра, в котором ему будут угрожать все те же опасности. У солдат появлялось понимание того, что каждая новая победа будет становиться шагом к окончанию войны и возвращению домой, но вместе с этим будет и расти опасение, что боевое счастье может изменить уже в следующем бою. В этом отношении становится понятно, почему фронтовые дивизии следует отводить с передовой после продолжительных боев на отдых и переформирование, а не оставлять их там на долгое время, просто пополняя их ряды.
Обычный солдат испытывает страх и не старается скрыть это. Да и ветераны в большинстве случаев начинают бояться боя тем больше, чем в большем числе боев им приходилось участвовать. С другой стороны, большинство солдат с течением времени приобретают все большую уверенность в своем боевом мастерстве и искусстве боя. Это вполне отчетливая тенденция, особенно заметная в «зеленых» подразделениях, – они испытывают страх перед оружием врага, более, так сказать, эффектным, но порой менее смертоносным. Пикирующие бомбардировщики, например, считаются более «пугающим» оружием, хотя другое оружие, например пулеметы, могут быть куда более опасными в бою. (Немцы прекрасно пользовались этим обстоятельством, устанавливая сирены на своих «Юнкерсах-87».) С обретением солдатского опыта страх перед шумным (но относительно безвредным) оружием уменьшается, тогда как уважение к менее впечатляющему возрастает. Обстрелянные солдаты считали, что следует больше проводить учений в условиях, максимально приближенных к боевым, что такая жесткая подготовка в конечном итоге поможет спасти жизнь на поле боя.
