Орест Пинто - Тайный фронт
В типографии печатались приказы и распоряжения по войскам, занимавшим район. Немцы следили за тем, чтобы Сандер не мог узнать содержание печатаемых приказов. Однако благодаря своей наблюдательности он умудрялся передавать движению Сопротивления весьма полезную информацию.
В конце июля 1944 года гестаповцы арестовали Сандера. Может быть, это явилось результатом беспечности, которая овладела им, но не исключено, что гестапо, обнаружив утечку информации, устроило ловушку, и Сандер попался в нее. Несколько дней его держали в местном отделении гестапо, а потом он исчез. Никто из членов организации движения Сопротивления, опрошенных мной в тот период, не знал, что с ним случилось, но все опасались, что его тайно убили.
Однако в начале апреля 1945 года, за месяц до конца войны, Сандер появился вновь. Исхудавший, похожий скорее на огородное пугало, чем на человека, Сандер рассказал, что немцы пытали его, и показал круглые шрамы на левой руке, где, по его словам, один из допрашивавших Сандера гестаповцев прижимал горящую сигарету, стараясь заставить его говорить. Затем гестаповцы перевели его в особый лагерь на северо-западе Германии. После вступления союзников на территорию Германии узников погнали пешком на восток. Сандер воспользовался паникой во время очередного воздушного налета и бежал. Несколько дней он бродяжничал, пока его не настигли передовые канадские части. После соответствующей проверки Сандеру разрешили вернуться в родной город.
Естественно, Сандера встречали как героя. Участник движения Сопротивления, не дрогнувший под пытками и сумевший бежать, заслуживает такого приема. Однако за несколько недель до возвращения Сандера в городе распространились странные слухи, касающиеся поведения его жены. Она долго жила в Амстердаме. В этот район она переселилась за несколько лет до начала войны и не имела здесь близких родственников. Судя по слухам, вскоре после ареста Сандера его жена стала любовницей гестаповского офицера, проживавшего в одной из комнат квартиры Сандеров, на втором этаже того же дома, где находилась типография. Люди с горькой усмешкой рассказывали, что, в то время как Сандер обманывал нацистов в своей типографии на первом этаже, жена обманывала его с нацистами на втором.
Деликатность положения Сандера после возвращения в город состояла в том, что он ничего не знал о тех слухах, которые ходили по городу в отношении поведения его жены. По понятным причинам никто не мог набраться смелости поведать возвратившемуся герою непроверенные сведения, тем более во время посвященных ему торжеств.
Сомнения такого рода мучили и меня. «Стоит ли бередить зажившие раны? Нужно ли заниматься расследованием, чтобы под здоровой кожей вскрыть гнойник, который сделает невозможной только что наладившуюся счастливую, как всем казалось, супружескую жизнь?» — размышлял я.
И все же, в конце концов, я счел необходимым заняться этим делом. Чтобы предотвратить распространение новых сплетен, я решил не вызывать госпожу Сандер к себе, а посетить ее на квартире, сделав вид, будто это обычный визит вежливости. Время для визита я выбрал с таким расчетом, чтобы Сандера не было дома.
Госпожа Сандер сама открыла дверь и, когда я представился, пригласила войти. Пока мы болтали о пустяках, я пытался составить представление о хозяйке. На мой взгляд, ей перевалило за тридцать. Полная и миловидная, она не была писаной красавицей и не обладала, судя по первому впечатлению, способностью вызывать мгновенную страсть. Вместе с тем от нее веяло какой-то трудно уловимой теплотой. Легко было представить, что немецкому офицеру, оказавшемуся вдали от дома и семьи, понравилась эта женщина.
Она явно не была глупа. После нескольких минут беседы на общие темы она улыбнулась и с подкупающей прямотой сказала:
— Господин Пинто, я уверена, что вы очень заняты по работе и пришли ко мне не только для того, чтобы поговорить о погоде и послевоенных житейских проблемах. Очевидно, у вас есть более важная причина.
Мне оставалось лишь ответить улыбкой на улыбку и согласиться.
— Да, госпожа Сандер, вы правы, и поэтому разрешите приступить к делу без дальнейших проволочек. — Не говоря больше ни слова, я вынул из бумажника анонимную записку и протянул ей.
— Пожалуйста, прочтите это!
Госпожа Сандер взглянула на листок, вздрогнула, на какое-то мгновение побледнела, а потом все лицо ее залилось краской. Она уронила листок на пол и несколько минут сидела, закрыв лицо руками и низко опустив голову.
Наконец она мягко сказала:
— Вы, господин Пинто, должно быть, большой мастер допрашивать людей?
— Пожалуй, так, — ответил я.
— И, в конце концов, вы добиваетесь от них правды? Я пожал плечами.
— Надеюсь, чаще бывает именно так, — продолжала госпожа Сандер, — и мне нет смысла пытаться дурачить вас. Рано или поздно вы доберетесь до фактов. Это письмо справедливо и вместе с тем несправедливо. Разрешите, я поясню.
И она рассказала мне свою историю. Вначале говорила сбивчиво, но постепенно самообладание возвращалось к ней. В течение пяти лет оккупации несколько немецких офицеров старших рангов были по очереди расквартированы у нее в доме. Они держали себя учтиво, проводили время в своих комнатах и заговаривали с ней или с ее мужем только в случае необходимости.
В середине 1944 года уехал очередной офицер-постоялец, и его место занял майор Хауптманн, офицер войск СС, тяжело раненный в России и получивший назначение в Голландию. Он был моложе и, как признала госпожа Сандер, привлекательнее своих предшественников. Он улыбался и желал доброго утра, встречаясь на лестнице. Несколько раз приглашал ее с мужем к себе. Как это ни странно, но именно она была вначале против установления таких отношений с немцем, считая их неправильными. Но муж настаивал на том, чтобы она была любезнее с майором Хауптманном. Госпожа Сандер знала о связи мужа с движением Сопротивления и подозревала, что он хотел создать у майора впечатление об их дружелюбном отношении к нацистам, чтобы как-то обезопасить себя.
Катастрофа разразилась менее чем через два месяца после поселения майора в их квартире. Мужа арестовали, и он едва успел предупредить ее об этом.
В тот же вечер к ней пришел Хауптманн. Он сказал, что муж ее в данный момент в безопасности, но так вряд ли будет продолжаться долго, поскольку он считается врагом рейха и заслуживает сурового наказания. Хауптманн сказал также, что решать судьбу ее мужа будет он, и строгость наказания во многом будет зависеть от того, примет ли она его предложение. Чтобы сохранить жизнь мужу, как заявил майор, она должна проявить благожелательное отношение к судье, то есть к нему,
Это была классическая ситуация — честь в обмен на жизнь мужа. Госпожа Сандер рассказала, что сначала ее охватило желание броситься на майора и вцепиться в его улыбающееся лицо. Но она сдержала себя. Ей оставалось только попытаться как-то уклониться от прямого ответа и выиграть время. Видя ее колебания, майор согласился подождать до девяти утра. Всю ночь она не спала, размышляя над тем, как выйти из создавшегося положения. В душе у нее еще жила надежда, что майор шутит, и мужа скоро освободят, но постепенно она поняла, что эти надежды напрасны и что мужу действительно грозит немедленная смерть, если она не уступит требованию гестаповца. Посоветоваться с кем-либо не было времени, да и казалось опасным нарушить приказ майора — никому не рассказывать об их разговоре.
Однако в голову приходили и другие мысли. Какая гарантия была у нее, что майор Хауптманн сдержит слово, если она станет его любовницей, и сможет ли он сдержать обещание, даже если захочет так поступить? Госпожа Сандер чувствовала, что риск неизбежен. Если она ответит отказом, муж наверняка погибнет. Согласие давало хоть небольшую надежду спасти его. На следующее утро она объявила майору о своем согласии стать его любовницей, но с условием, что получит доказательства сохранения жизни мужу. Через два дня майор Хауптманн принес ей копию секретного распоряжения гестапо, в котором указывалось, что ее муж осужден за преступления против рейха, приговорен к бессрочному заключению в концлагерь и подлежит отправке в северо-западные районы Германии.
В тот же вечер госпожа Сандер стала любовницей майора Хауптманна, и так продолжалось почти шесть месяцев. Время от времени гестаповец рассказывал ей, что муж ее здоров и хорошо себя чувствует. Однажды он даже показал ей записку с каракулями мужа, и она узнала его почерк.
После провала отчаянной попытки гитлеровского командования контратаковать в Арденнах немецкие части одна за другой начали эвакуироваться в Германию. Уехал и майор Хауптманн. Госпожа Сандер осталась одна в доме, принадлежавшем мужу. Она знала, что жители городка подозревали ее в связи с майором. При появлении в местных лавках женщины встречали ее враждебными взглядами, а друзья при встрече демонстративно отворачивались. И все же никто не высказал госпоже Сандер каких-либо обвинений. Не могла же она сама начать рассказывать повсюду о своем проступке! Кроме того, с отъездом Хауптманна она утратила возможность получать сведения о муже, и его судьба стала сильно беспокоить ее. Последний раз, незадолго до рождества, Хауптманн сказал ей, что муж здоров, а что произошло с тех пор, госпожа Сандер не знала. Волнения госпожи Сандер были вполне понятны, так как в то время ходили ужасные слухи о судьбе заключенных концлагерей. Согласно одному из них Гиммлер приказал уничтожить всех заключенных. Говорили также, что по тайному сигналу, переданному из лагеря в лагерь, заключенные подняли восстание и силой проложили себе путь к свободе. Госпожа Сандер не имела возможности установить, жив ли ее муж. Она по-прежнему сильно любила его и, желая ему только добра, иногда в душе надеялась, что он умер быстрой смертью и без мучений.
