Леся Рябцева - Эхо Москвы. Непридуманная история
В этот момент в корреспондентской было человек шесть, и никто из них не готовил материал. Каждый был занят своим делом. Кто-то читал газету, кто-то ел, кто-то приводил себя в порядок перед зеркалом. И на практикантов, как водится, никто не обратил внимания.
Оглянемся немного назад. У вас может сложиться впечатление, что корреспонденты – это банда дезорганизованных бездельников и лоботрясов. Так вот, это не так. Большинство их них проводят в этом помещении минимум 10 часов в сутки. Работа здесь начинается в семь утра, а заканчивается не раньше десяти вечера. Это не считая тех людей, которые уезжают на мероприятия – митинги, пресс-конференции, суды и так далее. Тогда начинаются отдельные, индивидуальные приключения, нередко с совершенно фантастическими подробностями. К журналистам у нас многие относятся с подозрением, особенно это характерно для тех, кто сталкивается с ними в первый раз. Со мной был такой случай. Я отправился в окружной военный суд одного подмосковного города. Добирался до туда больше двух часов, само здание суда оказалось в лесу, его сотрудники были крайне удивлены моему визиту. В принципе на открытый процесс может прийти кто угодно. Для этого не требуется ни аккредитация, ни даже пресс-карта. Если ты без камеры, то чтобы попасть в зал, достаточно показать паспорт. Эти правила, однако, известны не всем и действуют не везде. И я, видимо, был первым журналистом, чья нога ступила на территорию этого суда. За полчаса, что оставались до начала заседания, со мной поговорили едва ли не все сотрудники суда, в том числе и его председатель. В его кабинете я провел минут десять, и, честно говоря, мне никогда не доводилось вести более бессодержательный диалог.
– А что вы собираетесь тут делать? – спрашивал он меня.
– Работать, – простодушно отвечал я.
– Но видите ли, тут уже работаем мы.
– Одно другому не мешает. Я журналист и имею право освещать процесс.
– Несомненно, но главное, чтобы вы освещали, а не очерняли.
В итоге, когда началось заседание, судья специально объявил, что в зале присутствует корреспондент «Эха Москвы». Это был момент бессмысленной локальной славы.
На самом деле у каждого корра была хотя бы одна похожая история. У кого-то был бомж, который подходил просить десять рублей на опохмел ровно в ту минуту, когда у корреспондента начинался прямой эфир с места событий. А ведь десять рублей в таких ситуациях, всегда просят очень громко. Кого-то задерживали на несанкционированных митингах, причем от задержаний этих не спасали ни пресс-карта, ни другие внешние атрибуты, по которым полицейский может отличить журналиста от протестующего. Кому-то приходилось преследовать ньюсмейкера, который не хотел делиться важными мыслями и делал вид, что не замечает микрофона. Да вообще чего только не видели корры. У них были командировки в самые удивительные уголки как России, так и всего мира. От Новой Земли до экватора, от линии перемены дат до Гринвича и дальше. Да и в Москве не так много осталось мест, куда не ступала бы нога корра. Закрытая стройка нового высотного здания, элитный ночной клуб напротив Кремля, многокилометровая очередь к какой-нибудь привезенной в Москву реликвии. А еще баржа, курсирующая по Москва-реке, кладбище, где хоронили всемирно известного вора в законе, бар, посетители которого только что наблюдали победу сборной России над Голландией. Но это еще не все. Были прямые эфиры в сорокоградусные морозы или под шквальными ливнями. Был случай, когда корреспондента отказывались выпускать из зала суда, потому что судья боялась утечки информации. Как-то раз другого корреспондента не пустили в здание Госдумы, потому что охране показалось, что он не подобающе обут.
В корреспондентской трудятся очень разные люди. Они сильно отличаются друг от друга, кроме работы их мало что роднит друг с другом. У них разные увлечения, разное образование, разные взгляды на одни и те же вещи, разные голоса и разное представление о жизни. Один страстно любит регби, а другой не знает значения этого слова. Один обожает бананы, а у другого на них аллергия. Один специалист по радиоэлектронике, а другой по античной литературе. Но все они единое целое. Как оно получается из столь разных людей? Бог его знает.
Вот одна история, о которой нельзя не упомянуть, ибо она лучше всего охарактеризует корров. В марте 2010-го Москву сотрясли два страшных теракта в метро. Взрывы на Лубянке и Парке Культуры вновь напомнили всем ужасы Беслана и «Норд-Оста». В тот день все корреспонденты «Эха», не сговариваясь, вышли на работу. Кто-то поехал прямо к станциям, чтобы помогать делать оттуда репортажи. Кто-то пришел непосредственно в редакцию. Когда в 9 утра в службу информации влетел Венедиктов и строго спросил выпускающего редактора, кто из корреспондентов дополнительно вызван на смену, выпускающий не смог дать ответа. В тот момент работали все корреспонденты, но никого из них не пришлось вызывать.
Это был жуткий день, каждому было плохо, больно и страшно. Но боль и страх преодолевали вместе. И от этого становилось немного теплее.
Виталий Дымарский
Французский связной
Сюжет этого фильма, признанного одним из величайших произведений киноискусства, никак не связан с историей «Эха Москвы». Вспомнить о нем заставило его название French Connection (в русском переводе «Французский связной»), как нельзя лучше подходящее к той функции, которую мне пришлось выполнять за почти восемь лет работы во Франции.
В начале 1992 года я приехал туда в качестве заведующего корпунктом РИА Новости. А в конце 1999 года уезжал оттуда фактически (но не юридически) в качестве нештатного собкора «Эха Москвы». Венедиктов тогда не был еще главным редактором радиостанции, но эксплуататорскими качествами обладал в избытке. Не было, по-моему, дня, чтобы в парижском корпункте не раздался звонок с очередной просьбой прокомментировать, рассказать, сообщить, переговорить, устроить и т. д.
Тем более что в 90-е годы через Францию проходило множество нитей, связывавших или только начинавших связывать Россию с внешним миром. Так, дипломатическим марафоном стало вступление нашей страны в Совет Европы. (В скобках замечу, что, судя по всему, выходить из этой организации наши депутаты хотят куда быстрее.)
Собственно говоря, Страсбург и породнил меня с «Эхом». Венедиктов, считавшийся франкофоном и франкофилом, закрепил за собой ежеквартальные поездки на сессии ПАСЕ, где мы с ним и познакомились. Знакомство оказалось чревато несколькими непредвиденными поначалу последствиями. Во-первых, ежедневными звонками с «Эха» (см. выше). Во-вторых, бесконечными гастрономическими похождениями по французской кухне, которую Венедиктов полюбил очень прочно. (Еще одно замечание в скобках: как показали дальнейшие события, он готов принять не только французскую кухню, но и любую другую, которая может удовлетворить его ненасытность.) В-третьих, общение с этим франкофилом обернулось активными вояжами по самой Франции, и я стал по совместительству еще и личным водителем Венедиктова, удовлетворявшим его познавательную ненасытность.
Причем Венедиктов потреблял с моей помощью Францию не эгоистически. Он готов был делиться этим удовольствием с другими людьми. Мы до сих пор вспоминаем, как с Олегом Сысуевым, тогдашним заместителем руководителя Администрации Президента, мы отправились на моем авто из Парижа все в тот же Страсбург. По дороге решили показать Сысуеву Сент-Женевьев-де-Буа, кладбище, где захоронен весь цвет русской эмиграции. Потом не спеша двинулись в сторону Страсбурга. На подъезде остановились в загородном ресторанчике, демонстрируя Олегу прелести эльзасской кухни… В общем, где-то к полуночи добрались до нашего представительства при Совете Европы и увидели – о, ужас! – вытянувшихся в струнку дипломатов, уже несколько часов ожидающих высокопоставленного чиновника.
Еще одним следствием – и очень приятным! – нашего знакомства стали регулярные визиты во Францию сотрудников «Эха». Володя Варфоломеев, Сережа Бунтман, Марина Королева, Ксения Ларина, Сережа Корзун… Сейчас уже и не упомнить всех, кто по мере роста финансового благополучия наконец-то мог приехать в Париж, куда испокон века бесплодно мечтало попасть множество отечественных интеллигентов – ровно так же, как чеховские провинциальные три сестры безнадежно стремились в Москву.
Во всяком случае именно с таким чувством я впервые отправлялся во Францию, на протяжении долгих лет до того изучая эту страну и ее язык. Поэтому и подозреваю, что для сотрудников «Эха» (а это сплошь франкофоны, многие из которых работали еще в советские времена на Иновещании) поездка в Париж была событием особым.
Ну а в 1998 году мы с Венедиктовым чудом избежали общения с французской полицией. Вскоре после дефолта Алексей объявился в Париже с миссией, выполнимость которой нам предстояло проверить. Из кармана он достал кипу банковских карточек сотрудников «Эха» и НТВ. «В Москве, – объяснил он мне, – банкоматы не работают, людям надо платить зарплату, будем снимать деньги здесь».
