Дмитрий Куликов - Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию
Оставим в стороне философскую критику либерализма, заключающуюся в том, что фактические, наличные, материальные индивиды продуцируют в качестве своей «воли» именно те самые отвергаемые либерализмом исторически сложившиеся и культурно (нормативно) фиксированные ценности, картины мира, системные обстоятельства мышления и деятельности, которым эти индивиды подчинены. Оставим также в стороне то очевидное практическое обстоятельство, что в самой основе реального функционирования либерально-демократических институтов всегда лежит не «сумма» воль, а реальный общий, то есть прежде всего одинаковый интерес членов сообщества, ничуть не менее «тоталитарный» по своей природе консенсус, подчиняющий себе объединяющихся индивидов. Обратим внимание на то, что главные исторические носители либерального мифа на сегодня – США (или как более точно называл их Сталин – САСШ) сами придерживаются жесткого проектного подхода в отношении не только собственной, но и мировой истории.
Собственно, такой подход вовсе не является позднейшим изобретением. Платоновский проект Государства имеет проекцию на планету в целом. Мысль о том, что государство и есть обитаемый человеком мир, уже содержит в себе идею завоевания внешнего, то есть еще необитаемого мира, и в конечном счете всего мира, в обоих смыслах. Так что стремление к мировому господству, понимаемое в ХХ веке как управление миром и появившееся как историческая практика вместе с войнами Александра Македонского, просто не может быть не чем иным, как проектом по отношению к истории и социуму в целом.
После Второй мировой войны идея господства над миром базируется не только на завоевании территории (расширении империи, метрополии, колонизации), но и на специфическом отношении к управлению миром. Управляющий не властвует и не правит в буквальном смысле слова. Управляющий не имеет никакой ответственности за управляемого, поскольку формально последний полностью свободен, независим. Он (управляемый) уже не колония, а «суверенное», либерально-демократическое государство, самоуправление. Институционально эта негативная свобода – то, что отказался регулировать управляющий, – оформлена как глобальный свободный рынок, который якобы никем не контролируется. Управление – следующий шаг технической модернизации власти, освобождающий ее от систематизации и контроля со стороны государства. Управляемый сам ставит перед собой те цели, которые нужны управляющему, и достигает их за собственный счет. Новая власть над миром имеет отчетливо выраженный интеллектуальный, знаковый, рефлексивный, то есть мыследеятельностный механизм.
Глава 3
Проблема нашего суверенитета
Была ли реальной угроза глобальной ядерной войны? Была – во время Карибского кризиса 1962 года. После него фактически установилась ситуация ядерного сдерживания, актуальная и по сей день.
Чем же тогда была гонка вооружений, ставшая одной из причин нашего разорения? Эффективным использованием угрозы войны, которой не будет, – при всех инцидентах и шпионской активности. При этом виновато в нашем разорении не развитие технологий, которое обеспечивал ВПК, а в первую очередь поддержание огромных (избыточных) мобилизационных мощностей в промышленности, огромной армии.
То, что мы купились, уступили в рефлексивной игре в угрозы, – следствие военного «упрощения» нашей имперской (мировой) политики. Мы защищали не столько государство Россию, сколько цивилизационную инновацию, радикальный социализм, общественный строй. Правда, военная победа в Великой Отечественной невозможна была без возвращения идей Родины-страны и Отечества-государства в корпус советской идеологии. Лозунг «За Родину, за Сталина!» (так писали) появился уже в период боев на озере Хасан в 1938 году. Это почти точная идеологическая калька русского воинского девиза «За Веру, Царя и Отечество», получившего широкое распространение во время Первой мировой.
Но государство вернулось в идеологию (и политику) все-таки в виде средства, а не в виде самостоятельной ценности. Государство служило социализму, а не социализм государству. Поэтому, когда социализм перестал быть историческим супердостижением, когда и Западная Европа, и США обзавелись социальными функциями государства и обществом потребления, мы наше государство как таковое защитить не смогли. Точнее, не захотели. Мы забыли, зачем оно нужно само по себе. А как средство сохранения мирового первенства оно стало бессмысленным.
Что защищаем и на чем стоим
Суверенитет – это содержание власти, ставшей государством. Это в первую очередь точное знание, что именно мы защищаем и от кого. Любые формальные рассуждения о суверенитете бессмысленны, как, например, ставшие популярными представления о полном и частичном суверенитете. Любая власть и государство вынуждены с кем-то считаться. Но понятие суверенитета для того и нужно, чтобы выделить сущности, ради которых и учреждаются государство и власть, которые являются исключительной сферой их господства. И одновременно основаниями самой власти и государственности, в отношении которых не может быть никакого компромисса с чьим-либо посторонним влиянием. Так что суверенитет либо есть, либо его нет. А если нет – то нет и государства.
Мы уже навязали европейской цивилизации социализм (или были первыми в общей тенденции), так что сегодня его следует рассматривать в качестве средства, а не цели. Что мы должны защищать, если хотим выжить?
Ответ на этот вопрос является, по сути, переходом к проектированию государства и страны, к деятельности (мыследеятельности), собственно и определяющей историческую судьбу в рамках борьбы за свое место в европейской цивилизации. Не осуществляя проектной работы в отношении своего государства, мы просто не имеем никаких исторических шансов. Поэтому сама эта проектная деятельность (мыследеятельность) есть первый и обязательный элемент суверенитета, на который, разумеется, наложен внешний запрет – как управленческий («стандарты»), так и собственно властный («у вас должна быть демократия»). Кстати, прекратили мы политическое проектирование государства вовсе не в 1991-м, а гораздо раньше – сразу после смерти Сталина.
Ничего проектировать мы не сможем без суверенитета в области действительной философии и образования. В мире нет другой России, и понимание наших проблем – исключительно наша забота. Нам надо набраться смелости иметь собственный исторический взгляд на мир в целом и на себя в нем. Мы за общечеловеческие (т. е. для всех рас и этносов) ценности, но в нашем цивилизационном понимании человека. Поэтому надо восстановить и продолжить все линии русской мысли, обосновывающие это понимание. А оно не является единым в сообществе европейской цивилизации.
Мы наследники платоновской линии, продолженной христианством: человек идет к Богу, который Сам сделал шаг навстречу человеку, стал человеком, умер как человек. Мы христиане, прошедшие через ересь человекобожия, через иллюзию превращения человека в Бога в ее самом радикальном варианте. И мы при этом храним эталон христианской веры, который позволяет эту ересь преодолеть и избежать нового язычества. Мы противники аристотелевской линии философской мысли, продолженной английским натурализмом-эмпиризмом, согласно которой человек – политическое животное. Мы наследники немецкой философии, понимающей человека как государственного деятеля, обустраивающего жизнь народа, и мы противники английского философского понимания человека как эгоистического индивидуума (социального атома), ограниченного другими такими же индивидуумами. Поэтому в наших ценностных представлениях человек обладает не только правами, но и обязанностями, а также сущностями, которые одновременно и то и другое. Например, совестью. Мы отдаем себе отчет в том, что каждому рожденному только предстоит стать человеком, поскольку это сущность духовная, а не материальная. Иными словами, без морально/этически/нравственного суверенитета мы никакого собственного государства не спроектируем.
Советское народное хозяйство было суверенным. Таковым же было хозяйство России в 1913 году. Сегодняшнее российское хозяйство ни в коей мере таковым не является. Хозяйственный суверенитет вовсе не предполагает полной материальной автаркии, когда все жизненно значимое производится на территории государства. Но жизненно важные циклы, вынесенные за пределы территории, полностью или частично должны быть защищены политическими гарантиями. Разумеется, у нас нет и финансового суверенитета. Экономический суверенитет предполагает как хозяйственную, так и финансовую самодостаточность и самостоятельность.
Основная угроза территориальному суверенитету для нас формируется изнутри при соответствующем управлении извне. К общему демократическому инструментарию «цветных революций» на украинско-арабский манер в нашем случае противник хочет присовокупить как можно более мощный «национально-освободительный» фактор. Против подобного покушения на целостность страны ядерное сдерживание не работает. Если «Россия для русских», то она не для татар, не для якутов, не для башкир, не говоря уже о Кавказе и всех остальных этносах. Без общеимперских целей, входящих в понятие суверенитета, сохранение целостной территории России в исторической перспективе вряд ли возможно.
