Анатолий Елкин - Атомные уходят по тревоге
На противоположной стороне улицы из здания горкома партии выходила группа моряков в черных блестящих плащах.
«И в горкоме море», — отметил Валерий.
Еще два десятка шагов, и необычным величием поразила его глухая стена высокого дома. На глыбах красноватого в лучах заходящего солнца гранита стоял огромный якорь. Таких больших якорей Валерию видеть еще не приходилось. Над якорем — гигантское мозаичное панно: ледокол крушил льды. На бронзовой доске выбито:
«Ермак — дедушка русского ледокольного флота».
Валерий видел памятники людям. Но чтобы памятник кораблям… Впрочем, ему это понравилось. А почему бы и нет?! Это даже здорово — памятник кораблю. Ведь «Ермак» — это и подвиг адмирала Макарова, и вся наша полярная молодость.
«Такой памятник мог поставить только моряк и полярник, — с неожиданной нежностью подумал Валерий. — Деляга этого не сделает, ясно…»
Концом своим улица упиралась в сопку, и, посмотрев на часы, Валерий повернул обратно. Хотелось взглянуть на город сверху, но, пожалуй, не успеть — до катера часа два. Если, конечно, не подвернется попутная машина.
Снова потянулись уже знакомые теперь вывески: «Гастроном», «Аптека», «Детский мир», «Дары моря».
Заметив выбежавшего из магазина старшину, Валерий подошел и, не веря, конечно, в удачу, спросил:
— Вы не из хозяйства Сорокина?
Старшина обернулся.
— А тебе что надо?
— Добраться. Назначение туда получил.
Старшина какое-то время пристально рассматривал его.
— Покажи документы.
— А ты что — патруль?
— Патруль не патруль, а надо знать, с кем говоришь.
Валерий усмехнулся и вынул из кармана командировочное предписание.
— Ну что же, можно, конечно, и подбросить. Только туда на машине не доедешь. Путь долгий и сложный. Но до бухты могу… Ты постой здесь. Мне в книжный магазин на минуту. И — поедем.
Валерий обошел машину, начал рассматривать обложки книг, выставленных на витрине. Внимание его привлекла мемориальная доска, прибитая слева на стене дома:
«На этом месте стоял дом, где находился первый Совет рабочих и солдатских депутатов, объявивший Советскую власть на Мурмане…»
Город вроде бы молодой, а на каждом шагу — история…
Старшина вернулся минут через двадцать, держа под мышкой объемистый сверток…
Машина сильно взяла с места.
— Что за книги?
— «Мореходная астрономия», «Навигация». Здесь с этим неплохо. Город морской, и у букинистов иногда кое-чем удается разжиться…
— А зачем тебе?
— Через год демобилизуюсь — пойду в мореходку.
— Готовишься?
— Не то что готовлюсь, а почитываю.
— Может быть, познакомимся? Как-никак служить вместе будем.
— Николай.
— Валерий. Розанов. Слушай, а кто такой Бредов?
— Памятник видел?
— Да.
— Его мать до сих пор живет в Мурманске. Мой кореш с судоверфи с ней знаком…
— Мурманчанин, значит.
— Бредова здесь каждый мальчишка знает. Даже корабль такой есть — «Анатолий Бредов»… С Мурманской судоверфи он. Рабочий. В войну стал сержантом. Командовал отделением. В сорок четвертом он со своими ребятами дрался с гитлеровцами, отступающими на Печенгу. Ну и, понятное дело, пришлось им несладко.
— Убили?
— При чем тут убили? Убивали многих. А Бредов — один… — старшина сердито посмотрел на Валерия. — Двое их осталась… Остальные полегли. Последнюю гранату Анатолий оставил себе. Да и прихватил с собой на тот свет с десяток гитлеровцев. А всего они положили тогда более Двухсот фашистов.
Николай рассказывал, как будто видел бой собственными глазами.
— Можно, подумать, что ты там был.
— Был не был, а комиссар подробно рассказывал. Он в том же полку воевал…
— Какой комиссар?
— Много будешь знать, скоро состаришься, — Николай рассмеялся. — Ты не обижайся, кореш… Мы ведь только что познакомились, и, куда тебя направят служить, я еще не знаю… — Он минуту подумал и веско пояснил: — А лишнего нам, людям военным, говорить ни к чему…
— Ясно, — протянул Валерий. — Военная тайна…
— А ты не иронизируй… Не куда-нибудь едешь служить. На самые что ни на есть современнейшие корабли. Там с этим не шутят.
— С чем?
— С военной тайной, понятно…
Валерию вдруг стало скучно и одиноко. И еще обидно. Подумаешь, заладил: «военная тайна», «военная тайна»… Маленький он, что ли!..
Он сделал вид, что задремал.
— Сморило, кореш?
— Не спал ночь.
— А ты подремли, предложил старшина. — Путь у нас, ох, какой долгий! Сто раз выспаться успеешь… У КП я тебя разбужу… Все будет в полном порядке, не сомневайся…
2— Новенький?
— Вчера прибыл.
— У командира был?
— Еще не вызывал.
— Вызовет, — убежденно прокомментировал боцман. — Вызовет обязательно. У нас, браток, такой порядок… Со всеми лично знакомится…
Подошедший инженер-лейтенант окликнул Луню:
— Старпом приказал показать Розанову корабль. Поясните ему для начала что к чему. — И, неожиданно подмигнув Валерию, добавил: — Боцман у нас на весь флот известен. Когда на полюсе всплывали, на рулях стоял. Так что, брат, в надежные руки передаю…
Луня поморщился:
— Зачем это, товарищ инженер-лейтенант?
— Ладно, ладно… Я же ничего особенного не сказал. Так, общая информация.
Луня решительно не походил на прочно сложившийся в Валеркином воображении классический образ боцмана. У Луни не было ни одного из профессиональных знаков боцманской доблести: ни бросающей в дрожь свирепой наколки на запястье, ни то что серебряной, но и самой завалящей дудки. Ни солидной кряжистости в фигуре. Ни хрипловатого баса, аккомпанирующего крепкому, соленому словцу.
К тому же боцман без усов виделся Валерию несолидным нарушением всех и всяких флотских традиций, с которыми, судя по всему, невесть что произошло.
Вопреки сведениям, сообщенным довольно известным маринистом, на округлом лице Луни не «витал гнев». Глаза не исторгали «неумолимую строгость»: в темных зрачках, скорее, светилось любопытство и еще жила неуловимая смешинка, то исчезающая где-то в глубине, то совсем откровенная. Мол, хоть на тебе, брат Розанов, и матросская роба, но моря ты, друг, еще не видел, и получится ли из тебя моряк — бабушка еще надвое сказала.
— Значит, адмирал, вместе служить будем.
Неизвестно, был ли здесь вопрос или неопределенное сомнение. Валерий подумал: стоит ли обижаться на «адмирала»? Явного подвоха в словах Луни не обнаружив, буркнул на всякий случай:
— При чем здесь «адмирал»?
— А ты, кажется, из обидчивых… Так дело не пойдет. Знаешь, что с одним обидчивым на соседней лодке произошло?.. Обиделся он на кока и вот уже полгода принципиально не обедает, не ужинает. Командир и команда в смятении: не знают, что делать. Корабль в море выводить боятся: вдруг человек с голоду помрет. Так у пирса полгода и стоят…
Валерий невольно улыбнулся.
— А вот так уже лучше. Ведь улыбка — это флаг корабля. Так, кажется?..
— Мне бы лодку посмотреть.
— Сейчас и посмотрим. Хмурым мы корабль не показываем. Опасно. Нейтроны в реакторе скиснут. А на простокваше далеко ли уйдешь?
Обижаться на Луню было решительно невозможно.
— Итак, морской волк, откуда курс держишь?
— То есть?
— Ну, где призывался?
— В Астрахани.
— Добро! — резюмировал боцман, и было непонятно, одобряет он сие обстоятельство из Валеркиной биографии или нет… — Хороший, говорят, город. А вот бывать не бывал. Хотя астраханскую селедку и пробовал. Впрочем, сейчас она уже не та стала. Верно?
— Может быть.
— Не может быть, а точно… Когда говорит боцман, он не ошибается. Ему виднее. Ясно?
— Ясно.
— Ну то-то… Пойдем.
Они спустились по вертикальному трапу вниз, и Валерий с тоской подумал, что ему, для того чтобы так же стремительно, как Луня, научиться буквально проваливаться в этот узкий люк, понадобится, наверное, не день и не два.
Познакомились они на Севере. Но толком поговорить тогда не удалось: ночью Игнатов уходил в море.
Вчерашняя встреча на Невском для обоих была неожиданной.
— Какими судьбами, Николай Константинович? — Сергеев искренне обрадовался встрече.
— В отпуске. А какой же отпуск без Питера?! А ты?
— В командировке. Но два денька сумел выкроить для себя. Я же здесь, в Ленинграде, учился…
— Завтра в городе будешь?
— Да.
— Тогда давай встретимся. Сейчас мне нужно в гидрографию забежать. А поговорить надо.
— А где?
— У Крузенштерна…
— Старые тропки?
— Да. Заодно и прогуляемся. Ленинградом подышим.
— Договорились.
Здесь прошлое сошлось с настоящим.
Переменчиво ленинградское небо: то в неясном сумраке белых ночей, то в огненных полосах заката, прорезавших черноту набухших предгрозовых туч.
