Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленная тайна
– Самое большое желанье сейчас?
«Домой, домой! Соскучился».
Вчера Юрий Шумицкий пришел в Калининград. Встречали его тепло и приветливо. К границе города приехали журналисты газет, радио, телевидения, моряки рыболовного флота, курсанты морского училища. Обнимая гостя с края нашей земли, главный капитан Калининградрыбпрома Николай Иванович Скрябин сказал: «Приветствуем человека, по суше соединившего два океана!»
Фото автора. 7 октября 1980 г.
Последний рейс «В. Арсеньева»
Это был двухпалубный, белый «колесник» – последнее слово техники двадцать пять лет назад, а сейчас поношенный пароходик, слегка скособоченный оттого, что пассажиры перед отходом сгрудились на один борт и слали воздушные поцелуи стоявшим на берегу. Играла музыка, напоминавшая, что «провожают пароходы совсем не так, как поезда».
«Колесник» «В. Арсеньев», иначе говоря, пароход с гребными колесами по бортам вместо современного гребного винта, выполнял последний в этом сезоне рейс Уфа – Москва – Уфа. Уже на палубе, когда пароход прощально гуднул и ему отозвались гудками большие белые теплоходы, мы узнали, что «В. Арсеньев» не только заканчивает сезон, но вообще идет в своей последний рейс и что старика уже приглядел какой-то смекалистый профсоюз под летнюю базу на якоре для грибников. Одним словом, последний раз крутились гребные колеса паровика, и все на борту прониклись к белому аккуратному ветерану любовью и благодарностью.
Шел «В. Арсеньев» так же резво, как и двадцать пять лет назад в первую свою навигацию, – девятнадцать километров в час. Скорость почтенная и в то же время неспешная. Берег Волги и все на нем: тальники, копны сена, коровы и лошади, деревеньки с церквушками, шалаши рыбаков, причалы и тронутый осенью лес – все проплывало неторопливо, все можно было как следует разглядеть. Пассажиры сидели на палубе, кутались в шали от встречного ветерка и прятали головы в капюшоны. Билет на пароход, а не на поезд и самолет, большинство из них взяли, чтобы хоть на неделю удалиться от спешки и суеты и, двигаясь, видеть не мельканье всего за окном, а неспешное тихое проплыванье. Сидели на палубе старики и старушки, для которых речное плаванье было последней возможностью путешествовать – видеть землю, воду и небо – все, что не перестает волновать человека до последней его минуты.
Надо ли говорить, как велика благодарность за это белому пароходу. Он остается в памяти человека образом тихо и с радостью прожитых дней. Люди помнят его названье, помнят номер каюты, голос гудка, лицо капитана.
К «В. Арсеньеву» все мы прониклись особым чувством. Как и большинство его пассажиров, он «ехал с жизненной ярмарки», но был еще вполне молодцом. Обгоняли его, сверкая хвостами из радужных брызг, только «Ракеты» и «Метеоры». Остальному флоту реки «колесник» не поддавался – возможно, особо старался в последний свой рейс. Он тихо поскрипывал. Попыхивал белой трубой. Паровая машина в утробе его работала с четким пульсом – тридцать семь ударов в минуту, и этого было довольно, чтобы, не обгоняя равных себе, ни от кого, однако, не отставать. Было на палубе чисто, уютно, тепло. И постепенно возник вопрос: а отчего же на якорь?
Я поднялся по лестнице в капитанскую рубку выяснить, нет ли какой ошибки, и, может быть, зря мы поем сердечную панихиду по старику.
– Все так и есть, – улыбнулся приветливо капитан. – Все так и есть…
Тут, в рубке, куда сильнее переживалось прощание с пароходом. Но это узнал я позднее. А в первый день капитан с мальчишеской радостью приобщал пассажира-газетчика к тайнам речного пути. Я полистал подробные карты Волги с указаньем изгибов, мелей, глубин, перекатов и островов. Узнал режим шлюзованья, порядок встреч и обгонов. Узнал, что значат огни на воде, как по номеру бакена определить место, где ты идешь. Вечером я посмотрел в резиновый хобот локатора и увидел на нем серебристо мерцавшие очертания берегов, темную жилу воды и на ней утюжок встречной баржи.
У села Чернопенье капитан потянул проводок, и над Волгой в темноте пронесся густой напористый звук, который бывает только у пароходов и был когда-то, в век пара, у гудков на заводах и фабриках. На мой вопрос о причине гудка капитан указал на миганье фонарика в темноте.
– Отвечают. Услышали…
«В. Арсеньев» по традиции приветствовал, проплывая, Чернопенье – родину многих капитанов на Волге. Сюда на склоне лет «речные волки» и возвращаются – копаются в огородах, возятся с внуками. По вечерам кое-кто из них приходит на берег посидеть на скамейке, поглядеть на воду, послушать эти гудки.
Капитан «В. Арсеньева» Лев Николаевич Петров – тоже волжанин. «Из родильного дома принесли меня прямо на пароход – мать плавала вместе с отцом». Потом пришло время, отец и сын оба, плавая капитанами, при встречах приветствовали друг друга гудками и дожили до времени, когда можно было перекинуться словом по радио. Сын у Льва Николаевича тоже готовится в капитаны, а пока что где-то сзади нас на колесном «П. Комаров» идет рулевым.
Лев Николаевич на «Арсеньеве» двадцать пять лет назад плыл пассажиром, плыл с молодой женой, когда пароход долгим путем перегоняли на Волгу с Дуная. «До сих пор помню: жили в каюте номер 14. Молодой был. Счастливый. И вот уже выросли дети. жену схоронил. Скрестились пути с пароходом. А теперь расставанье… Менять пароход – это, поверьте, все равно что еще раз жениться».
В ходовой рубке я узнал не только историю парохода, двадцать пять лет месившего воду от Уфы до Москвы и обратно, но и кое-какие подробности жизни на судне, пассажиру неведомые. Тут многие плавают семьями: муж – штурман, механик, матрос; жена – проводник, повар, буфетчица. С детишками плавают. Тут есть свои радости. «Речник, если он выдержал две или три навигации, на всю жизнь речником остается. Это как и у летчиков. Там – потребность летать, тут – плавать. Я иногда после вахты даже просыпаюсь глянуть, как наступает рассвет на реке. Да. Стою и гляжу…»
– Это штурвальное колесо привезу вам на память. Грибникам оно ни к чему.
На «Арсеньеве» есть традиция: в сумерки, когда река зажигает огни, печь картошку. Нет, не на камбузе в трюме. Это было бы не так вкусно и не так интересно. Картошку пекут… в пароходной трубе. Ведро с картошкой на веревке опускают в этот темный и жаркий колодец. Замечается время, и по тысячу раз проверенной технологии через двадцать четыре минуты ведро вынимают. Картошка готова! Горячая, румяная, ароматная. Едят все, кто на вахте. Едят с солью или с селедкой, а иногда со встречной баржи, зная традиции на «колеснике», кинут тройку провяленных волжским ветром и солнцем лещей.
Пароходный повар к печенью картошки отношения не имеет. Это делает сам капитан или кто-нибудь из матросов. Повар из жаркого камбуза подымается в рубку отдохнуть и проветриться. И есть у повара на «Арсеньеве» хобби – любит повар управлять пароходом. С виду дело это несложное. Рулевое дубовое колесо с рукоятками на «Арсеньеве» снято и оставлено в рубке лишь на случай отказа машины. Штурвальный с легкостью крутит колесо небольшое, чугунное. Машина внизу многократно умножит небольшие усилия и нужным образом руль повернет. Но есть запозданья в такой передаче, и повар, с избытком крутнув колесо, вертит его обратно, но пароход по инерции шлепает вон из фарватера, а потом столь же решительно уклоняется вправо… Капитан, снисходительный к слабости повара, держит ситуацию под контролем. Поедая приготовленный поваром ужин, кривую линию на воде пассажиры не замечают. Но замечает ее механик. Появляясь у входа в рубку, он говорит обычно одно только слово:
– Опять?!.
На этот раз механик был особенно ядовит.
– Какой шофер тут взялся за колесо?
– Да вот гостя-корреспондента посвящаем в наши дела, – улыбается капитан.
– А товарищ корреспондент видел кинофильм «Волга-Волга»?!
– Присядь, Петрович, – мягко говорит капитан, становясь к штурвальному колесу.
Механик садится. Обжигается, чистит картошку, посыпает ее крупной солью.
– Вы вот скажите-ка лучше, товарищ корреспондент, правильно или нет здоровое судно взять и списать?..
И я почувствовал, как дорога этим людям – механику, капитану, штурману, повару – колесная паровая посудина.
– Пойдемте-ка вниз, – берет механик меня за руку. – Пойдемте, пойдемте…
И мы оказываемся в святая святых парохода, где жаром топки вода обращается в пар и где этот пар-богатырь двумя огромными шатунами вертит гребные колеса. Все тут двигалось слаженно, четко и плавно. Все дышало добротностью и каким-то особым машинным здоровьем.
– Ручаюсь: еще двадцать лет проработает так же надежно, как и теперь.
Списание парохода механик переживал почти как крушение в личной жизни.
– Я вам скажу, за женою так не ухаживал. И вот на тебе… Заходил в министерство в Москве. Говорят: пора, свое отходил. Ресурс, говорят. Да что это, самолет, что ли – ресурс!
