Алексей Ростовцев - Резидентура. Я служил вместе с Путиным
После катастрофы Дитер через десятые руки передал мне большое письмо, отпечатанное на машинке. Скажу только, что документ этот был трагическим по своему содержанию, а пересказывать его не стану.
Все чекисты, работавшие в Галле с 1945 по 1989 год, помнят старушку «Элен», дочь коммуниста-тельмановца, еще до войны помогавшую отцу в его справедливой борьбе. «Элен» работала в профсоюзах и в женском движении. Была она одинока и жила с любимым попугаем в однокомнатной квартире. Нам отдавала все свободное время. За абсолютную безотказность мы прозвали ее боевой подругой Галльской разведгруппы. По вечерам и выходным дням «Элен» колесила с нами по дорогам Галльского округа, мерзла на холодных сырых ветрах, мокла под дождями, отогревалась в придорожных харчевнях горячим кофе и грогом. Используя крышу своей официальной деятельности, она удачно входила в разработки женщин-западниц. Мы были ею предовольны, но вот однажды… «Элен» решила выйти замуж, устроить, так сказать, свою женскую судьбу. Ее избранником оказался бургомистр местечка, расположенного километрах в пятнадцати от Галле. Я поздравил «Элен» и закручинился. Когда женщина-агент выходит замуж, можно ставить на ней крест как на агенте и тихо радоваться ее женскому счастью. «Элен», почувствовав мой негативный настрой, принялась утешать и ободрять меня, а в итоге внесла очень дельное предложение:
– Арнольд, давай привлечем моего мужа к сотрудничеству с нами!
– Давай! – согласился я. – Ты организуй мне встречу с ним. Проведу ознакомительную беседу, а там решим, что делать дальше.
Когда я в обусловленный час пришел домой к «Элен», ее супруг уже был там. Оба они стояли у накрытого стола и чему-то смеялись. Я вручил им цветы и поздравил их с законным браком. И тут «Элен» с места в карьер объявила, что ее муж завербован ею на идейной основе для сотрудничества с советской разведкой. Супруг, радостно улыбаясь, подтвердил факт своей вербовки. Мне ничего не оставалось, как поднять бокал за здоровье нового агента великой и непобедимой советской разведки. Оба они еще много-много лет работали с нами рука об руку.
Журналист «Франк», маленький юркий веселый человечек, который, как говорится, мог пролезть без мыла в любое отверстие, не был ни бабником, ни пьяницей, но однажды подзалетел. Поехал на какой-то слет репортеров в Берлин, познакомился там с прекрасной молодой женщиной, переспал с ней и заразился триппером.
– Позор! – кричал он, размахивая ручонками. – Ведь она же член СЕПГ! Как она посмела заражать триппером товарища по партии!
Внимание, читатель! Такую фразу может произнести только немец и никто более. А во всем остальном «Франк» был таким же человеком, как и любой из нас. Однажды мы отправились с ним в Берлин на дело. Поехали поездом: автобан был весь в гололедице. Время коротали в вагоне-ресторане. Нашим соседом по столу оказался весьма контактный и словоохотливый житель Западного Берлина. «Франк» быстренько выудил из него максимум необходимых сведений о нем и толкнул меня под столом ногой: смотри-ка, Арнольд, какой интересный человек! Я активно подключился к разговору, и через два часа, на подъезде к Берлину, мы с западником уже пили на брудершафт, а «Франк» обменялся с ним адресами и договорился о встрече. В итоге мы получили неплохого источника информации на Западе. Были у нас с «Франком» и другие удачные разработки, но обо всем ведь не расскажешь…
Старик «Альтман» жил на окраине шахтерского городка Айслебена. У него был большой дом и огромный яблоневый сад. Он потчевал меня превосходными яблоками всякий раз, когда я навещал его. С помощью «Альтмана» мы завербовали одного из его родственников, проживавших на Западе, и в дальнейшем использовали старика для поддержания связи с этим источником. «Альтман» был ровесником моего отца. Давным-давно, еще в начале тридцатых годов, он окончил консерваторию и почти всю жизнь преподавал музыку в разных учебных заведениях. Когда ему хотелось уесть меня, он садился за рояль и начинал играть. Поиграет-поиграет и спросит: «Чье это сочинение, молодой человек?» И сам же отвечает, укоризненно покачивая головой: «Рахманинова, молодой человек, Рахманинова». Были в его репертуаре и Скрябин, и Танеев, и Прокофьев. В конце концов, мне это надоело, и я обрушил на его голову кучу стихотворных цитат из произведений малоизвестных немецких поэтов. По специальности-то я филолог-германист. Тут «Альтман» и сел в галошу, после чего зауважал меня и перестал донимать музыкой. Был у него один пунктик: он постоянно просил, чтобы я устроил награждение его почетным знаком Общества германо-советской дружбы. Немцы очень любят всевозможные значки и носят их на самых видных местах. Осуществить пожелание «Альтмана» мне не позволяла одна заковыка: в деле агента лежала фотография, сделанная в бытность его секретарем фашистского райкома партии. «Альтман», молодой и стройный, одетый в форму штурмовика, стоял под портретом фюрера, вскинув руку в нацистском приветствии. Когда он довел меня до исступления своими просьбами дать ему значок, легализующий его лояльное отношение к великому старшему брату, я швырнул перед ним на стол это фото. Мы поругались, и мне пришлось передать его на связь другому сотруднику…
О своей агентуре я мог бы написать целую книгу. Почему я не пишу здесь о нашей западной агентуре? Потому что западные агенты были нам не друзьями, а, скорее, партнерами. Ведь очень немногих из них мы вербовали на идейной основе. Превалировали вербовки на морально-психологической и материальной основах. Идейные попадались не так уж часто. Это в мое время. А вот в двадцатые-пятидесятые годы, когда революции было еще далеко до пенсии, разведка только на идейных и держалась.
В период моей первой загранкомандировки мне доводилось встречаться с человеком, имя которого навсегда вписано в анналы нашей разведки. Этот человек неоднократно выступал с воспоминаниями перед сотрудниками окружного управления МГБ ГДР и перед нашим коллективом. Нас было мало, поэтому беседы его с нами носили совершенно непринужденный, доверительный характер. Радист Рихарда Зорге в Шанхае и Токио Макс Кристиансен-Клаузен был в то время вполне крепким коренастым пожилым человеком, любившим пропустить рюмку-другую хорошего коньяка. Он одевался со вкусом и носил аккуратный пробор седеющих волос. Мы старались не утомлять его расспросами, но кое-что из него все-таки выуживали.
– Как вы познакомились со своей женой? – спросил однажды кто-то из нас.
Видимо, этот вопрос вызвал у него какие-то приятные ассоциации. Он засмеялся, покачал головой и стал рассказывать:
– Это было очень давно. В двадцатые годы. Меня направили в Шанхай радистом к Рихарду. В мои задачи входило, в частности, поддержание связи с Хабаровском. Мне вручили радиостанцию, занимавшую огромный чемодан. Вот так-о-ой! Теперь смешно, а тогда лучшего агрегата свет не знал. Прибыв на место и устроившись на постой в недорогой гостинице, рекомендованной мне Центром, я попытался развернуть станцию в номере и, к своему ужасу, обнаружил, что не хватает места для антенны. Между тем приближалось время сеанса связи. Единственным выходом было протянуть антенну в комнату, расположенную надо мной. Я уже знал, что там живет примиленькая одинокая девушка, финка по национальности, рабочая какой-то шанхайской фабрики. Пошел к ней знакомиться. Она меня, конечно, сначала выставила. Так было принято в то время. Потом ничего, впустила. Я-то был в те годы парень хоть куда! Вскоре Анна стала моей женой. И до сих пор ею является. Всю жизнь помогала мне во всем. Начиная с той антенны.
– Как же вы сразу доверились ей?
– Так и доверился. Интуицией понял, что не продаст. У нее уже тогда было исключительно правильное классовое сознание. Рабочая косточка!
– Расскажите что-нибудь о Зорге.
– Да-а-а… Что же я должен рассказать?.. Рихард был заметный человек… Высокий стройный шатен с голубыми глазами… Всегда живой, энергичный… Блистал остроумием и эрудицией… Успех у женщин… Любил быструю езду на мотоцикле… Обладал завидным здоровьем, уникальным сердцем. Это сердце продолжало биться, когда Рихарда вынули из петли. Вот как! А вообще – не то я говорю… Надо было, наверное, начать с того, что он был гением, имел ум ученого-аналитика, и у него все получалось, за что бы он ни брался… А сила убеждения! Рихард мог почти любого убедить в правоте нашего дела. Он таких людей привлек к сотрудничеству, что историкам это всегда будет казаться немыслимым. Ведь к сорок первому году мы имели не резидентуру, а самую настоящую разведывательную организацию, насчитывавшую тридцать пять человек. Впрочем, именно наша многочисленность, возможно, и погубила нас. То же было с «Красной капеллой». В разведке нельзя так… В конце концов противнику удалось внедрить в нашу резидентуру провокатора.
– Вы лично часто выходили на связь с Центром?
