Александр Кадетов - Аквариум – 3
Приглашение перед докладом зайти в комнату сорок три косвенно подтверждало правильность хода мыслей Кирилла и укрепляло в нем уверенность в успехе. Хозяином комнаты был его хороший знакомый легендарный начальник контрразведки ЦРУ Джеймс Энглтон. Кирилл прекрасно знал, что ни одна серьезная вербовочная операция не проходит без одобрения контрразведчика. Вызов к нему означал, что его служба по своим каналам проверила кандидата на вербовку и не возражает против проведения операции. Энглтон и Людерсдорф были знакомы давно и испытывали взаимные симпатии. Оба были весьма образованными людьми с широким кругозором, оба принадлежали к редкому типу разведчиков-фанатиков, влюбленных в свою профессию и делавших свое дело на высоком профессиональном уровне.
Кирилл открыл сейф, вынул из него объемистое дело с жирной надписью «Стриж» на твердой картонной обложке, в правом верхнем углу стоял штамп: «Сов. секретно, экз. единственный». Устроившись поудобнее в кресле, Людерсдорф позвонил секретарше и попросил до ленча его не беспокоить и стал в какой уже раз просматривать досье на Лобкова. На внутренней стороне обложки был приклеен большой конверт с вложенными в него фотографиями. Кирилл вынул фото и разложил их на столе в хронологическом порядке. На первой фотографии, сделанной, вероятно, с загранпаспорта лет восемь-десять назад, молодой человек с неброскими чертами лица, худощавый, узколицый, как-то напряженно и очень серьезно, даже испуганно смотрел в камеру. Был он в темном пиджаке, белой рубашке с неумело повязанным галстуком. На других фотографиях этот же молодой человек, сфотографированный скрытой камерой, был на пляже, в магазине, на рынке с молодой брюнеткой, в автомобиле, в кафе, на приеме в посольстве. Ниже, во втором ряду, лежали совсем свежие фотографии. На первой трудно было узнать молодого человека из верхнего ряда. Лобков превратился в зрелого мужчину: раздобрел, посолиднел, лицо округлилось, появились заметные залысины, оголившие его и без того высокий лоб, взгляд приобрел уверенность, от растерянности на его лице не осталось и следа. Строгий костюм с хорошо завязанным модным галстуком придавал его внешности еще большую солидность. В этом же ряду было несколько цветных групповых фотографий Лобкова и его жены, сделанных во время экскурсий в Новый Афон, Сухуми, Сочи.
В последнем ряду располагались непристойные, компрометирующие фотографии, больше похожие на порнографические открытки.
Кирилл просматривал досье. Лобков давно попал в поле зрения ЦРУ. В первых донесениях из резидентуры ЦРУ в Испании отмечалось: Лобков молодой, довольно активный, энергичный сотрудник аппарата военного атташе советского посольства в Мадриде, в длительной загранкомандировке впервые, исполняет обязанности шофера и переводчика. Отмечались некоторые моменты, на которые в свое время Кирилл обратил внимание. Он неоднократно был замечен в незаконных коммерческих сделках, в частности, расплачивался иногда с мелкими лавочниками водкой, которую по дешевке покупал в своем посольстве. При хозяйственных покупках на казенные деньги просил знакомых продавцов выписывать фиктивные счета на завышенные суммы, на заправочных станциях приобретал некоторые хозяйственные вещи за счет бензина. Отмечалось, что он и его жена Раиса Михайловна часто посещали различные толкучки, скупали перед отъездом в отпуск в больших количествах уцененную кремплиновую ткань, при покупках торговались, предлагали водку, икру.
Перечитывая документы, Кирилл видел сделанные им пометы и вопросительные знаки на полях. Он вспоминал, как сначала никак не мог понять, зачем Лобковы, отъезжая в отпуск, закупают так много дешевого кремплина. Только спустя некоторое время узнал, что делалось это в спекулятивных целях и не одними Лобковыми, а многими советскими гражданами. Располагая этой информацией, Кирилл в то время ничего необычного в этом типе советских людей не видел, считая Лобкова обыкновенным «гомо советикус», с которыми много раз встречался, работая в Гарвардском проекте в Мюнхене. Конечно, он понимал, что Лобков подходил под критерии вербуемости и что было бы совсем не плохо иметь еще одного крота в ГРУ, но интуиция подсказывала опытному разведчику: не стоит торопиться, надо дать время дозреть плоду. Еще смутно, но у Кирилла уже в то время зрела идея проникновения в святая святых, в самое сердце ГРУ, КГБ или ЦК КПСС. Он постоянно думал об этом, искал. Интуиция подсказывала: время для таких дел придет. Вот тогда он и завел дело на Лобкова, присвоив ему кличку «Стриж».
Проработав три года в Испании, Лобков уехал в Союз и на несколько лет исчез из поля зрения Лэнгли. В досье имелись лишь скупые, отрывочные данные о нем из различных источников. В частности, было известно, что после возвращения из Испании «Стриж» стал работать в аппарате у генерала Быкова, затем был направлен в Военно-дипломатическую академию. Три года тому назад от Дронова была получена дополнительная информация на Лобкова, которая заставила Кирилла серьезно задуматься и более внимательно приглядеться к нему. Собственно, с этого момента идея Людерсдорфа стала приобретать конкретные очертания.
Кирилл полистал досье, отыскал запись беседы с Дроновым и начал читать. Тот сообщал, что, находясь в отпуске летом 1969 года, он совершенно случайно в санатории встретился и довольно близко познакомился с инструктором политотдела ГРУ майором Лобковым. Как-то на пляже, рассказывал Дронов, спасаясь от жаркого южного солнца, он сидел в тени под тентом и играл в преферанс. Подошла компания отдыхающих. Один из них в модных солнечных очках громко обратился к Дронову, здороваясь по имени и на ты, словно они были давнишними закадычными друзьями. Напрягая память, Дронов с трудом вспомнил, что несколько лет тому назад, прибыв из своей первой длительной загранкомандировки в Швеции, он, как было принято в ГРУ, представлялся в политотделе и имел беседу с франтоватым инструктором.
Еще тогда Дронов обратил внимание на молодого шустрого человека. Беседу он вел энергично и напористо, в развязном панибратском тоне, сразу перешел на ты, хотя Дронов был старше и по возрасту, и по званию. С ухмылкой, подчеркивающей, что он думает прямо наоборот, поинтересовался, как там в Швеции «загнивает капитализм». Потом пошли вопросы, что там почем, сколько платят, можно ли за командировку справить «Волгу» и нет ли у него шведских монет и марок. Когда Дронов выгреб из карманов горсть оставшихся от командировки монет и высыпал их ему на стол, Лобков обрадовался как ребенок и уже серьезно заметил, что в Управлении информации они идут не хуже джина и виски. В конце беседы инструктор наконец вспомнил о деле и сказал, что наслышан об успехах Дронова и использует его положительный опыт в своей пропагандистской работе.
У Дронова остался неприятный осадок от этой встречи. Оперативники в ГРУ всегда относились к работникам политотдела и КГБ с определенным скепсисом и даже опасением, боясь откровенничать и остерегаясь неприятностей от общения с ними. В политотделе были мастаки создавать героев, выдумывать различные соцсоревнования, распространять положительный опыт «маяков», делать из мухи слона: Именно они и были предтечами повального очковтирательства и показухи, которые позже, как раковая опухоль, дали неизлечимые метастазы во всем обществе, которые было уже поздно удалять хирургическим путем, да и квалифицированных хирургов уже не оказалось.
Находясь в санатории, Дронов узнал вскоре, что Лобков жил в генеральском люксе, начальник санатория и начмед крутились перед ним волчком, стараясь услужить кто чем мог, хотя оба были полковниками. Начальник санатория представил в его распоряжение служебную «Волгу», престарелый начмед на теннисном корте услужливо подавал ему мячи, играя с ним в паре. Начальство санатория старалось во всем услужить политотдельцу.
Однажды в бильярдной Лобков доверительно под большим секретом сообщил Дронову, что ему звонили из Москвы и передали, что на него, как он выразился, получен агреман и придется писать рапорт начальнику санатория о досрочном выезде: надо собираться в длительную загранкомандировку помощником военного атташе в Испании. Это событие майор предлагал отметить в «Голубом Дунае». Сначала Дронов не мог взять в толк, почему Лобков, которого он знает без году неделя, приглашает его в ресторан: то ли ищет нужного себе человека, то ли видит в нем одного с ним поля ягоду и набивается в друзья?
На следующий день, как договорились, Дронов и Лобков в пять часов после обеда встретились на «пятачке». Так называли в санатории место, где собирались отдыхающие перед тем, как отправиться в столовую, кино, на экскурсию, сюда прибывали и отсюда уезжали домой.
Серая «Волга» уже стояла, ожидая пассажиров. Сев в машину рядом с шофером, инструктор политотдела коротко бросил: «Эдик, в “Голубой Дунай”». У входа в ресторан стояла большая очередь. Лобков подошел ко входу и что-то сказал метрдотелю, который мгновенно из сурового вышибалы превратился в послушного лакея, с подобострастной улыбкой открыл дверь перед посетителями и пропустил их вперед. Услужливый официант, появившийся словно из-под земли, проводил их к отдельному, уже накрытому столику у окна.
