Илья Казаков - Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта
– Мистер Юханссон! – выговорил я неожиданно для самого себя.
Он спрятал маленькую расческу во внутренний карман пиджака, посмотрел на меня.
– Я журналист из России, – сказал я. – Прилетел на финал Кубка. Увидел вас и захотел спросить: кто сегодня выиграет?
Юханссон молчал. Я думал, что он не ответит. Но вдруг он открыл рот:
– «Спортинг».
– А я думаю, что ЦСКА, – сказал я. Просто чтобы вписаться за наших.
Он кивнул и ушел походкой очень уставшего человека.
Виталий Леонтьевич Мутко перемещался с совершенно иной скоростью. Это был его первый исполком УЕФА. И одновременно первый в истории финал Еврокубка для российской команды.
Будущий министр чуть больше месяца назад стал президентом РФС. Дел было невпроворт. Он говорил о своих планах и в отеле, и в такси, и в ресторане. Его иногда перебивали армейские болельщики, прося о совместном фото или автографе. Он не отказал никому. И, в отличие от Юханссона, твердил каждому:
– Мы сегодня выиграем, без вопросов!
Пообещал это даже двум пацанятам в зеленых майках «Спортинга», попавшимся на нашем пути. Посмотрел на них, вскинул кулак и воскликнул:
– ЦСКА!
Им невозможно было не любоваться в эти минуты.
Потом, за обедом, он спросил меня внезапно и образно:
– Ты готов встать под знамя российского футбола?
В РФС мне приходилось бывать и раньше. Но одно дело съемка, а совсем другое – разговор с тренером о себе самом. В комнате в дальнем углу коридора сидели Семин, Игнатьев, Бородюк, администраторы.
Я поздоровался. Подошел к Семину, спросил о том, какие задачи перед нами стоят.
– Да какие задачи, – отмахнулся он. – Начинай, и поехали.
Я писал какие-то релизы, делал дайджест из прессы. И раз в неделю делал видеонарезку на каждого игрока сборной. «Спорт» показывал все матчи тура, это было несложно, хотя и очень утомительно. Но Борису Петровичу нравилось. Он брал диск и говорил:
– В прошлый раз ты хорошие моменты выбрал, продолжай.
В августе сборная сыграла в Риге с Латвией вничью. А в октябре вничью со Словакией в Братиславе. И Семин ушел. Так же стремительно, как и когда-то в Хосте. Я помню, как он давал Максу Квятковскому интервью прямо на поле после финального свистка. Было холодно, он стоял в спортивном костюме на ветру.
Помню, как летели в Москву ночным рейсом. Как Кержаков крикнул задремавшему Березуцкому, смешно пародируя обычный обличительный пафос газет:
– Раньше мы играли с футбольными карликами на равных, Вася, а сейчас сами стали футбольными карликами!
Брат вылез из кресла, навис над Кержаковым, Быстровым, Аршавиным. Сказал грозно:
– Ну чего расшумелись, футбольные карлики?
И пошел спать дальше.
Семин вскоре после матча пришел к Мутко. Сказал, что уходит. Тот уговаривал его остаться. А он не захотел. Сам не захотел.
28 ноября 2010 года, около шести вечера по московскому времени, я вышел на морозный воздух из комментаторской кабины и посмотрел на уже вечерний город, лежавший у моих ног.
«Локомотив» только что сыграл вничью с «Рубином» и закончил год пятым в таблице. Через пять минут должен был начаться банкет в честь окончания сезона, на который пригласили и меня.
Я еще немного подождал, пока болельщики не вышли с центральной трибуны, и начал спускаться вслед за ними.
Дошел до пресс-центра, зашел на пресс-конференцию. Бердыев был в спортивном костюме, как и во время игры, несмотря на мороз. Семин был хмур. Когда его спросили о будущем, он сказал:
– Все в тумане. Все определится в течение месяца.
Пресс-конференция окончилась, журналисты встали и пошли – кто к выходу, кто, как я, на банкет.
Смотреть на Смородскую было не только интересно, но и удобно. Не знаю как, но я оказался за соседним столом. Вместе с вице-президентом «Локомотива» Юрием Белоусом. Сама президент сидела в компании Вадима Морозова, большого человека из РЖД, и Леши Смертина, недавно ставшего ее советником. Семин сидел где-то в глубине зала, вместе со всей фрондой.
Вечер начался. Ольга Юрьевна вышла к микрофону, сказала что-то правильное. Именно те слова, что сказал бы на ее месте почти каждый из клубных президентов новой волны. Ей похлопали – больше ее чину, чем речи. А потом сказать свое слово пригласили Семина.
Он пробрался через столики под овации. Все-таки в ресторане было много народа из прежних, для кого именно Юрий Палыч олицетворял собой клуб.
– Вот все говорят, что у меня конфликт с Ольгой Юрьевной, – начал Семин, и зал затих, ловя не то что каждое слово, но и интонацию. – А у меня с ней конфликта нет…
Семин сделал паузу.
– Это у нее конфликт… с футболом!
И пошел назад к своему столу. Галерка зааплодировала, пусть и не слаженно.
– Он что, дурак? – сказал кто-то рядом со мной.
Смородская удар выдержала уверенно. Даже не моргнула.
– Ну что, друзья, – сказал со сцены ведущий. – Продолжаем наш праздничный вечер!
Вышел Коля Трубач, запел: «Лодочка, плыви».
На следующий день был «Футбол России». Я сказал, что этот сюжет надо показать, потому что слова были сказаны в присутствии толпы, и все сейчас в футбольном мире это обсуждают. А главное, теперь абсолютно ясно, что в одной лодочке им не плыть. Понятно даже тем, кто раньше строил иллюзии.
Сюжет показали. И следующее утро началось со звонков: «Кто тебя попросил?»
Теория заговора. Любимое занятие…
На следующий год Смородская приехала на «Шаболовку». А за полчаса до нее прибыл Стас Пахомов, возглавлявший тогда пресс-службу клуба. Мы стояли в нашем уютном скверике, ждали гостью. И тут Стас меня удивил.
– У меня к тебе большая просьба, – сказал он.
– Слушаю.
Он пристально посмотрел мне в глаза и произнес:
– Я прошу тебя стать пресс-атташе «Локомотива».
Честно сказать, я опешил. Настолько, что даже не нашел своих слов. Воспользовался чужими:
– Как говорил в таких случаях Эдуард Малофеев, точно не знаю, но, может быть, навряд ли.
– Всего на час, – сказал Пахомов.
Приехала Ольга Юрьевна. С новой модной прической. Мы раскланялись.
– Ну что? – спросила она. – Будем вспоминать прошлое или говорить о будущем?
– Если вас интересует, прозвучит ли фамилия Семин, – сказал я, – то только если вы сами ее произнесете.
С того праздничного банкета прошел почти год. Тема ушла, сменившись на другую. Тренером уже был Коусейру. А еще через пару недель на «Шаболовку» приехал Семин, восхитив народ голубым «Бентли» и голубыми в тон мокасинами. Он тогда был в Киеве. Потом в Габале, теперь в Мордовии. Говорили, что он не договорился с клубом о новом контракте и вместо него придет Гордеев. Ровесник Черевченко, который выиграл Кубок России. Теперь должен стать заслуженным тренером страны, как я понимаю.
На моей памяти после победы в Кубке уходил только Романцев. Это совершенно другая история. Но «Спартак» с того лета 2003-го ничего не выиграл, а вот «Локомотив» смог, да и ожидание победы было на четыре года короче.
Парадокс, конечно: «Локомотив» выиграл трофей с тренером, на которого не собирались делать ставку и вряд ли сделают теперь. Седьмое или шестое место, может быть, пятое – и Кубок.
Все как в том далеком 1996-м.
До сих пор помню ту интонацию Семина. И как он скрылся за кустами.
Хиддинк в Сочи
У шофера было грустное грузинское лицо и пышные усы. Я прошел мимо него в салон и подумал: если бы в «Мимино» речь шла не об авиации, а о наземном транспорте, герой Кикабидзе мог выглядеть именно так. Наверняка у него большая семья, и привычка молчать появилась от постоянной жизни за баранкой.
И тут меня ударили в плечо. Я поднял глаза и увидел сияющее лицо Гуса. Он показывал пальцем на водителя и светился детским восторгом.
– Сталин! – воскликнул он. – А?
Я посмотрел на грустного человека за рулем и увидел, что он и правда похож на лучшего друга советских футболистов.
– Сталин! – сказал Гус и подошедшему Бородюку.
– Йа, – согласился Генрихович со своим рурским акцентом. – Натюрлиш!
После этого некоторое время разговор шел на немецком. Гус был влюблен в Сашин юмор, постоянно ждал от него новых шуток.
Сталин ехал не спеша. Гус заскучал и начал его подгонять. Безрезультатно.
Слева было море. Солнечные зайчики, несмотря на ноябрь. Красота. А в Москве был снег. Такой, что мы не сразу смогли вылететь в Сочи.
Автобус подкатил к сталинской даче. Зайти с ходу в поворот не получилось. Сталин сдал назад, проехал в тесные ворота, дальше дорога шла в горку.
И вдруг автобус застрял, не в силах двинуться дальше. Мотор рычал, но колеса крутились на месте. Потом мы поползли вниз.
– Эй! – возмущенно крикнул Корнеев.
– Наледь, – коротко сказал Сталин.
Встал на ручник, а затем резко стартовал с пробуксовкой.
Мы приехали.
Один салат был с майонезом. Другой выглядел немного заветренным. Гус смотрел на шведский стол и хмурился. Врач команды пытался построить менеджера, тот – официанток. Первым делом убрали ту, у которой была подозрительная сыпь на руке.
