Карл Бартц - Трагедия абвера. Немецкая военная разведка во Второй мировой войне. 1935–1945
Остер не рассказал всего, и это было его законное право. В тюрьме он проявил необычайную выдержку. Этот прежде легкомысленный человек обнаружил беспримерное мужество и благородство. Остер никогда не пытался изобличать других. Как цельный человек, он отвечал за свои поступки и неизменно отказывался перекладывать какую-либо ответственность на других.
– Я один, – постоянно повторял он, – несу всю ответственность, и мои подчиненные действовали всегда и исключительно по моим приказам.
Воскресным вечером 23 июля автомобиль Шелленберга остановился перед домом адмирала Канариса. Вскоре в сопровождении Шелленберга из дома вышел адмирал в сером костюме.
Канарис не сразу был препровожден во внутреннюю тюрьму тайной государственной полиции. Основное здание Главного управления имперской безопасности находилось на углу Принц-Альбрехт-штрассе – Вильгельмштрассе. На другой стороне улицы располагались Дом летчиков и министерство авиации. К главному зданию со стороны улицы примыкали гаражи, затем следовал отель; и на углу, образованном пересечением Альбрехт-и Вильгельмштрассе, располагалось бюро РСХА. Задний фасад здания выходил в парк, который примыкал к дворцу принца Альбрехта. Немного ниже этой стороны главного здания и располагалась внутренняя тюрьма.
Говорили, что позднее Канарис содержался там в особенно унизительных условиях; например, его заставляли драить шваброй коридор. К тому же ему давали лишь треть тюремного рациона.
С другой стороны, это вступало в противоречие с задачей тюремщиков. Канарис никогда не отказывался от унизительной работы, уже по той простой причине, что он, содержавшийся в строгой изоляции, теперь имел возможность вступать в контакт с другими заключенными. А именно этого старались избежать. С другой стороны, следует отметить, что заключенные получали не только тюремный рацион, но и передачи.
После 20 июля Гитлер (или Гиммлер) издал ужасное предписание, чтобы заключенных круглые сутки держали в кандалах. «Мне не нужно самоубийц», – сказал гестаповец Мюллер. (И в наши дни в тюрьмах Федеративной Республики время от времени практикуется это средневековое варварство в качестве профилактической меры.)
Первая подвальная камера была сооружена для арестованных во внутренней тюрьме РСХА. Прежде она – что сильно раздражало некоторых сотрудников этого ведомства – была ходом, который вел в надежное бомбоубежище Гиммлера в саду дворца принца Альбрехта. В этот бункер имел доступ только определенный круг лиц по специальным пропускам; к ним не относились старшие и правительственные советники тайной государственной полиции, которые со своими сотрудниками были вынуждены искать укрытия на станциях городской железной дороги или на Ангальтском вокзале.
Когда в подвале было готово бомбоубежище для заключенных, под фасадом здания на Принц-Альбрехт-штрассе, 8 построили бомбоубежище и для сотрудников.
23 ноября 1943 года здание было сильно повреждено при бомбежке. При этом дворец принца Альбрехта сгорел со стороны Вильгельмштрассе, а также оказалась разрушенной часть крыла, к которому примыкала внутренняя тюрьма. Были уничтожены также телетайпная и казино[23] Гиммлера. Особенно пострадало здание 5 февраля 1945 года.
Во внутренней тюрьме находились лишь наиболее важные или ожидавшие срочных допросов заключенные. Основная масса содержалась на Лертерштрассе, 3 в двух крылах здания, принадлежавшего тайной государственной полиции.
Во время воздушных налетов заключенные должны были оставаться в своих камерах. В тюрьме гестапо на Лертерштрассе правил эсэсовец Гут. Большинством он описывается как порядочный человек. Арестованным разрешалось каждый четверг получать передачи. Им можно было даже передавать алкоголь и табак. Тюремный рацион состоял из 350 граммов хлеба и Morgensuppe на завтрак, в полдень – опять суп, и вечером – чай, немного масла, мармелада или колбасы.
Канариса сначала доставили в Фюрстенберг. Здесь в огромном комплексе находилась школа уголовной полиции, в которой проходили обучение сотрудники среднего звена. Так как после 20 июля тюремных помещений в распоряжении РСХА стало не хватать, то в этом комплексе было подготовлено соответствующее здание. Здесь содержались лица, вина которых еще не была окончательно установлена или которых не могли тотчас же допросить.
Здесь Канарис пробыл несколько недель. После того как Остер сделал одно признание, Канарис был переведен в тюрьму на Принц-Альбрехт-штрассе.
О Канарисе знали лишь то, что о нем показывали другие. Хотя в Потсдаме была обнаружена часть дневника Канариса, но она начиналась только с 1 января 1943 года. В записях не было ничего, что могло бы представлять для адмирала опасность.
Вплоть до 20 июля Догнаньи благодаря умелой защите и умной тактике на допросах сумел оттянуть момент появления перед имперским военным судом. Точно так же на это рассчитывали Бонхёфер и в особенности Мольтке, поскольку об истинной цели их поездки в Швецию не знал ни один человек. Так как о Мольтке, кроме предостережения, которое он передал друзьям, ничего не было известно, его следовало отпустить. Гиммлер согласился на это с условием, что Мольтке сделает письменное заявление о добровольном желании пойти на фронт. Граф написал это заявление буквально за несколько дней до 20 июля 1944 года. 20 июля ситуация изменилась в одно мгновение.
Арестованные, еще не находившиеся в руках тайной государственной полиции, были тотчас забраны ею из военных тюрем. Один комиссар получил задание забрать Догнаньи из потсдамского инфекционного лазарета и перевести в концлагерь Заксенхаузен. Парализованного после дифтерита Догнаньи положили в больничный барак. К нему приставили заключенного, который должен был ему помогать, потому что Догнаньи уже не мог ходить. На деле же Догнаньи удалось всех провести. Он мог ходить, и при этом вполне бодро. Но для того чтобы избежать допросов, этот человек хрупкого сложения проявил неслыханное самообладание, изображая из себя парализованного больного и даже впадая в прострацию на допросах. Поскольку у него была связь с внешним миром, ему было известно о продвижении союзников в Германии. Речь шла всего лишь о нескольких месяцах. И тогда все было бы позади и ему удалось бы спастись.
Однажды некий комиссар забрал адмирала Канариса из Фюрстенберга и на машине отвез на Принц-Альбрехт-штрассе. Здесь его поместили в одиночную камеру. Не кто иной, как сам шеф управления Мюллер, желал заняться этим чрезвычайно важным делом. Он сам принялся допрашивать арестованного. Четыре утомительных часа мучился он с Канарисом, у которого на любой вопрос был наготове свой контрвопрос. Он ничего не знал об изменнической деятельности внутри вермахта. Любезно улыбаясь, он давал ничего не говорящие ответы, был оскорбительно вежлив, и Мюллер вскоре понял, что ему противостоит тот, кто ему не по силам. Через четыре часа допроса он находился на том же самом месте, что и вначале. Разозленный, он отказался от дела и передал его Хуппенкотену, заявив:
– Задание мне чрезвычайно неприятно. Канарис не однажды приглашал меня в гости, а теперь я попал в дурацкое положение.
Но это ему не помогло. Канариса закрепили за ним.
Что тогда, в августе, имелось против Канариса?
Переправка евреев получала дополнительно разрешение Гиммлера. Поездка Бонхёфера – Мольтке выполнялась по заданию абвера. Но в дневниках, начинавшихся с 1 января 1943 года, вырисовывалась явная попытка Канариса завуалировать связку Догнаньи – Бонхёфер – доктор Йозеф Мюллер.
На основании одного показания Остера был арестован генерал Пфульштейн, которого обвинили в недонесении высказываний Остера. За то, что Пфульштейну удалось уцелеть, он должен благодарить Хуппенкотена. Его отправили в крепость Кюстрин.
Канарису устроили очную ставку, он все сваливал на Догнаньи и Остера. Он даже отрицал, что Остер был начальником его штаба.
Случайно адмирал Канарис в душевой столкнулся со Штрюнком, одним соучастником заговора. «Все валите на Остера и Догнаньи», – прошептал он ему. Штрюнк был в ужасе от такой подлости. Он донес об этом наглом требовании своему следователю. Штрюнк был просто ошеломлен и назвал поведение Канариса бесстыдным. Как Канарис мог все переложить на своего друга Остера, Штрюнк не мог постичь.
Полковник Хансен ссылался на важные дневники Канариса. Но у гестапо была только их часть; не было дневников с 1939-го по 1941 год.
На допросе Канарис показал, что доверил дневник подполковнику Шрадеру.
Но это показание навредило Канарису, Остеру, Догнаньи, Бонхёферу и другим.
Канарис упомянул имя Шрадера, поскольку был твердо убежден, что дневники уже давно уничтожены.
Тайна сейфа
По Берлинерштрассе большой автомобиль катит на юг. Комиссар уголовной полиции Зондереггер сидит рядом с водителем Керстенханом, который указал на документы в Цоссене.
