Людмила Новикова - Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере
Северное хозяйство было лишь одним из предметов внимания региональной элиты. Местные активисты полагали, что преодолеть отсталость края возможно, лишь повысив общий культурный уровень населения. Поэтому по инициативе региональной общественности, прежде всего архангельских учителей, осенью 1918 г. была учреждена автономия средней школы, стала расширяться сеть образовательных учреждений, вводилось профессиональное и практическое обучение, внешкольное образование для взрослых[348]. Тем временем губернское земство озаботилось сохранением самобытной культуры края и памятников северной старины, занявшись разработкой проекта краевого музея[349].
Несмотря на усилившееся влияние региональной элиты на работу белого правительства, результаты реформ не были особенно впечатляющими. В условиях Гражданской войны большинство принятых постановлений остались простой декларацией о намерениях и не имели практических последствий. Например, улов рыбы в 1919 г. несколько улучшился по сравнению с предыдущим годом, но составлял только шестую часть довоенных уловов. А для борьбы с иностранным предпринимательством в прибрежной полосе моря северное правительство могло использовать лишь случайно проходившие мимо российские суда[350]. Тем временем реформы образования тормозились из-за нехватки средств, а открытые на Севере новые школы закрывались из-за отсутствия учителей.
Тем не менее региональную этиту заботили не мгновенные результаты, а возможность влиять на политику правительства, претендовавшего на более значимую роль в масштабах страны. Местные активисты стремились привлечь внимание будущих правителей государства к нуждам края, а также перехватить инициативу у центральной бюрократии, которая в предшествовавшие годы разрабатывала собственные технократические схемы освоения окраин, не принимая в расчет местные знания и интересы[351]. Также они желали в целом закрепить роль общественности в управлении новой Россией, которая должна была прийти на смену «комиссародержавию».
В то же время, получив представительство в архангельском кабинете, региональная элита во многом утратила прежнюю оппозиционность. Уже раньше северное региональное движение было довольно умеренным в своих политических требованиях. С началом же мировой войны провинциальные активисты и вовсе перестали критиковать «колониальную» политику центра по отношению к Северу, всемерно поддержав власть перед лицом внешнего врага. В губернии при активном участии местной элиты действовали отделения Земгора, а провинциальные лидеры приложили все силы для поддержки военных усилий России. В частности, Мефодиев вернулся к своей профессии врача, отправившись на фронт с лазаретом Красного Креста[352].
В годы Гражданской войны, получив представительство в белом кабинете и не желая с возвращением большевиков утратить влияние на политику в крае, местные активисты и вовсе из критиков власти превратились в одну из опор белого режима. Они поддерживали его всякий раз, когда внутренние волнения или неудачи на фронте грозили опрокинуть белую власть на Севере, и были готовы идти на многие уступки белому руководству для укрепления антибольшевистского фронта. Симпатизируя идее сильной власти, они также сочувствовали усилению положения генерал-губернатора Северной области, видя в этом возможность консолидировать фронт и тыл на время Гражданской войны[353]. В итоге, хотя кабинет стал более представительным и более тесно связанным с региональными элитами, это не помешало укреплению власти генерал-губернатора, который постепенно выдвинулся на ведущую роль в местной политике.
Генерал-губернатор Северной области
Появление влиятельной фигуры генерал-губернатора Северной области стало одним из главных политических итогов правительственного кризиса осени 1918 г. Это не было результатом офицерского заговора против гражданских политиков. Напротив, правительство само нашло себе генерала, пытаясь таким образом справиться с офицерской фрондой, ограничить влияние союзного командования и содействовать эффективной мобилизации ограниченных экономических и людских ресурсов Архангельской губернии для борьбы против большевиков.
Пост русского генерал-губернатора, на который был выдвинут Дедусенко, появился на Севере в разгар конфликта Верховного управления с Чаплиным и союзным командующим Пулем в сентябре 1918 г. Социалистическое правительство изначально видело в генерал-губернаторе не военного диктатора, но властного администратора, наподобие генерал-губернаторов в Российской империи или главноначальствующего Архангельском и водным районом Белого моря в годы мировой войны. Подчиняясь власти российского правительства, северный генерал-губернатор должен был сгладить противоречия между гражданским управлением и русской и союзной военной властью[354]. Однако генерал-губернаторство Дедусенко продолжалось недолго. Эсеровского политика игнорировало и союзное командование, и русские офицеры. Поэтому само Верховное управление вскоре заменило Дедусенко полковником Б.А. Дуровым, полагая, что он будет более приемлем для военных. Но в этом оно просчиталось.
Имя полковника Генерального штаба Бориса Андреевича Дурова, получившего производство в полковники лишь в годы мировой войны, не было широко известно в имперской или революционной России. Прибыв в Архангельск из Англии, он случайно оказался одним из старших офицеров на белом Севере. На роль генерал-губернатора его выдвинуло то обстоятельство, что, в отличие от большинства офицеров области, он симпатизировал Верховному управлению. Дуров сотрудничал с управляющим Военным отделом Масловым в качестве его первого помощника и открыто выступил против чаплинского переворота. Однако эти же обстоятельства оттолкнули от него многих белых офицеров. Среди них ходили слухи, что Дуров не только сочувствовал социалистам, но даже имел связи с большевиками, приехав на Север по визе от советского представителя в Лондоне М.М. Литвинова[355].
Генерал-губернаторство Дурова оказалось окончательно скомпрометировано тем, что его помощником был назначен генерал С.Н. Самарин. Последний считался ближайшим соратником А.Ф. Керенского, которого он поддержал в августе 1917 г. в конфликте с генералом Корниловым. В связи с этим многие офицеры на Севере не подавали Самарину руки. В итоге полковник Дуров и Самарин не смогли сгладить конфликт между правительством и офицерами, которые поступали рядовыми в союзные славяно-британский и французский легионы, лишь бы не служить новой «керенщине»[356].
Дуров продержался на посту генерал-губернатора до начала ноября 1918 г., когда он и Самарин подали в отставку, не справившись с беспорядками в формируемом Архангелогородском полку[357]. Впрочем, Временное правительство Северной области уже по крайней мере с октября занималось поисками более авторитетного кандидата на руководящий военный пост. На замене Дурова и Самарина настаивал также новый командующий союзными войсками на Севере британский генерал Э. Айронсайд, сменивший в середине октября 1918 г. генерала Пуля[358]. Поэтому уже в день отставки Дурова и Самарина Временное правительство направило за границу два приглашения. Одно из них адресовалось русскому послу в Риме для передачи представителю российской Ставки при итальянском главном командовании генералу Е.К. Миллеру, которого кабинет прочил на пост генерал-губернатора. Второе было направлено в Стокгольм генералу В.В. Марушевскому, которому предлагалась должность заместителя Миллера[359]. На приглашения оба генерала ответили согласием. Приезд Миллера был намечен на начало января. А тем временем в середине ноября в Архангельск прибыл Владимир Владимирович Марушевский, хорошо известный в союзных военных кругах как командир 3-й особой русской бригады во Франции. До приезда старшего по чину Миллера он был назначен временным генерал-губернатором и командующим войсками и вошел в состав кабинета[360].
Марушевский деятельно взялся за реорганизацию штаба, установил в войсках строгую дисциплину и вернул погоны, чем привлек к себе симпатии белых офицеров, прежде уклонявшихся от службы в русских войсках на Севере и предпочитавших поступать в союзные легионы. Несмотря на то что Марушевский считал себя монархистом, его служба последним начальником Генерального штаба при Временном правительстве в 1917 г. снискала ему доверие в либеральных и даже социалистических кругах. И его приездом первоначально оказались довольны и правительство, и левые политики, и союзные послы[361]. Американский консул в Архангельске телеграфировал в Вашингтон о приглашенных генералах: «Миллер имеет репутацию способного военачальника с либеральными идеями… Марушевский, видимо, пользуется всеобщим уважением. Имеет репутацию либерала и хорошего организатора»[362]. Если приезд Марушевского обеспечил генерал-губернатору поддержку офицеров и положил начало быстрому формированию северной армии, то появление Миллера во многом определило дальнейшую политическую эволюцию белой власти на Севере. Высадившийся 13 января 1919 г. на архангельской пристани Миллер вскоре стал ключевой фигурой в управлении белым Севером, поэтому его взгляды и предшествующая карьера заслуживают более пристального внимания.
