Николаус Вахсман - История нацистских концлагерей
Трудно судить о реакции общества на официальные версии «хороших лагерей». Сочувствующие нацистам люди, куда менее информированные о творящихся в лагерях беззакониях, вероятно, были удовлетворены заверениями властей и, скорее всего, жаждали уверовать в истинность предложенных режимом версий. В то же время были и другие, кто видел ситуацию по-иному. Виктор Клемперер был не единственным, кто с определенной долей скептицизма воспринимал в ноябре 1933 года репортажи о заключенных, единодушно проголосовавших за нацистов[407]. Если взглянуть на проблему шире, слухи о насилии и пытках не иссякали, сильно искажая навязываемую официальными властями картину.
Время от времени сами нацистские чиновники противоречили тщательно обработанным официальным сообщениям. В своей сенсационной книжице комендант Шефер неоднократно проговаривался, признавая, что заключенных избивали[408]. Из других публикаций известно, что для заключенных в концлагеря известных политических деятелей отводилась самая постыдная работа – уборка туалетов[409]. Местные газеты регулярно информировали читателей о случаях гибели заключенных и в Дахау, приводя в качестве причин «самоубийства» заключенных или же их гибель «при попытке к бегству», что в целом подрывало репутацию концлагерей как образцовых исправительных учреждений. Но подобные разоблачительные статьи были в 1933 году исключением, и появлялись они лишь потому, что в тот период нацистская пропаганда пока что не была столь твердокаменной. Несколько лет спустя ни о чем подобном в прессе уже не писали[410]. Власти видели главную задачу не в том, чтобы расписывать насилие в лагерях, а в том, чтобы заставить тех, кто распускал о нем слухи, замолчать.
Борьба «со слухами о злодеяниях»
2 июня 1933 года издаваемая в городе Дахау газета напечатала грозную директиву Верховного командования штурмовыми отрядами. Под заголовком «Внимание!» она доводила до сведения местного населения, что недавно арестованы два человека, пытавшиеся заглянуть снаружи через ограждение: «Они утверждали, что заглянули из чистого любопытства, просто хотелось посмотреть, что там. И чтобы позволить им удовлетворить любопытство, обоим предоставили возможность побыть одну ночь в концентрационном лагере». Что же касается тех, кого в будущем застанут за подобным занятием, продолжала директива, им будет предоставлена возможность «изучить лагерь в течение более длительного срока». Не впервые жителей городка Дахау предупреждали держаться подальше от лагеря[411].
Несмотря на угрозы, руководство первых лагерей, таких как Дахау, все же не решалось арестовывать не в меру любопытных. Кое-где местные власти размещали заключенных в более уединенных местах. Так было, например, в Бремене в сентябре 1933 года, когда расположенный в жилом районе лагерь Мислер был закрыт, а большую часть заключенных временно разместили на борту буксира у пристани на пустынном участке берега реки неподалеку от города[412].
Ужесточались и меры воздействия в отношении тех, кто распускал слухи. С весны 1933 года сообщения в печати и по радио ясно предупреждали, что впредь все, кто распространяет слухи о так называемых злодеяниях, будут наказаны[413]. Вновь учрежденные суды выносили показательные приговоры на основании указа от 21 марта 1933 года, предусматривавшего наказания за распространение «заведомо ложных слухов, наносящих «серьезный ущерб» режиму[414]. Среди осужденных оказывались местные жители, проживавшие неподалеку от лагерей, как, например, один столяр, который как-то в разговоре со случайными прохожими на улице в Берлине вскользь упомянул об актах насилия в концентрационном лагере Ораниенбург. Его суд приговорил к одному году тюремного заключения. «С подобными слухами, – заявил судья, – необходимо бороться в назидание остальным»[415]. Под суд отдавали и тех, кто жил вдали от лагерей. В августе 1933 года, например, Мюнхенский особый суд приговорил нескольких рабочих из Вотцдорфа (125 километров от Дахау) к заключению сроком на три месяца за разговоры на тему гибели заместителя депутата от КПГ Фрица Дресселя в Дахау – случай этот получил широкую огласку в Баварии, еще до того, как о нем написал в своей книге Ганс Баймлер[416].
Принимаемые властями жесткие меры находили отражение в анекдотах о Дахау:
Двое мужчин встречаются [на улице].
– Рад видеть вас снова на свободе. Ну, как там было в концентрационном лагере?
– Великолепно! Завтрак в постель, на выбор кофе или какао. Потом спортивные занятия. На обед давали суп, мясо и десерт. Потом спортивные игры, после них – кофе с пирожными. Потом поспишь пару часиков, и, глядишь, ужин. Ну а после ужина кино.
Его собеседник поражен:
– Так это же здорово! Я тут недавно говорил с Майером, который тоже туда попал. Но он мне другое рассказывал.
Вышедший на свободу серьезно кивнул:
– Да, вот поэтому его снова забрали[417].
В стремлении заставить критиков замолчать нацистские власти воздейство вали и на родственников бывших заключенных, которые нередко знали очень страшные вещи. Среди жертв была вдова Фрица Дресселя, которую поместили в Штадельхайм[418]. Несколько лет провела в тюрьме и Сента Баймлер после ее ареста весной 1933 года. Но аресты родственников из мести или в целях оказания давления, позже получившие название Sippenhaft, лишь дали козыри в руки зарубежным критикам. Решение политической полиции города Дессау в начале 1934 года бросить в концлагерь Рослау Элизабет Зегер и ее маленькую дочь Ренату после бегства ее мужа Герхарта из лагеря Ораниенбург получило широчайшую огласку. На пресс-конференции в Лондоне 18 марта 1934 года Герхарт Зегер осудил репрессии нацистского режима. Из-за его книги, которая передавалась из рук в руки в Германии, нацистские власти «теперь арестовали мою жену и ребенка». В Великобритании это вызвало общественный резонанс, настолько сильный, что об этом узнал даже Гитлер. Вследствие кампании в британской прессе и заявлений британских политиков немецкие власти вынуждены были освободить мать и дочь, которые впоследствии воссоединились за границей с Герхартом Зегером[419].
Но некоторые нацистские фанатики были готовы пойти даже на убийство, чтобы подавить слухи. В новых инструкциях по лагерю Дахау от 1 октября 1933 года его комендант Эйке грозил тем заключенным, кто собирал или передал «сведения о злодеяниях о концентрационном лагере», смертной казнью. Менее чем три недели спустя его охранники якобы раскрыли заговор заключенных, попытавшихся нелегально переправить на волю доказательства преступлений СС, и Эйке сдержал слово. При поддержке Генриха Гиммлера Эйке заявил, что, дескать, виновные попытались передать материалы для «пропагандистского фильма о злодеяниях СС» в Чехословакию. Комендант Дахау поклялся отомстить им так, чтобы другим неповадно было. Под подозрение эсэсовцев попали пять заключенных – три еврея и два нееврея, которых бросили в лагерный карцер. Все пять заключенных были обречены. Первым умер Вильгельм Франц (капо, следивший за перепиской заключенных), за ним – доктор Дельвин Кац (санитар в больнице), который подвергся пыткам и был задушен эсэсовцами в ночь с 18 на 19 октября 1933 года. На следующий день Эйке сообщил об их гибели всем заключенным и объявил временный запрет (с санкции Гиммлера) на переписку. Как утверждают свидетели, Эйке решил нагнать страху на заключенных и, подведя тем самым черту, с лицемерием, с которым нацисты расписывали обстановку в первых лагерях, цинично заявил: «У нас в Германии хватит дубов, чтобы вздернуть на них всех несогласных». И добавил: «Никаких злодеяний и никаких карцеров нет. Дахау – не ЧК»[420].
И заключенные первых лагерей, освободившись, помнили подобные угрозы. Лагеря оставили глубокие и незаживающие раны не только на телах, но и в душах заключенных. Трудно было жить с осознанием страха, унижения, с воспоминаниями о событиях, разрушивших их как личность, – когда они умоляли о пощаде, плакали или обмазывали себя экскрементами, не в силах противостоять насилию[421]. Принимая во внимание пережитое в концлагерях наряду с ужесточавшимися мерами против распространителей «клеветнических измышлений о злодеяниях», следует воздать должное смелости и мужеству бывших заключенных, таких как Мартин Грюневидль, который, невзирая ни на что, продолжал писать о лагерях и продолжать борьбу с диктатурой. Неудивительно, что многие левые активисты отказались от дальнейшей борьбы. Уже летом 1933 года действовавшее в подполье руководство компартией предупредило своих несгибаемых сторонников о том, что многие их прежние товарищи, выйдя на свободу, «отступились» и из страха решили порвать с партией[422]. Страх охватил не только коммунистов, но и других противников режима. Едва бесчеловечность нацистского террора стала общеизвестным фактом, как многие прежние оппозиционеры самоустранились от борьбы[423]. Таким образом, все перешептывания о злодеяниях в первых лагерях проторили дорогу к тотальному господству нацистов, в значительной степени ослабив сопротивление[424].
