Иван Колышкин - В глубинах полярных морей
Так же как и Камкин, внешне ничем не выдают своего волнения старшины Волков, Чернобай, Букин да, пожалуй, и все остальные морями. Хороший подобрался народ на «четыреста двадцать второй»!
Истек третий час нашего лежания на грунте. Питерский уже израсходовал весь свой спичечный коробок. Но и взрывы удалились, они звучат совсем глухо. Наконец все стихает. Гидроакустик не слышит шума винтов. Видно, немцы решили, что прикончили нас, и ушли. Теперь можно и всплыть.
На поверхности действительно никого не оказалось. После всплытия стала ясна действительная картина повреждений, полученных лодкой. Оказалось, что первая серия неприятельских бомб разрушила междубортную булевую цистерну, в которой находилось четырнадцать тонн соляра. В этом же месте была обнаружена здоровая вмятина в прочном корпусе. Наше счастье, что прочный корпус выдержал, иначе мы могли бы навсегда остаться на грунте.
Настроение у всех прямо-таки чудесное. Смех, шутки не смолкают. Это естественная реакция людей на пережитое. Долго сдерживаемое возбуждение прорывается
[113]
наружу в веселье, снимая непомерную «нагрузку с нервов. После страшной передряги жизнь кажется вдвойне прекрасной. Одержанная победа приумножает оптимизм. Корабельные редакторы готовят остроумный, жизнерадостный боевой листок.
…И снова ходим мы вдоль берега, вдоль дымящихся фиордов. Слабый юго-западный ветер нагнетает над сушей мороз. А в море температура выше нуля. Погода ясная. Ночью вовсю светит луна, полыхают полярные сияния. Это делает наши ночные надводные плавания особенно напряженными. Экзотическая красота обращается к нам своим будничным лицом. Ведь если противник появится в темной части горизонта, а мы окажемся в светлой, он может начать атаку раньше, чем мы его заметим.
Почти так и получилось в ночь на 27 января. Правда, мы первыми заметили силуэты вражеских кораблей и начали выходить на них в атаку, не погружаясь. Но блеск северного сияния и лунная дорожка, на которой очутилась лодка, помогли врагу. Фашистский миноносец открыл артиллерийский огонь и бросился на нас, прежде чем мы успели лечь на боевой курс.
Едва мы погрузились, как три взрыва сотрясли лодку. В половине отсеков полопались лампочки. Опять летела краска, гас свет, но все это было гораздо менее грозным и страшным, чем в первый раз. Три следующих бомбы упали дальше и вреда лодке не причинили. Через полчаса миноносец прекратил преследование, и, спокойно всплыв, мы сообщили в главную базу о месте, времени и курсе упущенного конвоя. Он шел на восток, и мы рассчитывали, что на него сумеют навести лодки, находящиеся на ближних позициях. Так оно и получилось — наше донесение помогло Старикову: «М-171» успешно атаковала конвой.
Ночью мы зарядили батареи и исправили левый дизель, который начал хандрить после всего пережитого нашей «щукой». Утром на вахту заступил помощник командира Георгий Коваленко. Это был отлично подготовленный старпом, вполне заслуживающий выдвижения в командиры. Он и обнаружил в одиннадцатом часу два транспорта в охранении нескольких миноносцев и сторожевиков — точно определить их количество мешала скверная видимость.
[114]
Когда мы с командиром (вбежали в центральный пост, Коваленко уже начал выводить лодку в атаку по головному транспорту тысяч на шесть тонн водоизмещением. Судно просматривалось хорошо, и мы (выпустили по нему две торпеды. Залп оказался жидковатым — третья торпеда не вышла из-за неисправности аппарата, возникшей в момент его приготовления к выстрелу.
Одиночный взрыв, последовавший через полторы минуты после залпа, возвестил об успехе. Но когда мы решили посмотреть на результаты атаки, то увидели миноносец, полным ходом идущий на лодку. Он уже настолько приблизился к нам, что не вписывался в окуляр перископа.
Спасаясь от тарана, мы ушли на глубину, так и не увидев, что стало с транспортом. Снова посыпались на нас глубинные бомбы. Три из них довольно чувствительно тряхнули лодку, остальные шесть упали далеко. От преследования мы избавились минут через двадцать.
В 20 часов начал свою вахту Питерский. Она проходила спокойно и уже близилась к концу, когда с мостика прозвучал его голос:
— Торпедная атака! Курс сто девяносто пять!
Лодка легла на курс сближения с конвоем, силуэты которого неясно вырисовывались во тьме. Но когда мы подошли ближе, то выяснилось, что это вовсе не конвой, а два боевых корабля — эсминец и сторожевик. Обстановка опять сложилась не в нашу пользу — мы были в светлой части горизонта. И корабли открыли по нам довольно меткую стрельбу; первые же всплески от снарядов поднялись у самых бортов лодки.
Срочное погружение спасло «щуку» от таранного удара. Эсминец прошумел винтами прямо у нас над головой. И тут же все покрыл страшный грохот. Три бомбы разорвались совсем рядом с нами. Лодка камнем полетела вниз. Наступила темнота. И опять хрустело разбитое стекло, опять докладывал боцман о выходе из строя электрического управления рулями. Стряслись и другие беды, которых до сих пор не случалось: отказала радиоаппаратура, лопнула труба охлаждения в дизельном отсеке, там же вырвало часть заклепки в подволоке, и через отверстие ударила тонкая, острая струя.
Все эти повреждения мы, понятно, определили не сразу. Лодка проваливалась, а под килем у нее было
[115]
триста метров — глубина вполне достаточная, чтобы раздавить ее как скорлупку. И все мысли, все силы были направлены на то, чтобы прекратить это стремительное, смертельно опасное падение. Командир распоряжался толково и энергично. Инженер-механик Лямин и его подчиненные вновь продемонстрировали замечательное мастерство. В кромешной темноте они сумели задержать лодку на глубине девяносто метров. Этим был сделан первый шаг к спасению.
К бомбежке у нас уже выработался своеобразный иммунитет. Хотя она вызвала и более серьезные повреждения, чем все предыдущие, люди действуют увереннее, с меньшей скованностью. Свет зажегся. Моряки одно за другим устраняют повреждения. Вот только гирокомпас никак не удается наладить. Его деликатное устройство не выдержало тяжких переживаний, связанных с бомбежкой. Для нас это самый неприятный удар.
Представьте себе человека, которому завяжут глаза, заставят его покружиться на месте, а потом предложат пойти в нужном направлении. Вряд ли что-нибудь из этого получится. Наше положение ничуть не лучше. Вражеские корабли идут по пятам. Чтобы оторваться от них, нужно менять курс и скорость. Это грозит нам полнейшей потерей ориентировки, тем более, что магнитным компасом пользоваться под водой нельзя. Вместо открытого моря мы можем оказаться на мели под самым неприятельским берегом.
Выход был найден неожиданно. Кто-то предложил пустить в дело шлюпочный компас, который хранился в кормовом отсеке. Внутри лодки в сплошном окружении железа компас этот врет безбожно. Он может давать ошибку в направлении градусов в тридцать. И все же это лучше, чем ничего. По крайней мере, можно хотя бы приблизительно ориентироваться относительно двух направлений — к морю и к берегу.
Так начали мы беспрецедентное подводное плавание по шлюпочному компасу. И он не подвел. Около трех часов петляли мы под водой, пока оторвались от преследования. Время от времени приходилось продувать воздухом высокого давления среднюю цистерну, чтобы не провалиться на грунт и не остаться там навсегда. Пузыри воздуха на поверхности, конечно, демаскировали лодку, но из двух зол приходилось выбирать меньшее.
[116]
Несмотря на долгое преследование, противник сбросил всего восемнадцать бомб, причем пострадали мы только от первых трех.
Всплыли мы около четырех часов ночи и пошли в район зарядки батарей. Гирокомпас в конце концов удалось ввести в строй, и два следующих дня не принесли никаких происшествий. 30 января был получен приказ возвращаться в базу.
По пути домой ночью Малышев вдруг произвел срочное погружение от внезапно налетевшего пикировщика. Но уже на перископной глубине выяснилось, что никакой это не самолет, а самая обыкновенная звезда, мирно светившая сквозь разрыв в тучах. Посмеялись мы вволю.
Наше появление в Полярном было весьма эффектным. На отливавшей вороненой сталью воде возник белый сверкающий айсберг. И в это время из-за горизонта выкатился дымчато-красный шар — первое в нынешнем году солнце. Порозовели и заискрились снежные берега, вода засветилась сине-зелеными тонами. А наш айсберг, словно салютуя солнцу, прогремел тремя орудийными выстрелами. Эту картину поспешили запечатлеть несколько фотографов и даже один художник.
Во главе встречающих нас к пирсу вышли командующий и член Военного совета. Рукопожатия, теплые, сердечные слова, крепкие поцелуи… Все это очень разволновало меня. Поблагодарив за поздравления всех присутствующих, я сказал командующему:
