Сергей Бабурин - Страж нации. От расстрела парламента – до невооруженного восстания РГТЭУ
— Нельзя, его нет в Конституции.
Я стал настаивать:
— А мы в постановлении о введении в действие этой нормы запишем, что она будет действовать только после внесения изменения в Конституцию РСФСР.
На том и порешили. На другой день мы вдвоем убедили рабочую группу. Верховный Совет при начале своей работы тоже согласился с нами, регламент был утвержден. К моменту проведения Съезда все с идеей свыклись, и при первых же поправках в Конституцию у РСФСР появился Конституционный Суд.
Ныне порой задаю себе вопрос: и зачем я это сделал? Может быть, удачнее была бы Конституционная коллегия Верховного Суда?
Кстати: я долго гордился тем, что при работе над законом о Конституционном Суде предложил избирать Председателя Конституционного Суда через тайное голосование самих судей, убедил в полезности этого подхода Комитет, а потом и парламентское большинство. Отмена этого порядка избрания главы Конституционного Суда конъюнктурна и вредит как авторитету Суда, так и авторитету Президента.
От протестов — к противодействиюВернусь к 1990 году. Когда Б. Ельцина понесло раздавать суверенитет и крушить единую союзную экономическую систему, пришлось идти наперекор тому, что стал делать Президент, в тоскливом одиночестве.
Но в какой-то момент не только у меня созрела необходимость искать единомышленников. Эти попытки формирования какой-то альтернативы, отличной от «Демократической России», и одновременно от достаточно кондовых подходов «Коммунистов России», бродили в умах многих. В результате сложилось несколько групп единомышленников, несколько центров кристаллизации такой альтернативы. Одной из них стала группа сибирских депутатов. И как-то Владимир Агеевич Тихонов, экономист из Красноярского края, пригласил меня в гостинице «Россия» в номер к своему земляку, бывшему ректору Красноярского университета, а непосредственно перед избранием — второму секретарю крайкома КПСС Вениамину Сергеевичу Соколову. Там мы за чашкой чая стали говорить о том, что нам надо как-то объединить усилия, чтобы остановить творящуюся в том момент вакханалию законопроектов, которые разрушают единое экономическое пространство страны.
Хорошо помню, как познакомился и с Николаем Александровичем Павловым. Проходя мимо курилки рядом с большим залом заседаний, я обратил внимание на двух стоявших там депутатов, один из которых, весьма бородатый, меня окликнул и сказал:
— Сергей Николаевич, ну Вы давайте что-нибудь делайте. Создайте хотя бы фракцию какую-нибудь, чтобы остановить эту вакханалию. Если и Вы ничего не будете делать, то я из этого сумасшедшего дома просто уеду к себе в Тюмень. В гробу я это видел — участвовать в творящемся массовом преступлении, в разрушении Державы.
Это и был Н.А. Павлов.
Многие из тех, кто впоследствии создал группу (фракцию) «Россия», например, В.С. Соколов, В.А. Тихонов, В.А. Сердюков, В.П. Лисин, Л.Х. Бахтиярова, сплотились, увидев друг друга в деле при обсуждении Договора о дружбе и сотрудничестве с Украиной осенью 1990 года. Тот момент стал толчком для возникновения нашей депутатской группы и впоследствии движения.
Не сговариваясь, мы выступили не против самого договора, но против наметившейся политической линии. Мы хотели, чтобы были четко обозначены некоторые «но». Мы говорили, что выступаем за дружбу Российской Федерации и Украины, за братство наших народов, но если речь идет о признании целостности границ между нами, то должна быть оговорка: «до тех пор, пока мы в рамках единого союзного государства». Если, не дай Бог, союзного государства не будет, то сегодняшние границы не могут автоматически становиться государственными, потому что слишком много вопросов по ним: Восточная и Западная Украина, Крым и Новороссия… Слишком много вопросов, которые можно успешно решать только в составе одного союзного государства.
А. Козырев после высказанного мною возражения против имеющейся редакции договора пытался проблему высмеять, говоря о том, что мы с Украиной навеки вместе, и тут нет никаких сомнений. И я, помню, произнес страшную вещь, которую самому было тяжело говорить:
— Неужели вы поймете, как эти «запятые» важны, когда Севастополь станет военно-морской базой НАТО!
В ответ, к сожалению, очень многие депутаты просто стали смеяться:
— Ну, Бабурин и придумал! Полная глупость.
Проиграв при голосовании, когда договор был ратифицирован без каких-либо оговорок или изменений, мы поняли, что пора объединять наши разрозненные усилия.
Тогда и было принято решение о создании фракции «Россия», куда впервые вошли коммунисты, антикоммунисты, республиканцы, монархисты — люди очень разных взглядов, которые между собой не слишком ладили… Некоторые из тех, кто пришел к нам, состояли раньше во фракции «Коммунисты России», некоторые состояли в «Демократической России». Но вот в этой ситуации многие поняли, что происходит что-то не то. Пора объединять усилия и искать какой-то третий путь.
Действительно, тяжело идти наперекор общему мнению, наперекор стереотипам. Очень тяжело. И я до сих пор хорошо помню, как было тяжело осенью 1990 года. Та осень, наверное, была самым страшным периодом моей жизни. Даже страшнее осени 1991 года. Потому что к концу 1991 года стало уже многое понятно, стало понятно, за что надо бороться, как, с кем вместе и против кого. А вот осенью 1990 года, когда не было единомышленников, вернее, когда мы были все еще разъединены.
Когда ты видишь, как рушится страна, как большинством Верховного Совета под рукоплескания принимается одно решение за другим, которое просто губит ситуацию, — это очень тяжело.
Допустим, принимается закон об одноканальной налоговой системе в РСФСР. То есть речь идет о том, что ликвидируются союзные налоги, а потом Россия будет отчислять в союзный бюджет деньги. И я помню, что против этого закона, если мне память не изменяет, проголосовало два человека. Или два воздержалось, а я проголосовал «против». И возник крик:
— Как, неужели еще кто-то против суверенитета России?
Я встал и вышел к микрофону. Меня никто к этому не принуждал, но я понимал: если я молчу о чем-то, что для меня неприемлемо, я становлюсь соучастником. Говорю:
— Это я голосовал «против». Обращаю ваше внимание на то, что то, что вы делаете, разрушает единую экономику, единую страну. Нельзя этого допускать! Надо остановиться, надо остановить эти разрушительные процессы.
Большинством депутатов моя речь была воспринята с досадой: пацан выступает, что, умнее других?
Случаев, когда я оказывался или один, или среди очень немногих, которые шли наперекор мнению большинства, было достаточно много. Это очень тяжело. Как это потом было и при ратификации Беловежских соглашений. Как это было уже и в 1993 году, и в Государственной Думе, потому что когда ратифицировали уже новый договор о дружбе с Украиной, когда за него проголосовали и проправительственная фракция «Наш дом — Россия», и ЛДПР, и даже коммунисты, уже новые — фракция КПРФ. И мне пришлось выступать от имени нашей группы «Народовластие», куда вошли члены Российского Общенародного Союза и многие наши единомышленники, пытаясь вразумить левое большинство, заставить остановиться и избежать исторической ошибки, не отрекаясь…
Нельзя было отрекаться от Крыма и Севастополя, от русского населения за рубежом, в том числе и на Украине! Но никаких оговорок сделано не было, более того — именно этот договор стал ключевым в установлении нынешних границ между Украиной и Российской Федерацией в качестве государственных.
Так получилось, что стаж моей политической деятельности значительно больше моего стажа как политика. И не парадокс! Просто как политика я стал себя осознавать лишь после разгрома Верховного Совета в 1993 году, а деятельностью, которая меня выбросила на авансцену в политике, я стал заниматься значительно раньше. Работая чисто как юрист, я впервые выступил с критикой действий председателя Верховного Совета РСФСР Ельцина уже в конце лета 1990 года в связи с его поездкой по регионам России, где он раздавал суверенитет, исходя из принципа «берите сколько проглотите». И мои увещевания коллег из «Демократической России», что нельзя шутить с суверенитетом, успеха не имели. А члены фракции «Коммунисты России» были тогда в определенном оцепенении после избрания Ельцина, еще не выработав своих подходов и не придумав, что делать.
Искренние участники движения «Демократическая Россия» истово чувствовали необходимость глубоких изменений нашей жизни. Убежденные члены группы «Коммунисты России» осознавали гибельность бездумного отрицания существующего порядка при отсутствии четкого видения, каким порядок должен стать. Ни те, ни другие не были склонны к компромиссам.
Осенью 1990 года, когда приступил уже к постоянной работе Верховный Совет РСФСР, мы столкнулись с радикальной экономической реформой, с программой Г.А. Явлинским «500 дней», с бессистемными метаниями правительства И.С. Силаева… Ведь почему Явлинский недолго продержался в руководстве правительства и по-тихому оттуда сбежал? Не успевал он придумать или предложить какие-либо экономические модели или законопроекты, которые прилагались к той же программе «500 дней», как своими конкретными постановлениями или распоряжениями Силаев и Фильшин, другой его первый заместитель, делали невозможным реализацию его идей. И вот эта раздвоенность в действиях Правительства стала фатальной не только для самого Правительства, но и для экономики Российской Федерации.
