Джеффри Бурдс - Советская агентура: очерки истории СССР в послевоенные годы (1944-1948)
В советских архивах встречаются сведения о дополнительных расследованиях карательных операций отрядов СБ против женщин, заподозренных в просоветских симпатиях. “В селе Дядьковичи [повстанцами — Дж. Б.] убита София ПАВЛЮК, радушно встретившая бойцов наступавшей Красной Армии”[247]. “В ночь на 19 сентября [1944 г.] в селе Большая Оснеща Колковского района бандой СТРЕША убито четыре женщины, на квартирах у которых проживали красноармейцы”[248]. “В ночь на 23 сентября [1944 г.] в селе Михлин Сенкевичского района бандгруппой из четырех человек убиты четыре женщин и одна ранена. [Женщины] собрались вместе, чтобы написать письма своим мужьям и сыновьям в Красной Армии”[249].
Гнев повстанцев был обращен, конечно же, не только против женщин и девушек: встречаются примеры насилия подпольщиков над другими категориями местного населения. Это подтверждает, что за репрессиями против “пособников” скрывалось насилие над этническими поляками во время и в первые два года после Второй мировой войны, когда три четверти карательных акций против “местных жителей” на самом деле было направлено против поляков. Однако последующая принудительная высылка свыше сотни тысяч этнических поляков из западно-украинских областей в 1945–1946 гг. с очевидностью подтверждает, что в четырех случаях из пяти жертвами расправы повстанцев над предполагаемыми “пособниками” Советов были этнические украинки. Молодых женщин особенно подозревали в сексуальных связях с советскими солдатами[250]. Этих так называемых москалек — уничижительное прозвище, которым обзывали некоторых украинок, считавшихся “красноармейскими шлюхами”, - относили к категории самых ненавидимых и презираемых врагов Украины. Член СБ Ровенского района A. Грицюк, арестованной советскими органами в конце 1944 г. по обвинению, выдвинутому против него местной женщиной, оставил типичное признание о том, как повстанцы уничтожали предполагаемых москалек:
В середине января 1944 г. в селе Ясеничи, по приказу [моего отрядного командира — Дж. Б.] “ДУБА”, я убил жительницу села 19–20 лет, украинку по национальности.
Убийство было совершено путем удушения веревкой [“путованием”, т. е., дословно, “повешением”]. Труп был захоронен [местными] жителями на месте казни.
В конце января 1944 г. в… деревне Грушвица я принял участие в убийстве другой женщины, набросив на шею петлю, которую затянули члены районной СБ “НЕЧАЙ и “КРЮК”[251].
Все участники — и палачи, и их жертвы, и свидетели — хорошо знали, как в таких случаях происходит расправа. Повешение было любимым видом публичной казни, когда повстанцы ощущали некоторую народную поддержку своим действиям. В тех случаях, когда предательство жертвы отличалось особой подлостью и было сознательным, казнь через повешение сопровождалась ритуальным осквернением трупа[252].
Часто приказы о казни женщин, заподозренных в “пособничестве” Советам, отдавались заранее, а позднее последовательно выполнялись специально созданными для этого отрядами. Один такой отряд СБ, предназначенный для проведения карательных акций против подозреваемых-москалек, действовал во Львове, где и был обнаружен в июне 1948 г.[253] 21 июня 1948 г. уборщица в Львовском государственном университете (в настоящее время Львовский университет им. Ивана Франко) убирала мусор в университетской конюшне. Там она нашла множество отрубленных человеческих ног. В ужасе, она немедленно вызвала милицию. В ходе расследования советские оперативники обнаружили восемнадцать обнаженных и изуродованных трупов — семнадцать женщин и один подросток. Как позднее рассказывал на допросе в МГБ один из членов карательного отряда повстанцев:
Члены группы [действовали — Дж. Б.] по заданию ОУНовского подполья. С ноября 1947 г. мы систематически убивали лояльно настроенных к советскому режиму жителей близ расположенных к городу Львову районов. С этой целью встречали намеченных к ликвидации на Львовском вокзале или городском базаре, заманивали их под разными предлогами в конюшню Львовского государственного университета. Там мы убивали их ударами тупого предмета по голове, после чего закапывали в землю[254].
Почти все трупы успели настолько разложиться, что только шесть из них родственники смогли опознать (в основном по личным вещам или одежде)[255]. Каждую из шести убитых можно было заподозрить в сочувствии Советам или дружбе с советскими военными или гражданскими специалистами. Отрывки из списка погибших показывают, что часто СБ повстанцев карала смертью совершенно незначительные “проступки”:
— МОЙСИН Марина, 1930 г. рождения, возраст 17 лет. Убита 8 апреля 1948 г. Два двоюродных брата МОЙСИН служили в Красной Армии. МОЙСИН систематически носила на продажу молоко в дом, где жили агенты МВД-МГБ.
— МИРОН Мария, 23-х лет. Беженка из Польши. Приказ СБ о ее казни содержит только общий обвинительный акт: “Лояльно настроена к советскому режиму. Аккуратно выполняла все обязательства перед государством”.
— БУЯНОВСКАЯ Мария, 1922 г. рождения, возраст 15 лет. Убита 16 июня 1948 г. БУЯНОВСКАЯ была выслана в Германию для принудительной работы с 1942 по 1946 г. Брат ее служил в Красной Армии и погиб на фронте.
— ИВАНИШИНА Анна, 1908 года рождения, 38 лет. Убита 30 мая 1948 г. Муж ее сестры работал председателем сельсовета и в 1945 г. вместе со всей семьей убит бандой УПА. ИВАНИШИНА проживала в том же самом доме, но в тот раз она чудом избежала смерти. Смертный приговор СБ был в конце концов приведен в исполнение почти три года спустя.
— КУХАРЬ Екатерина, 1923 г. рождения, возраст 24 года. Убита 20 мая 1948 г. Ее брат был демобилизованным солдатом, прослужившим шесть лет в Красной Армии.
— МАЕР Пелагея, 1924 года рождения, возраст 23 года. Убита в апреле 1948 г. В период немецкой оккупации работала в подсобном хозяйстве немцев. При отступлении немецкой армии в 1944 г. вместе с другими членами семьи была увезена в Германию. Вернувшись на родину в Львовскую область в 1947 г. МАЕР состояла в активе села. По показаниям осведомителей ОУН, ее дом часто посещался офицерами МГБ[256].
Однако незначительными эти обвинения могут показаться теперь. Тогда подобное поведение — простое проявление сочувствия Советам и сотрудничество с ними — влекло за собой серьезные последствия. Очевидно, оно отождествлялось с настоящим предательством украинского народа. В каждом их этих случаев жертва была убита топором, молотком или трубой[257]. У одного трупа на шее осталась веревочная петля длиной более метра — знак страшного ритуального допроса, который обычно предшествовал казни подозреваемых в сотрудничестве с врагом.
Эта особая карательная команда СБ состояла из девяти человек и действовала по прямым указаниям командира полка УПА, базировавшегося в близлежащем лесу в районе Бобрки. Одного из университетских извозчиков — Кузьму Kеньo — заставляли периодически собирать дрова в лесу и встречаться с руководителями УПА, которые вручали ему инструкции для передачи другим членам отряда. Все казни были совершены в соответствии с полученными приказами. Keньo завербовал в отряд его давний друг Захарий Лычко — офицер украинской дивизии СС “Галичина”, который был арестован Советами в 1946 г.[258]
Местное население, конечно же, знало о расправах над женщинами и боялось их. Крестьянин А. В. Васильев писал из Стрыйского района 1 сентября 1946 г. своему двоюродному брату: “Бандиты зарезали шесть женщин за одну ночь! Здесь теперь страшно — ложишься спать и не знаешь, проснешься ли снова”[259].
В инструкциях середины 1946 г. отрядам ОУН-УПА было приказано не убивать украинских женщин, которые хотели стать советскими гражданами, и ограничиться ликвидацией отступников в своих рядах, пособников Советов и провокаторов — но не членов их семей[260]. Однако эти директивы поступили слишком поздно, чтобы оказать заметное влияние на повстанцев: в войне против Советов в рядах подпольщиков нарастала деморализация и падала дисциплина. Предыдущие приказы ликвидировать советских шпионок проложили дорогу для несанкционированных расправ над женщинами. Самосуд над женщинами по разным причинам замалчивался. По мере того как повстанцы все чаще и чаще терпели поражения, украинские женщины становились козлами отпущения.
Примеры доносов
“Я слышал о растущем числе доносов, обычно о спрятанном оружии. Большинство доносчиков — женщины.”
доктор Зигмунт Клуковски, дневниковая запись, датированная 19 февраля 1940[261]Круговорот организованного террора со стороны государства и повстанческих репрессий ставили население Западной Украины в почти безвыходное положение. В результате, оно вынуждено было придерживаться тактики, общей для всех маргинальных групп, оставшихся в пограничных областях зажатыми между двумя враждующими сторонами. Эта тактика сводилась к тому, чтобы как можно меньше сотрудничать с любой из сторон — по крайней мере публично.
