Хантер Дэвис - The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография
Джордж вспоминает, что, наверное, специально ходил за Джоном по пятам. Тот тогда поступил в Художественный колледж, но вел себя нарочито агрессивно и, вопреки воспитанию Мими, изображал типичного работягу.
«Джон поразил мое воображение, – признается Джордж. – Наверное, даже сильнее, чем Пол, – ну или с Джоном я это выказывал больше. Я влюбился в его синие джинсы, лиловые рубашки и баки. Видимо, мне нравились ребята из Художественного колледжа. Джон язвил, вечно подкалывал, но я не обращал внимания или платил ему тем же, и это помогало».
«Встреча с Полом – это как любая встреча двух людей, – говорит Джон. – Не любовь, ничего такого. Просто двое людей. Так это и шло, и шло неплохо. А тут нас стало трое, и мы думали одинаково».
В The Quarrymen играли и другие ребята, они приходили и уходили – кто-то не выдерживал насмешек Джона, кому-то становилось скучно. Эти другие люди требовались на концертах – даже в то время трех гитар для группы было маловато. И отчаянно был нужен ударник, но даже самые бесталанные в группе не задерживались.
Постепенно группа переросла увлечение скиффлом. Ящики из-под чая и стиральные доски – это как-то несерьезно. И к тому же все они предпочитали рок-н-ролл и Элвиса, пытались копировать этот стиль – слушали пластинки и радио, а потом подбирали аккорды и мелодии.
Джон, лидер группы, добивался ангажементов у всяких менеджеров-одиночек из тех, что всплыли на волне всеобщего помешательства вокруг рок-н-ролла. Но получать постоянные приглашения было очень трудно. Групп развелось слишком много, и большинство играли гораздо лучше The Quarrymen.
Зато теперь в их распоряжении было два дома: почти всегда можно было пойти к Джорджу или к Полу – правда, лучше, когда не было его отца, – и там репетировать, сочинять музыку или просто рисовать и валять дурака. Мими, разумеется, не собиралась пускать к себе в дом каких-то «тедди» из рок-группы.
«Пол подходил к дверям, – рассказывает Мими, – прислонял велосипед к забору, смотрел на меня своими телячьими глазами и спрашивал: „Здрасте, Мими. Можно войти?“ Но я отвечала: „Разумеется, нет“».
Джордж, когда Мими впервые о нем услышала, тоже не вызвал у нее теплых чувств.
«Джон все распространялся, какой Джордж замечательный да как он мне понравится. Все приставал ко мне со своим Джорджем. Говорил: „Джордж сделает для тебя все, что угодно…“» В конце концов я разрешила привести Джорджа. Тот явился остриженный под „ежик“ и в розовой рубашке. Это, знаете ли, слишком. Возможно, я немного старомодна, но школьники так не одеваются. За Джоном я до шестнадцати лет следила, чтоб носил школьную форму».
Так что обычно Джон с Полом репетировали у Джорджа на Аптон-Грин. В один прекрасный день Харрисоны узрели сына в невероятно узких джинсах.
«Гарольд просто остолбенел, – рассказывает миссис Харрисон. – Как увидел эти штаны – с катушек слетел. Джордж сказал, что это ему Джон подарил. И давай скакать по комнате. „Какие же бальные танцы без узких джинсов?“ – спрашивал он, танцуя. В конце концов мы засмеялись. Джордж никогда не дерзил, но всегда умудрялся настоять на своем».
Когда Джордж впервые привел Джона к себе домой, миссис Харрисон была на кухне. «Джордж крикнул: „Это Джон“. Джон сказал: „Здрасте, миссис Харрисон“, – и подошел пожать мне руку. Я не поняла, что случилось потом, но он почему-то упал, повалился прямо на меня, и мы оба оказались на диване. Тут вошел Гарольд. Надо было видеть его лицо, когда он увидел на мне Джона! „Это что у вас тут творится?!“ А Джордж ему: „Ничего страшного, пап. Это просто Джон…“ Джон всегда был малость ненормальный. И никогда не унывал, совсем как я».
7
Джон в Художественном колледже
Осенью 1957 года Джон приступил к занятиям в Художественном колледже – явился в самых узких своих джинсах и самой длинной черной куртке. От Мими он прятался так: надевал поверх джинсов обычные штаны, а потом снимал их на автобусной остановке.
«В Художественном колледже все решили, что я „тедди“. Потом я немного пообтесался, как и остальные, но все равно одевался как „тедди“, в дудочки и черное. Один преподаватель, Артур Баллард, сказал, что хорошо бы мне слегка поменять гардероб, носить штаны чуть пошире. Он был парень что надо, этот Артур Баллард, помог мне, не выгнал, когда другие хотели меня вышвырнуть.
Но вообще-то, я был не „тедди“, а просто рокер. Я только притворялся „тедди“. Если б повстречал взаправдашнего „тедди“, с настоящей бандой и цепью наперевес, я бы со страху обделался.
Я стал увереннее и уже не обращал внимания на Мими. Уходил из дому и пропадал целыми днями. Носил что хотел. Вечно подзуживал Пола: мол, не слушай отца, одевайся как хочешь.
Я никогда не любил работать. Иллюстрации или там живопись – это интересно. А я угодил в группу шрифтовиков. Что-то там проворонил, и меня запихнули туда. А там все вонючие аккуратисты. С тем же успехом можно было в парашютную секцию меня записать. Все экзамены я завалил.
В колледже я остался, потому что лучше так, чем идти работать. Я болтался там, чтобы не ходить на работу.
Но я всегда знал, что добьюсь своего. Временами одолевали сомнения, но я знал, что в итоге что-нибудь произойдет. Мими выбрасывала мои рисунки и записи, а я говорил: „Когда стану знаменитым, ты об этом пожалеешь“, на полном серьезе.
Я не знал, кем хочу стать, – разве что эксцентричным миллионером. Хотел жениться на какой-нибудь миллионерше.
Я непременно должен был стать миллионером. Не получится честным путем – значит, придется бесчестным. К этому я был вполне готов: ясно было, что за картины мне платить не станут. Но я был трусом – преступник из меня бы не вышел. Мы с одним парнем задумали ограбить магазин – нормально ограбить, не просто с прилавка что-нибудь стащить. По ночам присматривались к разным магазинам, но так и не решились».
Его мать Джулия, с которой Джон проводил все больше времени, его образ жизни по-прежнему одобряла. Она уже почти вытеснила Мими. Джон ей доверял: они говорили на одном языке, ей нравилось то же, что ему, она ненавидела тех же людей, что и он.
«Я остался на выходные у Джулии и Дерганого, – вспоминает Джон. – Пришел полицейский, сказал, что произошла авария. Все прямо по сценарию, точно как в кино. Спросил, являюсь ли я ее сыном, все такое. А потом сказал, зачем пришел, и мы оба побледнели.
Ничего хуже со мной не случалось. За несколько лет мы с Джулией столько наверстали. Мы могли общаться. Мы ладили. Она была клевая.
Я сижу и думаю: „Черт, черт, черт. Ну все, кранты. Я больше никому ничем не обязан“.
Дерганому пришлось еще хуже. А потом он говорит: „Кто же теперь позаботится о детях?“ И я его возненавидел. Эгоист проклятый.
Мы поехали на такси в больницу Сефтона, куда ее отвезли. Я не хотел на нее смотреть. Пока ехали, я в истерике болтал с водителем, нес какую-то ахинею – ну, сам понимаешь. Таксист только хмыкал. Я отказался идти и смотреть на нее. А Дерганый пошел. И рыдал потом».
Джулия погибла 15 июля 1958 года. Катастрофа произошла возле дома Мими.
«Я всегда провожала ее до автобусной остановки, – говорит Мими. – А в тот вечер она ушла пораньше, без двадцати десять. И одна. Через минуту послышался ужасный скрежет. Я выскочила – а она мертва, ее сбила машина прямо у моего дома. Я никогда не показывала нашим, где именно. Они часто ходили мимо – им было бы больно… Но для меня Джулия как будто не умирала. Жива по-прежнему. Я никогда не была ни на ее могиле, ни на маминой. Для меня они обе живы. Я их очень любила. Джулия была прекрасным человеком».
Смерть Джулии, несомненно, стала тяжелым ударом для Джона. «Но он никогда не показывал, как ему плохо, – говорит Пит Шоттон. – Как в школе, когда его секли учителя. Никогда не подавал виду. По лицу не поймешь, что у него на душе».
Друзья Джона узнали о катастрофе сразу. Последним, кто говорил с Джулией, когда она вышла от Мими и собралась идти через дорогу на остановку, был приятель Джона Найджел Уэлли.
«Джон никогда не говорил о Джулии или о своих переживаниях, – вспоминает Пит. – Но он отыгрывался на своих девчонках. Вот им приходилось туго. Помню, одна на него орала: „Если у тебя мать умерла, нечего срывать злость на мне!“»
Миссис Харрисон помнит, как подействовала смерть Джулии на Джона. Они помногу репетировали у Джорджа, в доме, где их всегда встречали гостеприимством и поддержкой.
«Помню, как-то вечером я им приготовила фасоль и тосты. Это было за несколько месяцев до смерти матери Джона, он как раз с ней очень сблизился. Я услышала, как он сказал Полу: „Не понимаю – вот ты сидишь тут такой как ни в чем не бывало, а у тебя же мать умерла. Если б со мной такое случилось, я бы спятил…“ Когда мать Джона умерла, он не спятил, просто перестал выходить из дому. Я велела Джорджу пойти его проведать, чтобы Джон играл в группе, не торчал дома в тоске… Ребята многое вместе пережили уже тогда, в самом начале, и всегда помогали друг другу. Джордж был в ужасе – боялся, что теперь умру я. Глаз с меня не спускал. Я сказала: не дури. Не собираюсь я умирать».
