Леся Рябцева - Эхо Москвы. Непридуманная история
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, хорошая у нас передача «Сотрудники», политобзор.
К. ЛАРИНА: Ну, ты же, я же с тобой разговариваю. Что мне, биографию свою изучать? Мы ее знаем все. Где родился, где женился, где пригодился, чего сделал хорошего в жизни.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Биографию… да.
К. ЛАРИНА: Если все-таки опять вернуться к «Эху», можно как-то сформулировать, вот, все-таки ты у нас помимо того, что ты практик, ты еще и теоретик, целую книжку написал про кисло-сладкую журналистику, в чем все-таки особенность этой радиостанции? Вот, мы вначале говорили, что не было… до сих пор нет никакой альтернативы. Действительно, нет конкуренции на этом рынке, ну, нету. Вот, как ни пыжиться, нету. В чем особенность? Кроме искренности, откровенности.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я могу тебе ответить. Я бы сравнил «Эхо Москвы» с «Колоколом», не с герценовским.
К. ЛАРИНА: Нет, вот, который висит тут у нас у кабинета главного… с рындой.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Который, да. Значит, в «Колоколе», вот, если ты помнишь фильм Тарковского и вот эту знаменитую новеллу, которую я считаю абсолютно гениальной, «Колокол», да, где, мне кажется, вся Россия показана, вот, за сколько она там идет, 30–40 минут, эта новелла. Ведь звук колокола, вот этот центральный тон, знаешь, «донн», который мы слышим, его на самом деле в колоколе не существует, он рождается, когда ударяют по колоколу, он рождается как результирующая из всех обертонов, из которых колокол состоит. Ты знаешь, что, если в колокол ударили, потом этот звук исчезает, и остается как бы отзвук. И многие не понимали, ну, тот, кто не знал, как это устроено, почему вот этот юный мальчик беспокоился, что колокол не будет звучать, понимаешь? Потому что, если ты где-то в колоколе ошибешься, вот этот центральный тон будет либо неправильным, либо расщепленным тогда. Вот, почему я сравниваю…
К. ЛАРИНА: Или он будет, как удар об рельсу.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, вот почему колокольных дел мастера они обладали вот этим удивительным секретом. Так вот, «Эхо Москвы» состоит из 2 частей. Оно состоит из коллектива, который чувствует себя свободными гражданами, свободно говорит то, что он думает.
К. ЛАРИНА: Даже главному редактору.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да. Я бы даже так сказал, и считает это своим долгом. «Эхо Москвы» не продается. Те, кто решили, многие ушли по своим делам, многие ушли на деньги, которые были бабки, потом их, естественно, кинули, и та-та-та-та-та. Некоторые прекрасно сейчас будут работать и работают за очень большие деньги, называя это свободной журналистикой. Но еще раз, они меня не касаются. Итак, внутри «Эхо Москвы» это ведь тебе же принадлежит историческая фраза «свободное…», нет, а, нет, подожди, «свободное радио для свободных людей».
К. ЛАРИНА: Это Корзун.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Корзун. Значит, свободные люди, свободное радио, есть еще одна вещь: Веник – не сука, понимаешь в чем дело?
К. ЛАРИНА: Я не слышала этих слов.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я тебе объясню. Вот, я точно назвал вещи своими именами.
К. ЛАРИНА: Ты еще скажи по фене.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Веник – не сука. Он свою радиостанцию… он как Путин, он много научился у Путина, а может, Путин научился у него.
К. ЛАРИНА: А Путин?
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Путин своих не сдает, в этом смысле Путин – не сука. Путин своих не сдает, слышишь, Ксения? Ксения! Что ты ржешь? Ты слушай, что я говорю. Сейчас на первое место выходит у руководителя умение защитить коллектив. Это тонкая политика переговоров, разговоров, выпивания водки с кем-то, проговоров, телефонных звонков, увещеваний, это много… это умение Быть, понимаешь? Умение прикрыть коллектив. Я напомню тебе, что когда ему звонят и начинаются крики, и так далее, то он вызывает людей. Я помню, в первый раз что-то такое было, позвонили, и он мне сказал – только что был у меня звонок, значит так. Знаешь, что он сказал дальше? Простую фразу. Попробуй только что-то изменить в своем эфире.
К. ЛАРИНА: Я скажу больше. Я знаю, что о многих вещах он даже нам не рассказывает. Не вызывает. Он через какое-то время расскажет тебе, что звонили по твоему поводу 10 лет назад, понимаешь?
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Значит, когда ты ведешь эфир, и ты знаешь, что ты за каменной стеной.
К. ЛАРИНА: Да.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: То тогда ты без оглядки ведешь эфир. Да, часто – с перегибами, часто… ну, по-разному бывает, иногда плохое настроение, иногда вдруг тебя возмутил какой-то факт. Ты живой человек, слушатели должны с пониманием относиться. Но когда я знаю, что, что бы я ни сказал, я вижу, что заканчивается время, что бы я не сказал, это не будет иметь последствий, если это не касается профессионального моего поведения, понимаешь?
К. ЛАРИНА: Нарушение статьи Уголовного кодекса.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, что я говорю, а он где-то там отвечает.
К. ЛАРИНА: Ну, и ты сам отвечаешь.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нет, я сам отвечаю, но перед собой, а он – перед всем коллективом.
К. ЛАРИНА: Ну, да.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Причем в этом смысле я не участник программы «Дифирамб», помнишь, то, что… где я… я просто говорю о профессионализме человека, понимаешь? И о том, что ты приходишь на работу, не думая о последствиях, а думая только о своем профессиональном и человечеством долге, когда ты сейчас ведешь эфир. Все. Вот, из этих трех составляющих: радиослушатели нормальные, коллектив нормальный и руководство нормальное. Юра Федутинов, который защищает, Газпром, спасибо большое, не лезет, и этот… и Путин, который по слухам сказал, что не трогать «Эхо Москвы». «Эхо Москвы» – это моя ответственность. Тогда и Владимиру Владимировичу…
К. ЛАРИНА: Прямо орден.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Еще раз, не знаю: за что купил, за то продаю.
К. ЛАРИНА: 16:00, мы даже музыку нашего сотрудника…
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Не надо, хорошая музыка, завтра дам утром во время «Разворота».
К. ЛАРИНА: Новый слоган родился сегодня в программе… «Веник…». Не могу повторять. Я не могу повторить.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Веник – не сука.
К. ЛАРИНА: Спасибо. Это Матвей Ганапольский.
Алексей Голубев
«Лайв с пожара – это символично»
РОССИЯ/ МУРМАНСК/ КОМБИНАТ/ РЫБА /Корр. ТАСС Алексей ГОЛУБЕВ/. «Мурманский рыбокомбинат, производящий ежегодно 70 тыс. тонн рыбной продукции, за минувший год увеличил добычу на 8 %» – сообщает мурманское издание «Северный рыбарь». Эту информацию агентству ИТАР-ТАСС подтвердил представитель комбината Сухолейкин Владимир. «Мы действительно увеличили добычу рыбы на 8 %», – заявил он.
Это было мое первое новостное сообщение в жизни, которое разошлось во все крупнейшие российские и зарубежные агентства, газеты, теле– и радиоканалы. Я испытывал удовлетворение и даже гордость. Ведь для того чтобы новость вышла, ее должны были сначала проверить, отредактировать и одобрить шеф-редактор, выпускающий, корректор и кто-то еще главный из отдела по российским новостям. Важный и толстый шеф в брюках на подтяжках, затягиваясь сигаретой в тассовском кабинете с гигантским окном, хлопнул меня по плечу:
– Поздравляю, дружище. Это твоя первая новость в главном информационном агентстве страны.
В тот же миг я осознал, что она будет последней.
…Что может быть хуже, чем журналист, ищущий работу? Ничего. Во-первых, потому что в России найти нормальную работу журналисту довольно сложно. Наши учебные заведения выпускают сотни журналистов по всей стране ежегодно, рынок чрезвычайно переполнен. При этом журналистами хотят стать отнюдь не только выпускники журфаков.
Так или иначе, многие из тех, кому удается попасть в серьезное СМИ (а в подавляющем большинстве случаев это происходит посредством связей и знакомств), обречены на однообразный, монотонный и, по большому счету, никому не нужный труд. Можно, конечно, пробовать совершить карьерный рывок, но в этом случае ты принимаешь всем известные правила игры государственных средств массовой информации и действуешь в четких рамках, гласно или негласно установленных начальством (плохо это или нет в случае с казенными изданиями, я здесь судить не берусь).
Для нас, студентов конца первой путинской десятилетки, не на последнем месте были такие возвышенные понятия, как свобода слова, четвертая власть, острые вопросы, самореализация. Все это к тому времени уже было не совсем уместно на российском телевидении, однако вполне допускалось в ряде серьезных газет, куда многие и пытались пробиться.
Конечно, несбыточной мечтой, идеальным местом работы свободолюбивого и, безусловно, гениального журналиста казались открыто оппозиционная «Новая газета», журнал The New Times, радиостанция «Эхо Москвы». И если «Новая» пугала отдельными перегибами, а контора Лесневской становилась все более демшизовой, то «Эхо» оставалось профессиональнейшим СМИ на всем постсоветском пространстве, задававшим планку остальным. Именно в таком месте я и хотел работать.
