Кэсси Харти - Я смогла все рассказать
Он начал всхлипывать, вслед за ним заплакала и я. Я не могла понять, почему мы расстаемся, ведь все было так хорошо. Я должна была узнать причину.
– Что случилось, Стив? Мы же любим друг друга! – Я с трудом могла говорить, задыхаясь от рыданий. – Пожалуйста, скажи мне, что случилось. Если ты меня любишь, зачем нам расставаться?
– Я не могу тебе всего рассказать, и не проси, – сказал он, затем оттолкнул меня и в слезах убежал к себе в комнату. Я хотела побежать за ним, но Гвен выпроводила меня. Я заметила, что она тоже плачет.
Что мне оставалось делать? Я вышла в распахнутую дверь и зашагала вниз по тропинке. Мой мир рушился, а я не знала почему. Самый дорогой на свете человек бросил меня.
Я села прямо на тротуар рядом с его домом и просидела так несколько часов. Должно быть, я надеялась, что Стив выйдет поговорить со мной. Но он не вышел. Когда начало темнеть, я поняла, что ждать бессмысленно, и пошла домой, где никто со мной не разговаривал. А куда мне еще было идти?
У меня в голове все еще не укладывалось то, что произошло. Бред какой-то: если он меня любит, зачем тогда он бросил меня? А раз уж бросил, то почему сам так расстраивается?
Несколько следующих дней прошли как в тумане. Я изнывала от желания снова увидеть Стива, заставить его рассказать всю правду, но у меня не было денег на автобус. Я даже хотела отправиться к ним пешком, но это было очень далеко, а он мог и не захотеть меня видеть. В любом случае, я чувствовала, что это бессмысленная затея. Не тот Стив человек, чтобы так жестоко играть со мной: захотел – полюбил, захотел – бросил. Раз уж он принял решение, значит, оно окончательное.
Расставание со Стивом тяжело мне далось, я чувствовала сильную боль в верху живота. Я лежала на кровати, свернувшись калачиком от боли, не в силах шевельнуться. И не могла ничего поделать. Как всегда. Я снова оказалась один на один со всем миром.
Глава тринадцатая
Спустя несколько недель после того как Стив бросил меня, когда летние каникулы уже подходили к концу, сестра-настоятельница из больницы, в которой я проходила практику, позвонила и сообщила, что стали известны результаты письменных экзаменов и что я отлично справилась. Она предложила продолжить изучение сестринского дела, но посоветовала не торопиться с практической стороной дела, в чем у меня возникли проблемы. И добавила, что я не должна бросать учебу.
Мне совсем не хотелось продолжать учиться на медсестру, но я знала, что мать попытается меня заставить. Я еще не оправилась от расставания со Стивом, и мне было наплевать на будущее, но одно я знала точно: в больничную палату я больше не вернусь. Я решила поговорить обо всем с папой.
На самом деле я мечтала заняться журналистикой. Многие студенты меняли факультеты после первого года обучения. Я даже слышала о девушке, которой разрешили перевестись на другую специальность без вступительных испытаний, потому что она очень хорошо сдала годовые экзамены. Я тоже хорошо сдала сессию и надеялась, что мне тоже разрешат перевестись. Папа одобрил мои намерения, но тут в комнату вошла мать.
Я рассказала и ей о своем решении, объяснила, что сестринское дело мне не по душе, что я мечтаю заняться журналистикой. Я также сказала, что папа меня поддерживает.
Мама вытянулась в полный рост и, нависнув надо мной, вскричала:
– По-твоему, у него есть право поддерживать тебя?! – Она как-то странно посмотрела на папу и продолжила: – У него нет на тебя никаких прав! Я, только я могу распоряжаться тобой, как пожелаю!
Я была удивлена. Снова она заговорила о каких-то «правах».
– Что значитнет прав? – спросила я с недоумением. – Не понимаю. Конечно, у него есть на меня права.
Мама разъярилась:
– Да как ты смеешь мне такие вопросы задавать!
Я вернулась с практики ни с чем, а теперь еще задаю ей неудобные вопросы. Никогда я не видела ее такой рассерженной.
– Сама у него спроси! – закричала она. – Спроси, спроси! Что он тебе ответит?
Ничего не понятно. Я посмотрела на папу: боль, которая отражалась в его глазах, я не забуду никогда. Он был раздавлен. Уничтожен.
– Что за ужасные вещи мама говорит? – спросила я у него. – Я не понимаю.
Папа пытался сдержать слезы. Это еще больше удивило и напугало меня. И, не дожидаясь ответа, я сказала:
– Конечно, ты можешь мне помогать, поддерживать меня, ты же мой папа.
Папа ответил очень тихо, словно не хотел, чтобы я услышала его слова, но они прозвучали как гром.
– Мама права, доченька, – проговорил он и по-новому посмотрел на мать. – У меня нет на тебя прав, потому что я не твой отец.
Я окаменела, а его слова звенели в ушах. Он и мама с ума сошли? Что за глупости? Кто же тогда мой отец? Наверное, я произнесла вопрос вслух, потому что мама закричала:
– Билл! Билл – твой отец!
Дядя Билл, насильник, мучитель, – мой отец? Мне стало дурно, я затряслась всем телом. Мой настоящий отец годами насиловал меня? Я ведь рассказала обо всем маме, а она не защитила меня. Я отказывалась в это верить. Ужасно, когда взрослый мужчина совращает маленькую девочку, но когда отец насилует собственную дочь!.. Он помог мне появиться на свет? Билл – мой биологический отец? Это делает его преступление в тысячи раз ужаснее! Нормальный отец не может обидеть свою дочь. Он обязан беречь и защищать ее. Билл не был нормальным отцом.
Мне стало невыносимо плохо, голова раскалывалась от боли, и это пугало меня. К чему еще мне готовиться? Я ведь не оправилась от расставания со Стивом, а на меня обрушилась такая новость. Худшая новость в моей жизни. Раз Билл мой отец, значит, мой возлюбленный, Стив, – мой сводный брат.
Я выбежала из комнаты, забежала в ванную, и меня вырвало.
Все ясно. Родители рассказали Стиву правду, чтобы он рассказал мне. Но Стив не смог. Он должен был бросить меня. Мы должны были расстаться. Теперь я это поняла.
Меня радовало лишь то, что у нас со Стивом не была секса. Наше чувство было таким возвышенным, что Стив не требовал от меня физической близости. Наша любовь была такой чистой, такой прекрасной, но запретной. Теперь все кончено.
Многое прояснилось. Когда Билл насиловал меня, он часто твердил, что имеет на это полное право, а я не могла взять в толк, что он имеет в виду. Конечно, у него не было такого права – ни у кого нет и быть не может права насиловать другого человека, – но теперь я поняла, почему он так говорил. Стали мне понятными и мамины намеки на то, что отец не имеет права голоса в вопросах моего воспитания.
Для меня отцом навсегда остался человек, воспитывавший меня и заботившийся обо мне, тот, кто смастерил для меня из фанерных ящиков маленькую розовую кукольную кроватку, а не тот, кто вселял в меня ужас, насиловал меня, заставляя испытывать чувство стыда и оскверненности. Человек, лишивший меня детства, не мог считаться моим отцом. Он был воплощением зла на земле.
В семнадцать лет я не знала слова «инцест». И хорошо, что не знала. Иначе чувствовала бы себя еще испорченней, а мне и без того было несладко. Но это был именно инцест. Почему же, почему мать сразу не запретила мне встречаться со Стивом? Я не осмелилась спросить у нее напрямую. Скорее всего, она хотела причинить мне боль, зная, что рано или поздно все вскроется; она хотела, чтобы я была несчастна.
Остаток лета я страдала от душевных ран. Открывшаяся тайна моего рождения и боль утраты мучили меня. У меня в голове все это не укладывалось. Почему-то мне казалось, что я виновата перед Стивом. Я стыдилась того, что со мной делал дядя Билл, оказавшийся моим отцом. Я казалась себе ужасным человеком. Ведь не случайно со мной так обращаются? Я сама во всем виновата.
Мама постоянно твердила, что я – причина всех несчастий в семье. Так вот что она имела в виду. Но ведь я не сама на свет появилась. Это была ее ошибка, ее и Билла.
Однажды в школе мы должны были рассказать о своем отце. Я сказала, что мой папа с сорок третьего по сорок пятый год воевал в Бирме.
– Ты, наверное, что-то путаешь, – сказала учительница. – Он не мог там находиться все это время. Наверняка его отпускали на побывку домой.
Ее смутило то, что я родилась в ноябре сорок пятого. На самом деле тот, кого я называла папой, впервые увидел меня, когда мне было уже шесть месяцев. Похоже, в то время у мамы с Биллом был бурный роман. Многие женщины заводили романы и интрижки, изменяли мужьям, пока те воевали. Потому что женщинам было страшно и одиноко во время войны. Это было в порядке вещей. Во время войны родилось много внебрачных детей, и вернувшиеся с войны мужья бросали неверных жен. Но папа не бросил мать. Он остался.
Не зная его, тяжело понять, почему он не ушел из семьи. Дело в том, что он был мягким, добрым человеком и любил мать больше жизни. Он простил ей измену, понимая, как матери было страшно и одиноко, пока он воевал на Тихом океане.
Чем больше я думала о маме и Билле, тем противнее мне становилось. Я вспоминала, какой кокетливой и смешливой мать становилась рядом с ним, как она подкрашивала губы, ожидая его прихода; у нее даже голос смягчался, когда она говорила с любовником. Я вспомнила, как они с Биллом поцеловались в тот вечер, когда я рассказала, что он трогал меня между ног. Вспомнила, как мать отправляла меня играть в сад, когда Билл приходил в гости. Меня стало мучить подозрение: закончился ли их роман, когда папа вернулся с войны? Или они продолжали тайком встречаться? Из-за чего мама с тетей Гвен разругались, когда мне было одиннадцать? Гвен, наверное, застукала ее с Биллом? Неужели Билл все еще спал с мамой, когда начал насиловать меня?
