Марина Цветаева - Тетрадь третья
Так безысходно, заведомо-безнадежно я любила только в детстве, очень, очень раннем, до-грамотном, до-четырехлетнем.
Черноглазую барышню на Патриарших прудах.
Зеленую актрису из Виндзорских проказниц.
Зеленую куклу в Пассаже — с муфтой.
* * *Милая С<аломея>, это письмо глубоко-беспоследственно. Что с этим делать в жизни? И даже — если бы знала — то: что с этим сделает жизнь!
* * *До-знанье (наперед-знанье) обратное дознанью (post fact’номy и посмертному) — игра не слов, а смыслов — и вовсе не игра.
* * *Мне сегодня утром дали прочесть в газете статью о стихах — А<дамови>ча, где он говорит, что я (М. Ц.) — ничей путь.[195] (Всякий поэт — свой собственный путь — в пропасть.) С<аломея>, он совершенно прав, и я счастлива, что это — так: — Правда поэтов — тропа зарастающая по следам, — это я сказала.
Так и моя правда — сонная, данная — о Вас — правда, меня — к Вам — когда-нб. зарастет, но я нарочно иду медленно, а может и вовсе стою — ногами посреди своего сна, спиной ощущая, что та Вы (ты — Вы!) еще там (здесь).
С<аломея>, Вы сухи, Вы сплошная сушь, и моя сушь — по сравнению с Вашей — но не надо водного сравнения, ибо во мне ничего от воды и от водоросли — но моя сушь — огонь. Я никогда не видела Вас что-нибудь до самозабвения любящей, но раз я Вас, именно Вас, без всякого внешнего повода, о Вас не думая — Вас — такой — видела, та Вы — есть, другая Вы — есть. Иначе вся я, с моими стихами и снами — ничего не стою, вся — мимо.
Кончаю в грозу — души и природы, под такие же удары грома — как сердца, под встречные удары сердца и грома, под такие же молнии, как молния моего прозрения о Вас: себе — к Вам. Ибо — бесконечный такт моего сердца — хотя громового! — Вы меня в моем сне вовсе не так любили, так любить двоим, т. е. друг друга нельзя.
— С<аломея>! Электричество погасло — чтобы одни молнии! — пишу в темноте, итак: Вы меня во сне вовсе не так любили, Вы ходили как зачарованная — моей любовью, конечно — Вы ходили, чтобы я Вами любовалась, Вы — красовались, но не тою дурацкой красотой красавиц, а красотою любимого и невозможного.
NB! Случайно пропущенная страничка книжки, после «из существ» — последняя строка третьей страницы назад.
(Случайный — при переписке — пропуск:)
…Если бы я сейчас была с Вами я бы — знаю себя! — врылась бы в Вас, зарылась бы в Вас, закрылась бы Вами от всего белого света, дня, часа, века — от Ваших глаз и от собственных, не менее яснозрящих.
С<аломея>, спасибо: я, после нынешней ночи, на целую тоску: целую себя — богаче.
Дико будет читать это письмо?
Мне еще не дико было его писать. Мне не было дико его жить, так естественно было — его жить.
С<аломея>, у меня озноб по коже, вникните: наперсницы, греческий хор, одежда, ложно-классическая променада — точное видение Вас О. М<андельшта>ма. Значит, прежде всего — поэт во мне Вас такой сновидел, значит — правда, значит — Вы такая и есть, дважды — правда, дважды — такая, значит — та Вы и есть, только та — Вы и есть. Не могут же ошибиться: целый сон и два целых поэта: один — во сне, другой — наяву.
Я во сне видела не Вас, а свою любовь к Вам, Вы были лицом моей любви, моей жажды — точным лицом моей тоски — так давно уже не женским лицом, но — мужским не заменимым и не затмеваемым!
И — озарение (дальше — 2 стр<аницы> назад, предпоследняя строка третьей назад. — Теперь — продолжаю.)
…(Почему у меня всё время, после сна, м<андельштамов>ское начало Федры:
Как этих покрывал и этого убора
Мне роскошь тяжела — средь моего позора[196]
(А может — и позор — прозрение? Всему готова верить — после Вас — в грозу.))
Милая С<аломея>, письмо не кончено, оно единственное, первое и последнее от меня (во всем охвате слова) — к Вам — которую знаете — только Вы.
Милая С<аломея>, лучше не отвечайте. Что Вы можете на это ответить?
— Это была не я.
— Нет, Вы.
— Это были — Вы.
— Да, только эта — я.
Я Вас всё равно не убежу — и переспорю.
Что на это можно ответить? Ведь это не вопрос — и не просьба — и не зов — это просто кусочек Элизиума (тех Елисейских Полей!), лоскут неба любви.
Даю Вам этот лоскут — из благодарности, ибо, повторяю, — нет, лучше не повторять! И не из благодарности (неизбывной) — а возвращение по принадлежности. Утаить такое было бы неправедным.
Знаю еще, что при следующей встрече — через день или через год — или через год и день (срок для найденной вещи и заветный — запретный срок — всех сказок!) — на людях, одна, где и когда бы — я буду (внутри себя) глядеть на Вас иначе, чем все эти 7 лет глядела, м. б. вовсе потуплю глаза — от невозможности скрыть, от безнадежности сказать.
* * *Vulaines sur Seine — Seine — 22-го августа 1932 г.
Облака подъемлют кулаки
* * *(Немецкие Wolkenbaken.[197])
* * *Мур
Без глазов
(его тень)
* * *Купанье. — За что ты просишь прощенья?
— Вы меня ругали, значит я что-то плохое сделал.
* * *— А стол-то в башмаках, мама!
* * *мужов
* * *«Poules d’eau flottant sur l’eau,
Elles semblaient ci gaies!
Mais en vérité
Ce n’est pas gai de vivre à
Chercher avec inquiétude
Les moyens d’existence».[198]
* * *(Японская поэтесса)
* * *…и правда более полная, чем Вы думаете: ибо дерево шумит Вам навстречу только если Вы это чувствуете, это так чувствуете, а так — просто шумит. Только Вам и никому другому, так же как: никому. Вам — если Вы его так слышите (любите), или, если никому не нужно — никому.
* * *(NB! можно еще яснее)
* * *31-го августа 1932 г., Clamart
Разговор во дворе. Мур и Dédé.
Dédé: — Tu es gros.
Мур: — Oui.
Dédé: — Tu es fort?
Myp: — Oui.
— Moi (пигмей) je suis fort comme un camion.
Myp: — Moi, pas comme un camion, comme un éléfant, je suis fort comme les trois éléfants.
Silence admiratif.
Myp, развязно: — Comme trois, quatre éléfants…[199]
* * *— Myp, как ты себя чувствуешь в своих сандалиях?
— Как в Сэне.
— Что?
— Плаваю.
* * *Не могу удержаться и переписываю сюда, перескочив 6 лет, современное и даже сегодняшнее письмо Мура Але — описание первого посещения — вдобавок при вечернем освещении — Лувра:
Дорогая Аля!
Прости что довольно долго тебе не писал, но был очень занят прогуливанием и лодырьством (provisoire[200]). Был недавно (в субботу) в Лувре, с мамой и Ирусиной матерью. Были в отделе римской скульптуры и оказалось гораздо интереснее чем я думал. Ируся не пошла, prétextant[201] что у нее экзамен, а Аля не пошел потому что ему, по его словам, это не интересно. Видел самые важные и знаменитые вещи Лувра и римской скульптуры: Диана с собачкой и с луком и стрелами, Венера Безрукая и самофракийская победа. Самая красиво сделанная конечно Венера, а Диана мне совсем не понравилась. Потом видели бюсты всех почти императоров римских: у многих зверские морды, а у кого хорошие, то эти потом оказываются дебоширами и вообще свиньями: пример Элиогайал и компания. У Тражана длинные уши и нос, Нерон грубый толстяк, Адриян — эстет, Катилина и Каракалла — бороды зверские, Марк-Аврелий строгий и злюка, Цезарь — ха, ха, я вас всех умнее — лисица белобородая. Аполлон хоть и красив а вот содрал кожу с бедного сатира, который лучше пел чем он. Венера опустила глаза от стыда что все на нее смотрят, Диана ищет в какую бестию выпалить из лука, а у ее собаки свиное рыло, Амфитрита, Эдипа или еще кто-то — petite poule qui se fout de tout le monde,[202] y Эроса нос сломан — вот что значит соблазнять невинных девушек, получил по носу — и вот теперь нос сломан. Вот и потом были такие морды: <рисунок> — совсем как теперешние друзья-сюрреалисты. Вообще всё было интересно, красиво, поучительно и т. п. Масса была американцев и американок страшно негармоничных на фоне статуй.
Целую крепко
Мур <рисунок кота>
(NB! Кот (Мур) у Мура лучше, у меня Бог знает что.)
Vanves (Sein) 65, Rue J.B. Potin
15-го июня 1938 г., среда
* * *(Нынче впервые ела anguille de mer[203] — сейчас всё пробую — на прощание.)
* * *anonimat de la crétion féminine
Ce ne sont pas des femmes, c’est une femme, toujours la même, c’est le grand Anonymat féminin, l’immense Inconnu féminin (l’immense Méconnu…).
