Марк Вишняк - Годы эмиграции
Более плодотворной была краснокрестная работа на чужбине. Исполнительная комиссия сумела в этой области приобрести некоторый авторитет и влияние, – но и они были далеко не решающими. И, главное, потребовали от Комиссии крайнего напряжения сил и материальных средств. Не прошло и года, последние стали подходить к концу. И как часто бывало и как стало обыкновением после второй мировой войны, взоры обратились в сторону процветавшей Америки в расчете на поддержку – моральную и материальную – со стороны демократии Соединенных Штатов, родственной по духу демократии российской.
С такой миссией 14 октября 1921 года отправились в Америку делегаты Исполнительной комиссии – Авксентьев и Милюков, – отправились единственно возможным для того времени путем, длительным, морским. Морально-политически миссия несомненно преуспела. В течение трех месяцев, проведенных делегатами в США, не угасало внимание, которое они привлекли своим приездом, со стороны официальных и общественных кругов. Телеграфные агентства передавали все их заявления о целях миссии, о внешнем и внутреннем положении России, о мероприятиях советской власти, о желательном с их точки зрения отношении Вашингтона к большевикам, к русским беженцам и т. д. Влиятельнейшие органы печати уделяли многие столбцы интервью с делегатами, сопровождая сочувственным комментарием, личным и политическим. Их принимали видные государственные и общественные деятели.
Бесспорный успех представителей Исполнительной комиссии объясняется, вероятно, и тем, что их политическая линия во многих пунктах совпадала с официальной политикой американской администрации конца 1921 года. Особенное значение имело совпадение отношений к советской власти и японской агрессии. Милюков выступал с лекциями по истории русско-японских взаимоотношений и устремлений Японии овладеть Николаевском на Амуре и северной частью Сахалина. Вопрос о Японии был самым злободневным в международной политике того времени, так как 12 ноября 1921 года в Вашингтоне торжественно открылась конференция для обсуждения вопроса об ограничении морских вооружений и решения ряда тихоокеанских вопросов. На конференцию были приглашены США, Англия, Япония, Китай, Франция, Италия, Бельгия, Голландия; исключены были советская Россия и Германия.
К открытию конференции Исполнительная комиссия прислала из Парижа заявление за подписью сорока семи более или менее известных в Америке русских политических, промышленных и финансовых деятелей. Заявление касалось ряда вопросов, в которых Россия была заинтересована, в особенности – судьбы Восточно-китайской дороги. Одновременно газеты опубликовали возражения Милюкова и Авксентьева на официальные утверждения японцев. Возражения подкреплялись ссылками на американскую ноту Кольби от 28 июня 1920 года, настаивавшую на окончательной эвакуации японцами Сахалина и Приморской области. В заключение делегаты Исполнительной комиссии подчеркивали, что временно ослабленная Россия всё же не дошла до того, чтобы ее территория могла стать предметом сделок и опеки без ее участия. Положительно расценивая роль иностранного капитала в будущем хозяйственном восстановлении России, делегаты заявляли протест против признания за каким бы то ни было государством «специальных интересов», умаляющих суверенитет России. Они отвергали, в частности, и предложение японской делегации о признании «принципа открытых дверей и равенства всех наций в Сибири».
В феврале 1922 года Авксентьев вернулся в Париж и занял покинутый им пост председателя Исполнительной комиссии. Он сообщил, что в результате дружного натиска на японцев со стороны других участников Вашингтонской конференции и неофициально действовавших в том же духе русских, не только делегатов Исполнительной комиссии, Япония выразила принципиальное согласие очистить Сибирь. Авксентьев отметил также, что сочувствие большевикам в Америке идет на убыль и тает, зато народилось и растет большевизанство – «меркантильное».
Миссия Авксентьева и Милюкова морально-политическая, как сказано, была успешна. Этого нельзя было сказать о ее материальных результатах: парижские аргонавты вернулись с пустыми руками. Дальнейшая судьба Исполнительной комиссии тем самым была предрешена: ей предстояло свернуться и ликвидироваться. Вместе с тем отпала и возможность созыва следующего Совещания членов Учредительного Собрания, что входило в прямую обязанность Исполнительной комиссии. Таков был эпилог того, что осталось от Всероссийского Учредительного Собрания после нанесенного ему в январе 1918 года большевиками удара, оказавшегося смертельным.
В специальной книге о «Всероссийском Учредительном Собрании», вышедшей в 1932 году в издании «Современных Записок», я упоминал, что русская революция и ее Учредительное Собрание пошли не тем путем, каким шли другие революции со своими конституциями и, в частности, – революция английская. Когда 6 декабря 1648 года Долгий Парламент подвергся «Прайдову очищению» и одни из его членов, пресвитерианцы, были отправлены в тюрьму, а другим закрыт доступ в Вестминстер, народное представительство было унижено, но не уничтожено. Кромвель осуществлял свою диктатуру начал при содействии «очищенного» парламентского «Охвостья», состоявшего из шестидесяти депутатов-индепендентов.
Позднее, в 1653 году, «лорд-протектор» разогнал «Охвостье». Со смертью же Кромвеля «Охвостье» ожило – уже в числе сорока двух депутатов – и возглавило борьбу против сына и наследника Оливера Кромвелла, Ричарда. В этой борьбе «Охвостье» приобрело большую популярность и возросло до ста двадцати человек, за счет депутатов, которые были «вычищены», а потом «реабилитированы». Но и на этом не кончилась эпопея «Долгого Парламента». Он подвергся новому физическому насилию в 1659 году – правда, не надолго. Восстановленный вскоре в правах, он вынужден был согласиться на отмену принятых им с декабря 1648 года законов, и 16 марта 1660 года сам себя распустил.
Роль Совещания членов Учредительного Собрания в Париже ни в какой мере не походила на роль, сыгранную «Охвостьем» Долгого Парламента в Англии. Совещание собралось и действовало не в своей стране, а на чужбине, в эмиграции. Оно не было меньшинством парламента, претендовавшим на осуществление государственной власти, и не представляло собой консолидированного «Охвостья», состоя из случайно оказавшихся в центре мировой политики осколков Учредительного Собрания. Наконец, оно не обладало, да и не могло обладать на чужой территории, какой-либо физической силой и средствами.
Отношение большевиков к Совещанию нетрудно было предвидеть. Не успело Совещание кончиться, как «Известия» оповестили читателей 2 февраля 1921 года: «Керенский, Минор, Милюков, самая отпетая черносотенная братия до октябристов включительно, вкупе и влюбе, продолжает творить волю Кишкиных, Бурышкиных, Коноваловых и французских биржевиков». Пошлая демагогия дополнилась явной ложью: «Их попытка воссоздать военное вмешательство в русские дела не удастся, сколько там ни заседай при закрытых дверях». «Правда» не могла отстать от собрата и характеризовала участников Совещания как «группу наглых мерзавцев, белящихся и румянящихся, улыбающихся беззубыми ртами, подмигивающих пустыми глазами».
При такой, привычной для большевиков, оценке, естественнее было бы, если бы ненавистники и жертвы большевиков, крайние антибольшевики, иначе расценивали Совещание. Случилось не то: крайние фланги трогательно совпали в своих суждениях. Не в тех же выражениях, но по существу с таким же глумлением отнеслись к Совещанию членов Учредительного Собрания правые кадеты, противники новой линии Милюкова, сгруппировавшиеся в Берлине около газеты «Руль», и, с другой стороны, левое крыло партии эсеров, отталкивавшееся от «соглашателей» и «фанатиков» коалиции.
Перекочевавший из Ревеля в Прагу Чернов перепечатал в «Революционной России» в 1926 году (в №№ 26 и 27) «великолепный», по его словам, отзыв, который еще в 1921 году дал «Руль» в №№ 694 и 728 – под непосредственным впечатлением от Совещания. Здесь говорилось: «Целое Учредительное собрание было устроено в Париже из беженцев, его бывших участников, с обширной канцелярией, обширным аппаратом, обширным бюджетом... Можно было думать, что обсуждаются отношения демократии и социализма, на самом деле демократия была nom de guerre группы друзей П. Н. Милюкова, а социализм служил тем же для группы политических друзей Авксентьева... Пожалуй, в уменьшенном масштабе, вне связи с действительностью и в других словах, – это был всё тот же спор о министрах-капиталистах и революционной демократии». Чернов, участвовавший в Совещании, правда, пассивно, перепечатал это под псевдонимом «Созерцатель», прибавив от себя дополнительное поучение: «Говорят о каре истории. Да, кара истории существует. Словно евангельскую смоковницу, обрекает она на бесплодие тех, кто не понял зова истории и не откликнулся на него, кто в собственной стране и в самый трагический момент ее жизни оказался чужаком и в лучшем случае умной ненужностью. Из этих политически “лишних людей” состоит девять десятых даже лучшей части современной русской эмиграции. Они не хотят признать себя “лишними”, они нервничают, суетятся, барахтаются, объединяются, разъединяются, ведут друг с другом нескончаемые переговоры, словом, занимаются самой высшей политикой».
