Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки
Кстати, к танцам Юрий всегда оставался равнодушен. Смертельно боялся наступить на ногу партнёрше. Учитывая, свой почти стокилограммовый вес. Но почему-то в этот раз из любопытства соблазнился взглянуть. Рассчитывал надолго не задерживаться.
Число любителей развлечений не превышало пятнадцати, в основном притихших женщин и нескольких мужчин. Просторное помещение. В холле продавали пиво. Гость польстился на небольшую кружицу. В зале под оркестр несколько пар кружили в танце. Поглядывая на них, отнюдь не в гордом, хотя и в одиночестве, Котельников чувствовал себя не чужим, но и не сказать, что своим. Стоя в стороне, довольствовался томной и одновременно гостеприимной атмосферой.
Во время перерыва подошёл к главному музыканту и похвалил оркестр, на что тот поклонился и поинтересовался, почему гость не танцует. Слегка улыбнувшись в ответ, Юрий равнодушно пожал плечом.
В свою очередь спросил музыканта, не помнит ли он песню, которую немцы в канун войны в барах подпевали оркестру. Для напоминания тихонько напел начальный куплет на немецком:
О, Dоnna Clara-a,
Iсh hab’ dich tanzen gesehen,
O, Donna Clara,
Du bist so fein…
O, Donna Clara,
ich hab’ dich nackt gesehen…[39]
Музыкант взял скрипку и начал подражать мелодии, видимо, припоминая песню. После небольшого перерыва он неожиданно объявил, что по просьбе одного из отдыхающих оркестр с удовольствием исполнит некогда популярную в Европе мелодию. Оркестр заиграл.
Инициатор затеи настолько растрогался исполнением, что перед глазами встала эпоха кануна Второй мировой. Но тогда, вопреки событиям, милейшая мелодия с тёплыми, слегка озорными словечками веселила публику, привносила некую струю благоденствия. Этим она запала в душу тогда юного курсанта бухарестской авиашколы. Под впечатлением прошлого, не думая долго, он подошёл к микрофону и негромко стал напевать.
Одна из девиц пригласила его на танец. Согласился. Но продолжал в той же ненавязчивой манере напевать очень тихо. Как бы только для двоих, под неожиданно последовавшие аплодисменты, которые быстро были подхвачены большей части присутствовавших.
Во время очередного перерыва в знак признательности Котельников заказал в буфете для музыкантов пиво, которое, как только смолк оркестр, было подано в огромных кружках с «шапкой» густой пены через край.
Будучи слегка навеселе, Котельников решил признаться присутствующим, как немецкая солдатня обожала исполнять эту песню, искажая всего два слова, что вызывало восторженный подъём и смех завсегдатаев баров. Попросив прощения и под оркестр исполнил перед микрофоном солдатский вариант.
Раздался смех. Непринужденная обстановка пленила присутствовавших. Тем более что после второй кружки пива оркестр вновь исполнил «О, Донна Клара!», но с большим чувством, виртуозно.
Довольный и разгорячённый Котельников вышел в холл охладиться и покурить. На улице шёл дождь. Вдруг к нему на немецком обратился некий щуплый молодой человек. Очевидно, решил, что перед ним ариец:
– Вы из Бундесрепублик?
– Нет, – ответил на немецком Котельников. – Из Румынии.
– Да-а? А я был уверен – вы судетский немец! Так хорошо исполнили немецкую песенку!
Поговорили о погоде. Незнакомец изъяснялся на немецком, но с некоторым непонятным акцентом. На прощание протянул свою визитную карточку. У Котельникова не было визитки на румынском. Извинился. Пожали друг другу руки, пожелали всего наилучшего, вежливо поклонившись.
Тем временем дождь усилился. Добежав до остановки, выдавший себя за румына понял, что нет смысла дожидаться автобуса. Тем более что на остановке не было навеса. Дорожка до «Империала» шла круто вверх! Одолел бегом, но промок. В номере снял с себя мокрую одежду, извлёк из карманов всё там находившееся, а костюм на плечиках повесил на ручку двери своего номера с наружной стороны.
Наутро костюм был как новый. Принялся раскладывать обратно всё, что накануне извлёк из карманов. Обратил внимание на визитку, которую получил от молодого человека, но никак не мог понять, чья она. На ней стояла фамилия Циммер. Решил, что визитка от доктора Циммера. Но она была на французском. К тому же теперь он был Зима! Но тут обратил внимание, что внизу значится Париж и номер телефона.
Читал и перечитывал. О том, что её дал парень, с которым он познакомился на танцах в холле, сомнений не было. «Тогда почему на ней стоит фамилия Циммер?» Возник ряд предположений. Котельников вспомнил, что у доктора Зимы в партизанах фамилия была Циммер, но после войны, переехав в Чехословакию, он сменил фамилию и стал Зимой.
…Итак, на французской визитке стоит фамилия Zimmer. Что это, совпадение? – прикидывал Котельников. – Или тут нечто совсем другое?
Позвонил в отель «Москова». Зима был там прим-доктором.
– Что случилось? – послышался встревоженный голос Зимы. – Ты заболел?
– Нет. С самочувствием всё в порядке, – ответил Котельников. – Но ты мне нужен, Мирослав!
– Сейчас не смогу приехать. У меня сидят больные. Вечером или завтра созвонимся.
Котельников быстро сориентировался:
– Я постеснялся признаться, что мне стало худо. Извини! Но очень прошу, Мирослав, приезжай!
– В таком случае минут через пять – шесть я у тебя! Какой номер комнаты?
Вскоре влетел всполошённый доктор Зима в белоснежном халате с торчащим из нагрудного кармашка голубым платочком и свисавшим на грудь фенендоскопом. Скороговоркой он с ходу спросил:
– Где болит?
Вместо ответа Котельников протянул ему визитку:
– Что это? – спросил доктор так быстро, словно торопился на пожар. – Визитка. И что? Чья?
– Ты прочти, что там напечатано!
– Вижу, Циммер. И что?
– Прочитай!
– Ну и что. Кто это и откуда? Ах, да – вижу: из Парижа.
Котельников рассказал, как произошло знакомство с владельцем визитки:
– Я вчера был в «Швудском двуре». На танцах…
Зима сразу позвонил в этот санаторий, спросил, есть ли у них на лечении некий Циммер. Ответили, что такой есть. Продиктовали его номер телефона.
Прикинувшийся больным и чуть ли не умирающим Котельников тут же повелительным тоном подсказал:
– Позвони и узнай – говорит ли мсье Циммер по-польски? Понял меня, Мирослав?
Зима уже уловил замысел боевого друга. Позвонил. Спросил ответившего, говорит ли господин Циммер по-польски? Тот ответил на польском, что родом из Польши.
Очень быстро выяснилось, что «парижанин» – родной сын врача, тоже выбравшийся изо рва, где была расстреляна его семья…
В тот же день несказанно счастливый молодой Циммер на встрече с радостным отцом рассказал ему, что был ранен в шею и во рву оказался рядом с мамой, лежавшей с лицом, залитым кровью. Наверху ещё долго стреляли. Потом стало тихо и темно. Сильно болела шея, не мог глотать. Когда стало светать, дождь перестал. Тогда он начал карабкаться наверх. Кто-то проезжавший на машине подобрал его и отвёз в какой-то дом. Там его спустили в погреб, где находились два французских лётчика. Их самолёт сбили нацисты и подобрали польские антифашисты. Укрыли в погребе. Польский язык лётчики не знали. Зато кто-то из поляков владел французским. Так втроём почти три очень тяжких и тревожных года до освобождения Польши советскими войсками пробыли в погребе.
Доктор Зима слушал молча и тихо плакал.
Когда Францию освободили, один из лётчиков, находившийся всё это время вместе с осиротевшем мальчишкой по фамилии Циммер, решил увезти его собой. В тяжелейших условиях подземелья они подружились.
Разоткровенничался и доктор Циммер:
– Не будь моего боевого товарища – начальника разведки в партизанской дивизии Юрия Антоновича, никто не догадался бы, что молодой человек по фамилии Циммер из Парижа, оказавшийся на лечении в Карловых Варах, мог быть моим сыном, чудом выжившим после расстрела эсэсовцами в Польше более тридцати лет тому назад! Конечно, главное, скажу прямо, всё это благодаря КГБ!
– Что?! – вскрикнул Юрий и рассмеялся. – Причём тут КГБ, Мирослав?
Доктор Зима, как обычно, когда не был согласен, энергично замахал руками:
– Я понимаю, что ты будешь отрицать, даже если тебя поведут на расстрел. Также и я, если мне накинут петлю на шею, всё равно буду утверждать, что мой сын нашёлся только благодаря КГБ и, прошу тебя, Юрий Антонович, не делай из меня наивного. Я был с тобой в партизанах почти три года…
Потом выяснилось, что доктор имел в виду КГБ потому, что этим ведомством Котельников был направлен в тыл врага. По современному оно так называется.
Однако, в каком-то смысле доктор Зима, наверное, был прав. Не имей Котельников отношения к названному учреждению, мог бы не обратить внимания на связь фамилии Циммера из Парижа с прошлым доктора Зимы. Возможно, профессиональное чутьё здесь сыграло свою роль…
Позднее Зима рассказал своему партизанскому другу, что дважды побывал у сына в Париже. Остался очень доволен. Это оказалось лучшим лекарством от пережитого, особенно после ухода из жизни Милы. Да и самому Мирославу Бернардовичу было немало лет, когда Юрий с женой Ларисой Михайловной навестили его в санатории «Ричмонд». Он лежал в полном одиночестве. Пережитое сказывалось…
