Валентина Пономарева - Голова Медузы Горгоны
— Я именно этого и хочу. Надоело! Чужих ненавидишь, а свои не верят.
— А кто для вас свои? — спросил Лукоянов.
— Те, кто борется за Россию.
— Ну, хватит играть героя! — вмешался Лавров. — Посмотрим, что ты запоешь, когда повиснешь вниз головой над костром. Кто тебя послал?
— Ни к чему это, господа. Смерти я не боюсь. Не верите, ставьте к стенке.
— Последний вопрос, — сказал Лавров. — С кем дружил у Ракитного?
Он выжидающе смотрел на хорунжего. Тот безразлично ответил:
— Капитан Леонтьев, подхорунжий Власов и секретарша. Вероникой звали.
— Приметы ее! — насторожился Лавров.
— Блондинка, тощая, высокая. Ходит в вельветовом бордовом платье. Курит. Желтые пальцы от табака. Перстень мужской — череп и кости. Вечно от нее кислым потом прет.
По мере того, как Никулин говорил, Лавров с удивлением приглядывался к нему. Затем он забарабанил пальцами по столу и задумался.
Наконец, поднялся и подошел к лавке:
— Я полковник Лавров.
Его слова не произвели должного впечатления. Никулин усмехнулся в распухшие губы и ответил:
— Приятно получить пулю в лоб от того, к кому стремился…
— Встать, щенок! — крикнул Лавров.
Никулин вскочил и вытянулся перед полковником.
— Вот так-то лучше, хорунжий, — усмехнулся Лавров. — Уведите!
Когда кабардинцы вывели Никулина, Лавров взъерошил волосы, словно хотел освободиться от сомнений.
— Странно, — произнес он. — Я действительно помню эту шлюху у Ракитного, ее прокуренные пальцы и запах немытого женского тела. Уж этого не придумаешь… Но почему я нигде не встречал его?
— Видимо, были чрезвычайно заняты этой девицей, — улыбнулся Лукоянов.
— Неуместная шутка, Сережа, неуместная, — нахмурился Лавров.
— Вы могли забыть, — успокоил его Городецкий. — И кроме того, разве вы знали абсолютно всех сотрудников Освага?
— Конечно, — буркнул Лавров. — А хорунжий производит приятное впечатление. Как ваше мнение, Сергей?
— Вы хозяин положения, вам и решать. Может быть, он действительно пригодится службе Городецкого. Лазутчик не был бы так спокоен. И о дисциплине быстренько вспомнил… Скажите, а те люди, о которых он упоминал, они что, действительно, были у Ракитного?
— Леонтьева хорошо помню, о Власове как будто что-то слыхал… Вот что, Городецкий. Возьмите-ка его и вправду к себе да хорошенько проверьте. Вы это умеете…
Городецкий благодарно кивнул, а Лавров усмехнулся. Он очень хорошо знал своего контрразведчика, словно рожденного от тайного брака Недоверия и Злобы.
— Пора бы, господа, согрешить за трапезой, — предложил Лукоянов. — Княгиня, пожалуй, заждалась. Вы часом не ревнуете, капитан? — спросил он, заметив мелкое нервное подергивание мохнатой брови Городецкого.
— Что вы, полковник! Жена Цезаря — вне подозрений!
— Хе! — хмыкнул Лавров. — А вы уверены, что вы Цезарь?
* * *С тяжелым чувством собирался Сергей Горлов на встречу с Гетмановым.
Вчера он снова увидел Лену (имя ее недавно узнал у подружек). В густом людском потоке у Цветника он не сразу заметил ее, потому что серая пуховая шапочка делала лицо девушки совсем незнакомым. Увидел лукавые карие глаза уже в трех шагах от себя и почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Как он презирал себя в этот миг! «Лопух несчастный, да она даже не замечает тебя!»
Лена и правда уже не смотрела в его сторону. Она внимательно слушала своего спутника, долговязого парня в гимназической курточке с короткими рукавами. Но она видела, видела его! В этом Сергей мог поклясться. Он уловил даже знакомый блеск в ее всегда удивленных глазах.
Не удержавшись, Сергей оглянулся и тут только обратил внимание на рыжий затылок, который плыл рядом с пуховой шапочкой.
«Ах, вот как!» Злость и обида поднялись в душе с новой силой. «Вот тебе какие ухаживатели нравятся».
Гимназист неожиданно оглянулся. Сергей так и замер на месте. Лицо показалось ему знакомым. Где он его видел? Смутное беспокойство закралось в душу. Обида как-то враз исчезла.
Весь день он думал об этой встрече. Тревога не проходила. И вдруг вспомнил Сергей, что видел однажды того гимназиста с «музыкантом» Кумсковым. Всплыли в памяти последние донесения о «молодежной сотне». Да, несомненно, Казимир Яловский и был спутником Лены.
Хотя Горлов и был лишь одним из исполнителей этой сложной операции, не знал, конечно, всех деталей дела «Штаба бело-зеленых войск» и «Союза трудовых землевладельцев», он мог предположить, что ожидает участников заговора. Он знал, что змеиное гнездо уже обложено, что все эти «музыканты» и «гимназисты» гуляют до поры до времени и под надежным контролем.
Сергей страстно ненавидел всех этих прихвостней, мешающих строить новую жизнь. Он мечтал учиться, верил, что это будет, когда очистят край родной, страну от всякой нечисти. И сил не жалел для того, чтоб скорее настало это время.
Не было у него жалости к яловским и кумсковым. Но Лена? Почему она с ним? Случайный попутчик или давний друг? «Не может она быть с ними, — успокаивал он себя. — Но почему? Что он знает о ней? Живет с матерью где-то на окраине, работает на почте. Вот и все. А если с ними заодно?»
У Сергея похолодело в груди от этого предположения. Начнутся аресты, в них придется участвовать и ему…
Так мучился он, качаясь в седле на пути к Харламову кургану, где должен был ждать Гетманов. Сначала он хотел поделиться с другом своими сомнениями, но передумал: Гетманов выполняет сложное задание, у него заботы поважнее, да и вряд ли поймет он все эти «интеллигентские переживания».
Сергей вспомнил, как еще в первые дни их совместного житья проболтали они до самых петухов. Говорили о жизни будущей, о том, какими люди станут, когда вся эта смута кончится. Укладываясь поудобнее, Сергей под конец проговорил мечтательно:
— Эх, влюбиться бы!
Яков даже присел на кровати от неожиданности.
— Вот дурья кровь! Ты что, гимназистка какая или буржуй? Это они поначитались там всяких романов. Вот им любовь и подавай. Движущая сила, вишь, истории! Мура все это, Серега.
— Я тоже читать люблю, а какой я буржуй, ты знаешь, — обиделся Сергей.
— Чего ты в пузырь лезешь? Удивил ты меня. Жениться человеку надо, это я понимаю. Пришла пора — выбирай девку поядреней, да и женись, рожай детей. Хотя сейчас нам и об этом думать нельзя: чекисты мы. — Яков поскреб пальцем свои щегольские усики и еще раз скептически усмехнулся в темноте. — Ишь ты, влюбиться…
Узнай Яков сейчас, насколько «интеллигентские переживания» захватили его друга, не миновать бы Сергею разноса. А главное, прав будет Гетманов: не об этом сейчас душа должна болеть…
* * *Поздно вечером музыкант 37-х Тихорецких командных курсов Иван Кумсков, озираясь по сторонам, шмыгнул в калитку дома Кордубайловой. Смеркалось. Но в окнах не видно было ни одного огонька. Иван дернул за веревочку самодельного звонка и еще раз торопливо ощупал туго набитый бумагами внутренний карман. Здесь были копии отношений, поступивших от своих людей из исполкома и других советских учреждений, и несколько удостоверений советских органов. Кумсков должен был передать их Зуйко для пересъемки печатей и подписей.
Открыла после третьего звонка дочь Кордубайловой.
— Гаврила Максимович дома?
— Дома. Да не ко времени вы, — буркнула она.
«Ах ты, курица! — разозлился Кумсков. — Время она мне будет устанавливать!»
Он все-таки тщательно вытер о рогожку грязные сапоги и направился коридорчиком к дальнему углу, где была квартира Зуйко. Но еще не дойдя до двери, услышал визгливые выкрики Зинаиды, прерываемые тяжелыми рыданиями.
— Тьфу, черт! Кажется, и вправду не вовремя, — шепотом чертыхнулся Иван.
Но уйти он не мог: удостоверения к утру должны быть на месте. Он постучал. Рыдания не утихли. Постучал громче. Послышалась какая-то возня, крики стали глуше. В дверях появился злой Зуйко.
— Ну что еще? — сердито спросил он, впуская Кумскова в комнату.
— А ты потише. Все соседи в курсе. — Иван кивнул в сторону спальни, откуда неслись приглушенные рыдания. — Тут у меня полдюжины бланков новеньких да еще кое-что. Срочно надо передать по назначению да назад возвратить.
— Ладно, — ответил угрюмо Зуйко, принимая пакет. — К утру будет готово… Да замолчи ты! — вдруг рявкнул он, шагнув к двери спальни.
На миг все стихло. Дверь рывком отворилась, и на пороге появилась растрепанная и опухшая от слез Зинаида.
— Я не буду молчать! — выкрикнула она. — Я вам покажу совещания да заседания! Я вас с этой сучкой выведу на чистую воду! Я до чека дойду! — И дверь с треском захлопнулась.
— Доигрался, — прошипел Кумсков, нахлобучил шапку и направился к выходу.
Сразу обмякший Зуйко засеменил рядом, просительно заглядывая сбоку в его лицо.
