Валентина Пономарева - Голова Медузы Горгоны
— Ты не дури, слушай, — остановил его Бухбанд. — Времени мало. Он поможет тебе закрепиться в банде. Там будет проверка. Городецкий свирепствует. Если насчет Ракитного, то знай, что он в прошлом месяце расстрелян в Ростове. Лавров его знает, но с ним не служил. Другим ничем помочь не сможем. Полагайся на себя. Никаких записей не делать. Главная задача — план Лаврова и других крупных банд, с которыми он имеет связь. Вопросы есть?
— Один. Связь со мной?
Бухбанд вопросительно глянул на председателя. Тот молча кивнул.
— Горлов. Места встреч обусловим, а уж вырываться на них старайся сам. Первое — Харламов курган. Запасное — через три дня на «Невольке». В случае явной опасности немедленно покинуть банду.
* * *Среди живописных садов укрылся женский монастырь. Оберегаемые от мирских соблазнов высокими глухими стенами и настоятельницей Поликеной, коротали в нем свой век десятка два монахинь да несколько послушниц. Случалось, заглядывали сюда к ночи нежданные гости и, пройдя потайным ходом, укрывались в просторной келье Поликены. Тогда, подгоняемые жгучим любопытством, шастали по глухим коридорам взад-вперед послушницы, стараясь невзначай хотя бы краем глаза глянуть на приезжих, будораживших воображение отшельниц.
И как ни пыталась мать Поликена держать свое духовное стадо в послушании и неведении, как ни высоки были стены обители, а все ж и сюда долетали слухи о бурных мирских неурядицах. И уж, конечно, появление сразу трех офицеров да еще с дамою не ускользнуло от острых взглядов сестер господних. Догадки да пересуды усилились, когда послушница Стеша, ходившая к колодцу за водой, увидела возле ограды притаившихся за редкими кустами кабардинцев из офицерской охраны.
И только монахиня Аграфена, наперсница и духовная сподвижница настоятельницы, посвященная в святая святых Поликены, знала об истинных целях этих ночных визитов. Кто, как не она, Аграфена, пересчитав монастырские доходы, щедро делилась ими с полковником Лавровым. У гостей от нее не было тайн. Да и Поликена не могла обойтись без своей верной наперсницы.
Прикрикнув на сестер, задав им неурочную работу, Аграфена спустилась в холодный подвал, вынесла оттуда четверть сладкой монастырской наливки, тщательно проверила запоры и прошла в келью.
— Останься, сестра, — задержала ее Поликена. — Разговор у нас интересный. А чтобы не докучать расспросами, познакомься с господами офицерами.
Поликена холеной пухлой рукой указала на гостей:
— Якова Александровича ты знаешь. А это — полковник Лукоянов, штабс-капитан Городецкий и супруга его, княгиня Муратова. А теперь присядь и послушай, о чем умные люди разговор вести будут.
— Так вот, уважаемая Елизавета Петровна… Ничего, что я вас так, по-мирски? — спросил Лавров.
Настоятельница согласно кивнула и налила высокие рюмки.
— Дело в том, что в этом уезде вся надежда только на вас. Никто ваших сестер не заподозрит, обители ничто не угрожает. Зато мы будем знать о каждом шаге наших врагов. А насчет дурного влияния, так ведь тут и стены не уберегут. Зато оба мы будем делать угодное и сердцу нашему, и господу.
— Насчет угодного дела ты бы помолчал, Яков Александрович. Уж я-то наслышана… Лют ты больно. Дружба с тобой доброй славы обители не принесет. Не разбираешь ни правого, ни виноватого. Прощать надо врагов своих, прощать…
Лавров громко рассмеялся.
— Прощать их, Елизавета Петровна, это хорошо. Но надо же, чтоб и у врагов наших было, что прощать нам.
— Бог с тобой, делай, как знаешь. А я доброе имя обители замарать боюсь.
Поликена насупилась. Чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, заговорила Муратова.
— Вопрос этот сложный, матушка, сразу его не решишь. Да и спешить некуда. Ночь впереди большая, успеем обдумать все. Вы бы лучше нам о себе немного рассказали. Говорят, знаете вы много о святом храме в горах.
— Правду говоришь, голубушка, правду истинную. Сентинским тот храм величался.
— Я как-то слышал об этом, — сказал Лукоянов. — Говорят, фрески там старинные обнаружены. Вы действительно бывали там?
— Какое бывать! Считай, всю жизнь свою отдала ему.
Поликена собрала щепоткой крошки печенья, отряхнула подол и налила себе рюмочку.
— Об этой святыне еще итальянец один, прости господи, не упомню его имени, в прошлом столетии писывал. Стоит храм на самой горе, верстах в семидесяти от Баталпашинской у реки Теберды. Фрески на куполе разрисованы, гробницы в нем и крест каменный. Только многие лета в запустении была святыня господня, служа местом приюта разве что скоту в ненастную погоду. И вот две послушницы из сестер милосердия приняли на себя нелегкий труд. Мне тогда годков семнадцать, поди, было. Стараниями нашими, особенно сестры Евдокии, признанной строительницы, у подножия горы возникла женская обитель — Спасо-Преображенский монастырь. На пожертвования утвари церковной купили, установили иконостас, на вершину горы в четыре версты дорогу в камнях прорубили. И все сами, трудом своим тяжким. А в девяносто шестом, октября двадцать второго дня, освятили храм во имя преображения господня. Впервые после молчания долгого раздалось в нем слово божие!
Монахиня Аграфена, молчавшая до сих пор, перекрестилась и будто для себя молвила:
— Труды-то какие положены. Почитай, вся жизнь отдана делу господню. А ноне, говорят, безбожники да богохульники злобствуют в святом храме, надругаются.
Она многозначительно глянула на Лаврова. Тот закивал головой и глубоко вздохнул:
— Только ли над храмом святым? Над народом русским измываются, жидам Россию продали.
Аграфена подхватила:
— Кабы мужиком была, прости господи, давно бы уж на коня села да айда рубить головы нехристям. А тут разве чем поможешь делу правому?
— Так предлагают ведь! — возразила Поликена. — Сестер наших по окрестным станицам пустить. Шпионить да смуту в народ сеять.
— И то дело! Слава те, господи, надоумил Яков Александрыч.
— Подумаю, — вздохнула настоятельница.
— Подумай, матушка, подумай. Как и Сентинский храм святой восстанавливала, вступайся за дело господне. — Аграфена захлопотала у стола, подставляя гостям закуски.
В коридоре раздались топот и голоса. Аграфена выскользнула из кельи, но сразу же воротилась.
— Яков Александрыч, батюшка, бусурманы там твои что-то тебя кличут.
Лавров вышел.
— Что же вы молчите, матушка? — спросила Муратова. — Поможете делу правому?
— Творец наш дал нам два уха, голубушка, да только един рот, указуя на двойную работу ушей в сравнении со ртом.
Снова замолчали.
Вскоре вернулся в келью Лавров, нахмурившийся, озабоченный.
— Лазутчика захватила охрана. Говорит, будто из Кабарды идет. Прослышал о нашем отряде да заплутал ночью. Хотел в саду монастырском отсидеться. Что-то он мне не нравится. Допросить бы надо… Позволишь, Елизавета Петровна?
— Избави бог! А вдруг помрет ненароком. Грех на душу не возьму! О прежнем, считай, договорились. А уж этого мазурика вези куда ни то, да там и допрашивай. Не обессудь, не могу дозволить…
— И на том спасибо, матушка. — Лавров обернулся к офицерам. — Поехали, господа!
Утром в лесной сторожке, затерявшейся в глухой чаще, Лавров и Лукоянов присутствовали на допросе.
В потрепанной черкеске, уставший и голодный парень сидел на лавке между двумя крепкими кабардинцами, прислонившись затылком к обшарпанной закоптелой стене. В уголках рта запеклись бурые пятнышки крови. Он изредка болезненно морщился.
— Значит, хорунжий Никулин? Где служил?
— В Осваге у полковника Ракитного.
— В приятели набиваешься? — удивился Лавров. — Я дружил с Ракитным, но тебя что-то не помню.
— Я тоже вас вижу впервые.
Плечистый, ладно скроенный парень с крохотными усиками на верхней губе отвечал спокойно, даже несколько безразлично. Не юлил, не угодничал, и это еще больше бесило Городецкого.
— Значит, ты мой коллега? Но, как контрразведчик, ты должен знать, что таинственных пришельцев расстреливают.
Городецкий ехидно улыбался.
— Что делали в монастыре?
— Я не был в нем. Зашел в сад. Там и взяли.
— Зачем шли в монастырь? — допытывался Лукоянов.
Никулин устало вздохнул.
— К чему все это, господа? Я уже говорил…
— Откуда идете?
— И это вам уже известно. Но я повторю. Иду из Кабарды. Был в отряде Адилова. Он убит в бою. Начались облавы. Решил уйти. Вспомнил, как Адилов рассказывал о Лаврове. Решил найти его.
— Врешь! — прервал Городецкий. — Две недели назад наши люди были в горах. Жив-здоров атаман Адилов!
— Недели! — горько усмехнулся Никулин. — Что они значат сейчас, эти недели, когда огромная Россия, и та за одну ночь стала красной!
— Мы проверим! — пригрозил Лавров. — И если врешь — не завидую.
