Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады
Новый казацкий гетман сделал из запорожского походного табора укрепления из возов, идеальную передвижную крепость. Табор представлял из себя, огромный четырехугольник, по сторонам которого стояли или ехали в три плотных ряда возы, четвертым рядом шли пушки. Внутри табора везли продовольствие, воду, военное снаряжение, вели запасных лошадей, гнали скот. По всему внутреннему периметру четырехугольника шла пехота, впереди и по бокам табора густыми шеренгами двигалась конница.
Если казацкий табор в походе атаковали большие силы противника, то он никогда не останавливался и отбивался на ходу до тех пор, пока не добирался до реки или озера. У воды казаки быстро выпрягали из возов лошадей, ставили их оглоблями внутрь табора, сцепляли колеса, а возы сковывали цепями. Сразу за возами, впоследствии бронированными, строилась пехота, в специальных лагерных воротах устанавливались орудия, а конница выстраивалась по бокам и сзади табора. При вражеской атаке казацкая конница сразу же вылетала навстречу, заманивала противника к табору, перед ним быстро разъезжалась в стороны и из орудийных ворот залпами били пушки. На ошарашенного и расстроенного врага из лагеря тут же выходила казацкая пехота, бившая ружейными залпами, а с флангов на него налетала отчаянная конница, после чего казаки поднимали неприятеля на копья.
Если врагов было очень много, то вокруг четырехугольника выкапывался глубокий ров и насыпался высокий вал, устраивались шанцы, редуты и рентраншементы. На валу делались особые горки, площадки для пушек, в валу прорезались деревянные ворота для контратак, также прикрытые казацкими гарматами. В самом центре табора делался земляной сруб, на все стороны которого устанавливались орудия для ликвидации возможных прорывов внутрь лагеря. Поле перед фронтом утыкалось поломанным оружием и страшным для лошадей и людей железным «чесноком», ночью вырывались невидимые противнику глубокие волчьи ямы, аккуратно закрытые ветками и дерном с травой. Казацкий табор мог даже ходить в атаку, прижимая, например, врага к болоту, реке, горам и уничтожая его в страшной рукопашной битве.
Два года казаки во главе с Сулимой ходили в дальний турецкий поход, а при возвращении в 1635 году на Запорожскую Сечь с ходу взяли недавно построенный грозный Кодак и стерли в нем весь гарнизон из опытнейших немецких наемников, опять открыв Украине прямую дорогу за пороги.
Навстречу усталым полкам Сулимы вышло втрое большее польское войско во главе с великим коронным гетманом Станиславом Конецпольским, который сразу же пообещал всем амнистию за разгром Кодака, если ему выдадут Сулиму. Половина казацкой старшины, понимая, что в сражении поляки просто перебьют своего врага, даже потеряв половину своих хоругвей, сумела захватить своего гетмана и выдала его шляхте. Управляться со своенравной и совсем не глупой казацкой верхушкой было совсем не просто и первым, кто овладел этим искусством в совершенстве, стал Богдан Великий, до взрыва которого в 1636 году оставалось еще двенадцать лет.
Ивана Сулиму, при обычном огромном стечении любопытных к пролитию крови, четвертовали в Варшаве, а кобзари и бандуристы запели по Украине новую думу:
«Добре хлопцы та Сулiма
Ляхiв частували —
Вiйсько вибили дощенту,
Кодак зруйнували»
Кодак тут же стали восстанавливать, усилив его опять наемный гарнизон. Казаки понимая, что Черное море снова для них закроют, переждали всегда морозную и снежную украинскую зиму и весной, когда появилась трава для лошадей, восстали вновь во главе с кошевым атаманом Запорожской Сечи Карпом Павлюком. Впервые на Украине Павлюк обратился ко всему народу с воззванием-универсалом: «Любой человек, кто пожелает быть казаком, не должен быть принуждаем к подданству панами».
Весной 1637 года Левобережье Днепра запылало пожаром восстания. Уже несколько лет Польская Корона держала под Киевом антиказацкое карательное войско во главе с польным гетманом и специалистом по крепкой старке Николаем Потоцким. Хорунжие гетмана сумели собрать надворные команды поместной шляхты, что усилило карателей вдвое, а с казаками начали неспешные переговоры, чтобы протянуть время до верной победы силой. Павлюк со всего казацкого размаха влетел в панскую ловушку и потребовал, чтобы король Речи Посполитой официально признал его гетманом Войска Запорожского реестровых казаков. В декабре польское войско страшной тройной атакой крылатых гусар через шесть рядов возов разгромило полки Павлюка вблизи Корсуни у села Кумейки. Казаки закрылись в неукрепленных по-настоящему Боровицах и обложивший местечко Потоцкий потребовал у них выдать своего гетмана и четырех старшин, само собой, дав честное слово, что казнить их не будет. Конечно, выданных Павлюка с полковниками тут же отвезли в Варшаву и в апреле 1638 года казнили чуть ли не на заседании сейма. Через неделю после, как обычно садистской казни, началось новое антипольское восстание.
Полки Якова Остряницы и Дмитрия Гуни заняли Хорол и Кременчуг, а в мае 1638 года разбили польское карательное войско под местечком Голтва. Восставшие встали у Черкасс, куда к ним со всей Украины пошли завзятые хлопцы. Восставшие никогда не должны останавливаться в своем движении к победе, потому что топтание на месте всегда смерть любого мятежа. Остряница, как и многие атаманы до него, совершил традиционную стратегическую ошибку – остановил восстание, не дав ему окрепнуть и, конечно, дождался усиленной польской атаки.
В боях под Лубнами и Черкассами казацкие полки были атакованы, но не разгромлены, а только отброшены к московской границе. История говорит, что восставших от полного краха и гибели спасли военные хитрости невидимого врагу Богдана Хмельницкого, сумевшего ввести карателей в заблуждение и другим путем вывести братьев по оружию из-под убийственного вражеского удара. Хлопцы с Остряницей ушли на Слободскую Украину, где основали город Чугуев, а парубки Гуни спустились на Низ, запороги. Бандуристы запели по селам и местечкам:
«Поклонився Остряница
Воеводi Белгородському,
Та все ж не смердючему
Ляховi Потоцкому»
Пока еще безнаказанный польный садист-гетман Николай Потоцкий, больше не имея перед собой казаков, устроил массовые жестокие казни посполитых по обеим сторонам Днепра, называя их карой за мятеж. Особенно старколюбцу нравилось отрубать правую руку и левую ногу тем хлопам, кто смотрел на панов исподлобья, говоря, что эти акции устрашат украинское быдло. Потоцкий с карателями попытался атаковать Запорожскую Сечь, но осенью 1638 года ему не было туда дороги, потому что страшный степной ветер и сильнейший мороз не выдали на расправу своих отчаянных хлопцев. Садистский гетман всю дорогу от Днепра до Нежина уставил сотнями кольев с посаженными на них посполитыми. Прекрасно понимая что делает, Потоцкий писал в Варшаву: «Зимой я уничтожил Павлюка, а весной, несмотря на такой большой разгром, ожил Острянин. Я разгромил Острянина – сразу же был выбран руководителем Гуня, и я двадцать недель воевал с ним и с трудом принудил к послушанию оружием и немалым пролитием крови. Кто же удержит народ, если у него так закрутились колеса самоволия, что их никак нельзя удержать!»
Ни разу не сразившийся в битве с внешним врагом, польный гетман казнил и казнил всех, кто держал руки не по швам, занимаясь самоуничтожением Речи Посполитой и самозабвенно орал измученным людям: – Я вас восковыми сделаю! Страх вам! Пусть казненный десяток сотне, а казненная сотня тысяче показывает пример!
Гордые хлопцы отвечали Потоцкому: Тогда разом посади на кол всю Украину.
У погибших отцов и матерей остались дети, которые копили в душе ненависть к злобным гонителям своего народа и эта яростно-молчаливая удушающая ненависть заглушала потоцкий страх перед карательными муками и даже смертью. Украинская земля заколебалась, словно в окрестностях огромного вулкана перед его извержением, видя, как шляхетская плотина перехватывает русло седого Славутича и останавливает его историческое течение. Вдруг грозно загудел вылетевший из-за днепровских порогов ветер: «Поднимайтесь и омойте землю шляхетской кровью, ибо паны сами не остановятся в своих преступлениях». Приближалась хмельницкая развязка панско-казацкой смертельной дуэли, грозная и страшная.
В 1638 году по всем юго-восточным крессам Речи Посполитой пьяные шляхтичи орали никак до конца не дорубаемым казакам: “ Мы вас будем резать, как добрый повар цыплят!” Нf жаль не слышали они своими залитыми водкой и заросшими волчьей шерстью благородными ушами, как от пограничного Чигирина поднимается неостановимая гроза, посверкивая пока еще дальними и, кажется, нестрашными молниями:
– Вы, панове, кулинары известные. Облопаетесь скоро нашего добра.
1638–1645 годы: «Гей, браты-мушкетеры, приймайте гостинец Парижу из Чигирина»
