«Окаянные дни» Ивана Бунина - Капчинский Олег Иванович

Примечательно, что в «Окаянных днях» Ивана Бунина неоднократно фигурирует, естественно в негативном плане, секретарь исполкома Фельдман, который ему, несомненно, представляется первым лицом в городе, и не упоминается председатель Клименко. И дело здесь не в фамилии: как известно, Бунин не был антисемитски настроен и среди его друзей было немало евреев (разумеется, из среды интеллигенции, а не революционеров). Просто Фельдман благодаря своим левачествам для великого писателя наиболее ярко символизировал наиболее темные стороны новой власти и представлялся четким воплощением стойко непринятого им всего революционного вообще и большевистского в особенности.

Любопытную запись о Фельдмане оставил Иван Бунин в своем дневнике от 10 июня:

«Вчера было „экстренное“ – всегда „экстренное!“ – заседание исполкома. Фельдман понес обычное: „Мировая революция грядет, товарищи!“ Кто-то в ответ ему крикнул: „Довольно, надоело! Хлеба!“ „Ах, вот как! – завопил Фельдман. – Кто это крикнул?“ Крикнувший смело вскочил: „Я крикнул!“ и был тотчас же арестован. Затем Фельдман предложил „употреблять буржуев вместо лошадей, для перевозки тяжестей“. Это встретили бурными аплодисментами» [165]. Конечно, так ли это было или здесь, как это часто бывало, писатель сгустил краски, но Фельдмана здесь он показал довольно выразительно.

Примерно в одно время с Фельдманом работу в исполкоме покинул и отправился на военную службу его друг и соратник, участвовавший в «Мирном восстании» Алеша Черный – Александр Улановский. Его жена вспоминала: «Белые наседали… Большим отрядом уходили из Одессы. Я провожала Алешу на бронепоезд. Командиром бронепоезда был Анатолий Железняков» [166]. Однако здесь присутствует небольшое, но принципиальное расхождение с архивными данными. Согласно заполненному собственноручно личному листку по учету кадров для Профинтерна, где Улановский спустя несколько лет стал работать [167], на бронепоезд своего анархистского товарища и тоже бывшего матроса Железняка, прославившегося во время разгона Учредительного собрания, он ушел в мае 1919 года, когда до отступления большевиков из города было довольно далеко. Таким образом, Улановским, как и тем же Фельдманом, по всей видимости, двигало желание уйти от ответственности за ограбление населения. Бронепоезд имени Худякова в мае сражался с григорьевцами и только к началу июля в составе 14-й армии был направлен на Екатеринославщину против белогвардейцев генерала Андрея Шкуро.

Иначе, чем Фельдман и Улановский, поступил третий исполкомовец, приложивший руку к «Мирному восстанию», – большевик Павел Ульянов. На многочисленные требования руководства об уходе на фронт он ответил категорическим отказом и был отдан под трибунал по обвинению «в дезертирстве». Ему кроме этого инкриминировали серьезные служебные злоупотребления (и не только во время «Дня мирного восстания»), и в августе он был расстрелян. Не помогли Ульянову ни его прошлая принадлежность к «гегемону» – рабочему классу, ни настоящая – к компартии.

Наконец, вероятно не без участия Иоффе, 19 июня еще одного коммуниста – «героя» «Мирного восстания» Артема Кривошеева, переведенного на Киевщину, – сменил прибывший из Смоленска Борис Краевский [168], бывший военком Западного военного округа. Краевский, знавший еще с дореволюционных времен Льва Троцкого, довольно последовательно проводил линию последнего на искоренение партизанщины и, соответственно, был весьма далек от одесского «анархо-матросского» большевизма Кривошеева.

«Домбровский арестован, ночью разоружали его части, и была стрельба»

28 мая 1919 года Иван Бунин сделал запись, вошедшую в «Окаянные дни»: «Домбровский арестован, ночью разоружали его части, и была стрельба». На другой день писатель отметил: «Комендантом Одессы вместо арестованного Домбровского назначен студент Мизикевич» [169].

Как же официальные власти объяснили такие кадровые перемены в одном из важнейших органов пролетарской диктатуры? 10 июня 1919 года в одесских «Известиях» появилось следующее извещение:

Вслед за этим публиковался приказ РВС 3-й армии за подписью Худякова и Голубенко о назначении новым комендантом Мизикевича, в подчинение которого входят все отряды Домбровского. Тут же следовал приказ нового коменданта о том, что на эту должность он назначен совместным постановлением президиума исполкома и армейского Реввоенсовета, а его старшим помощником становится Санович, также утвержденный президиумом исполкома. Приказы же их предшественников Домбровского и Шульги с этого числа объявлялись недействительными. В заключение Мизикевич призывал всех одесситов к спокойствию и предупреждал, что «всякие контрреволюционные вспышки и бандитизм будут беспощадно подавляться силой оружия» [171].

Накануне ареста среди бойцов комендантского отряда началось брожение. Реввоенсоветом 3-й армии было решено немедленно разоружить их. Выполнение приказа было возложено на Сановича. На следующее утро к комендатуре были стянуты броневики и регулярные части. После окружения подъехавшие Мизикевич и член РВС Голубенко предложили сложить оружие. После «некоторых колебаний», по словам печати (на деле возникшей стрельбы), бойцы комендатуры начали складывать оружие [172]. Что из себя представляли устроители перестрелки? Политработник Одесского военного округа М. И. Кегелес вспоминал: «В связи с попыткой арестовать коменданта города Домбровского восстал отряд чеченцев, его приверженцев, не желавший признавать никого, кроме Домбровского. Коммунистам пришлось его обезоружить» [173]. Трудно сказать, служили ли в отряде Домбровского в большом количестве непосредственно уроженцы Чечни, хотя представители лиц «северокавказской» национальности наряду со многими выходцами из Закавказья – грузинами – там, скорее всего, были. Но ведь чеченцы вторыми после черкесов были символом наиболее необузданной, стихийно действующей части горцев, принимавших участие в Гражданской войне и у белых (в первую очередь остатки бывшей Дикой дивизии), и у красных, и, конечно, в националистических формированиях на Кавказе, зачастую воевавших против тех и других. Как бы то ни было, основную массу кавказцев отряда, как, впрочем, и вообще его бойцов, все же составляли грузины. Нужно отметить, что вскоре после ареста Домбровского пошли слухи о подготовке ими нового выступления, и Губчека пришлось командировать для переговоров инспектора Секретно-оперативного отдела Михаила Каменева [174]. По-видимому, тогда же в качестве компромисса было решено «кавказцев» частично влить вместе с комендантским особым отделом в окружной особый отдел, а частично передать в распоряжение губернской милиции.

Рассмотрим теперь обстоятельства, приведшие к аресту коменданта города и порта.

Будучи назначенным на должность на второй день после установления в Одессе большевистского режима, бывший начальник охраны штаба Южфронта и комендант Екатеринослава Виталий Маркович Домбровский сразу включился в выполнение специфических задач новой власти. Так, 7 апреля 1919 года президиум исполкома в лице председателя Филиппа Болкуна и секретаря Александра Фельдмана постановил наложить на одесскую буржуазию контрибуцию в размере пятисот миллионов рублей, которая должна была быть внесена не позднее 12 часов дня 12 апреля, причем к 12 часам 10 апреля должно было быть внесено 300 миллионов. Взыскание контрибуции было поручено коменданту Одессы Домбровскому. Сколько было внесено из этого «первоначального взноса» неизвестно, но по окончании указанного срока по распоряжению Домбровского начала действовать уже на постоянной основе комиссия по обложению имущих классов, о которой мы уже упоминали [175].