Константин Кайтанов - Наше небо
Моторы поднимают нас с какой-то особенной резвостью. Я мысленно рисовал себе схему предстоящего отделения от самолета.
Все шло хорошо. Несмотря на резко упавшую температуру и низкое атмосферное давление, бодрость нас не покидала. Взглянув на термос с протянутой ко мне резиновой трубкой, я вспомнил врача Андреева. Кофе, которое он приготовил для нашего высотного путешествия, теперь казалось очень соблазнительным.
Разжал конец трубки. Увы! Глубокое разочарование. Кофе никак не всасывалось — оно замерзло в резиновом шланге.
Увлеченный своим занятием, я не заметил, как стрелка альтиметра подошла к одиннадцати тысячам — намеченному потолку нашего полета.
Я дал сигнал Скитеву, чтобы он сделал побольше круг и вышел на прямую по компасу, а сам открыл вентиль кислородного аппарата, укрепленного поверх обмундирования на бедре. Отсоединив металлический гибкий шланг своей маски, прикрепил второй шланг. Пошел холодный живительный газ. Кислород шел под маску обильными струями, и я сразу ощутил новый приток сил. Сделал последние записи в металлический планшет, укрепленный на правом колене: отметил показания альтиметра, температуру, стал считать свой пульс. Приподнялся и сполз с сиденья, поставил левую ногу на гофрированный пол кабины, правую на сиденье и разом поднялся. Попробовал открыть целлулоидный колпак, которым меня накрыли еще на земле от задувания холодного воздуха, Обеими руками я старался сдвинуть его вперед, но он, как назло, не поддавался моим усилиям. Еще раз попытался открыть его, раскачивая вправо и влево. Безуспешно. Тогда резким ударом головы отбросил его и с большими усилиями вылез на борт. Это, видимо, отняло у меня много силы, давала себя знать и высота. Резко участилось дыхание, в глазах поплыли какие-то белые дымки.
Сидя на борту под яростным напором встречного ветра, посмотрел вниз по борту самолета, ожидая, когда крыло строго сойдется по вертикали с намеченной точкой на земле. Вот она совсем близко… Протянул руку к сигнальным кнопкам и дал последний сигнал Скитеву — «прыгаю».
Преодолевая на ходу могучую струю воздуха, я заскользил по гладкому борту фюзеляжа головой вниз и упал в холодный мертвый простор. Земли сейчас не видно. Она лежит где-то внизу, задернутая легким туманом. Падая, несколько раз описал сальто и почувствовал, как нарастала скорость. Секунд через девять-двенадцать резким рывком потянул металлический трос вытяжного кольца и, весь сжавшись, подобрав под себя ноги, стал ждать раскрытия парашюта. Вопреки ожиданиям, на этот раз парашют раскрылся быстро. Огромная скорость самолета, летевшего в стратосфере, придала падению стремительную быстроту.
Я повис в мертвой, совершенно непостижимой, прямо загадочной тишине. Услышал, как шипел кислород, вырываясь из металлических баллонов, и как мягко «дышал» парашют, сжимаясь и разжимаясь во время раскачивания.
Машинально посмотрел вниз. «Куда делась меховая перчатка с левой руки?» На земле ее привязали веревкой к рукаву, сейчас ее нет. С беспокойством поднял руку, оставшуюся в тонкой шерстяной перчатке. Она не чувствовала холода. Попробовал шевелить пальцами. Они немы. «Неужели рука замерзла?»
Хотел взять левой рукой одну из парашютных лямок, но окаменевшая кисть не повиновалась мне. И сразу нестерпимая боль. Словно тысячи игл впились в руку. Теперь уже сомнения нет, — рука отморожена.
Посмотрел на альтиметр, отметил скорость снижения, постарался записать на листе бумаги ответы на вопросник, составленный еще на земле, но боль становилась до того мучительной, что моментами терял сознание. Такое адское парашютирование продолжалось, вероятно, минут двадцать. Почувствовал приближение земли. Узнал местность, знакомую характерными ориентирами. Железная дорога, шоссе…
Собравшись с силами, снял кислородную маску. Из-под теплого шлема струился пот. Ориентировочно определил район приземления. С высоты восьмисот метров земля кажется ровной и безлесной. Но по мере приближения к ней я различил болотистую площадку, изрытую глубокими ямами. Это один из старых полигонов со множеством громадных воронок от взрывов артиллерийских снарядов. Только теперь я заметил скорость своего снижения. Нужно сбросить на землю кислородную аппаратуру и часть контрольных приборов, оставив при себе наиболее важные, или открыть запасной парашют. Решил сделать последнее.
Правой рукой попытался развернуться по ветру. Но мне это не удалось. Тогда, идя спиной по ветру, открыл второй парашют и заметил, что раскрытие происходит очень вяло. Забыв, что левая рука не действует, я схватил спутавшийся шелк, чтобы расправить его, и вдруг снова страшный приступ боли парализовал мои силы. Стропы запасного парашюта провалились вниз, спутались, захватили меня за колено и вдруг резко вырвались вверх и завернулись за стропы главного парашюта. Земля надвигалась огромным зеленым пятном. В ушах нарастал коварный свист от все увеличивающейся скорости падения… До земли осталось не более пятидесяти-семидесяти метров. Я быстро выхватил перочинный нож и перерезал лямки запасного парашюта. Тогда главный, несколько расправившись, успел немного затормозить стремительное падение. Я упал в одну из воронок, поросшую мелким кустарником, и последнее ощущение — тупая боль в правом боку и какие-то звоны, плывущие в голове.
Несколько человек подхватили меня и, освободив от обмундирования, повели к санитарному автомобилю. Закусив губы, передвигал осторожно ноги, боясь неудачным толчком вызвать новые боли.
Маленькая комната приемного покоя. Лежа на кушетке, я держу обмороженную руку в марганцевом растворе и сквозь красноватую жидкость вижу обезображенную кисть, вспухшую до размеров слоновой стопы.
Злюсь на самого себя.
В соседней комнате комиссия специалистов сейчас вскрывает запломбированные приборы.
— Все из-за перчатки!
Я отворачиваюсь, чтобы не смотреть на свою руку, на этот болезненно ноющий кусок мяса. Доктор Элькин приготовляет мне стерильную вазелиновую ванну.
— Одиннадцать тысяч тридцать семь метров, — разом провозглашают несколько человек. — Побил все мировые рекорды и свой собственный!
Меня обступают, обнимают от всего сердца, не догадываясь, с каким нечеловеческим усилием я подавляю новые приступы боли.
— Выпейте и не волнуйтесь, — успокаивает военврач Андреев, протягивая мне через головы широкогорлую мензурку с доброй порцией коньяку.
Прыжок с 25 000 метров
(1941 год)
Полет был назначен на ночь. Молодые экспериментаторы Петр Луценко и Алексей Золин утром рассчитывали достигнуть потолка, затем по прямой пересечь материк с юго-запада на северо-восток. Посадка в Чкаловске. Итого восемь часов полета.
Если машина оправдает расчеты конструкторов, то на высоте в двадцать пять тысяч метров расстояние между Чкаловском и Н. будет покрыто за пять часов.
Девятьсот-тысяча километров в час!
Металлическая птица спокойно висела на стальных тросах, сверкая сизым переливом стальной обшивки. Винт, точно головка ласточки, непропорционально миниатюрный, вдавался в широкие плечи самолета, скошенные к хвостовому оперению. Снизу в профиль машина действительно напоминала ласточку в момент ее стремительного и красивого полета.
— Снаряд, выпущенный из артиллерийского орудия, даже в первые секунды своего полета не обладает абсолютной аэродинамичностью, — сказал Луценко, глядя на острогрудый полированный обтекатель кабины. — Именно скорость снаряда в первоначальный момент ее нарастания и увеличивает сопротивление. Но тут, — Луценко окинул взглядом весь самолет, — я не вижу даже точки для лобового сопротивления. Встречному потоку воздуха остается только скользить, — упереться ему буквально не во что.
Конструктор К., установив на своем самолете мотор с мощным нагнетателем, полагал, что достигнет высоты пятнадцати тысяч метров.
— На своей машине мы решим одновременно три задачи: достигнем предела высоты, дадим предел скорости и выбросим парашютиста в нижних слоях стратосферы.
Луценко подошел к толстому целлулоидному окну люка, через которое был отчетливо виден механизм автоматического выбрасывателя.
— Летчик Сизов погиб при попытке совершить прыжок с самолета на скорости четыреста километров. Силой динамического удара парашют был изорван в клочья. Наш парашют позволит выброситься со скоростью в тысячу километров. Но ни у одного человека нехватит физической силы, чтобы на этой скорости отделиться от самолета. Автоматический выбрасыватель не потребует никаких усилий от парашютиста. Нужна только готовность к прыжку. По одному нажиму спускового механизма парашютист вылетит из люка. И еще одно преимущество. Падая затяжкой, парашютист уйдет далеко от самолета и, главное, погасит огромную несущую скорость, приданную ему скоростной машиной.
