Виктор Тамман - В черной пасти фиорда
Победа! То, что казалось невероятным, выше человеческих сил, совершил наш комсомольский вожак.
Можно представить, с какой радостью встретили Василия Острянко его товарищи, а Шапаренко в приподнятом тоне доложил о подвиге старшины в центральный пост.
Началась откачка воды из носовых отсеков. Турбонасос гудел от перегрузки. Вода постепенно стала убывать. Однако ее уровень упал лишь наполовину, после чего стабилизировался.
— Так можно весь океан перекачать, — ворчал Горчаков.
Пришлось опять совещаться, составлять новый план.
Известно, что турбонасос работает во много раз производительнее при малом наружном давлении. Поэтому было решено создать в аварийных отсеках высокое давление (по отношению к наружному — противодавление). В этом случае водоотливные средства как бы искусственно ставились в благоприятные условия. Если наружное давление составляло 11 атмосфер, а внутреннее поднять до 8–9, то механизмам придется преодолевать всего лишь 2–3 атмосферы, и они будут легко и быстро откачивать воду.
— Для этого нужен воздух, а его у нас нет, не считая командирской группы, — сказал Горчаков.
— Ее и не надо трогать, это наш главный резерв.
— Шапаренко предлагал использовать воздух высокого давления торпедных резервуаров, — напомнил Новожилов.
Об этом у нас уже был разговор. Хотелось, однако, надеяться, что дело не дойдет до разоружения. Теперь-то ясно — иного выхода нет, ну а если благополучно всплывем, то воздух в торпеды накачаем.
В носовых аппаратах у нас 3 торпеды, во втором отсеке 6 запасных. Каждая из них имеет солидного объема резервуар сжатого воздуха (до 200 атмосфер). Этот воздух перепустим в баллоны воздушной системы. Итак, проблема сжатого воздуха решена.
Но тут возникла еще одна задача: если в носовых отсеках поднять давление до 8–9 атмосфер, то переборка, отделяющая второй отсек от третьего, может не выдержать. Чтобы этого не случилось, было решено часть воздуха дать и в третий отсек (ступенчатое противодавление было новшеством на флоте). Повышать давление в третьем отсеке будут под наблюдением военфельдшера Значко, находящегося там.
Экипаж приступил к новому этапу спасательной операции. В ней участвуют все, кто находится в носовых отсеках, а у нас, в центральном посту, трюмные: под руководством Леднева они будут принимать в баллоны воздух.
В первом отсеке Дмитрий Крошкин — высокий, крепкий (совершенно не соответствует своей фамилии) — вскрывает горловины торпедных аппаратов, добирается до кормовой части торпеды, где расположены воздушные магистрали. Действует он энергично, но спокойно, без спешки. Каждое движение рассчитано точно. Несмотря на слабый свет, матрос уверенно манипулирует инструментами.
— Шланг! — коротко бросает он.
Александр Фомин уже присоединил медный шланг к лодочной магистрали и теперь по команде передает другой конец Крошкину. Поджимается гайка, открывается кран, и сильное шипение возвещает, что воздух ринулся в опустошенные баллоны. Через некоторое время звук постепенно замирает — давление сравнялось. Фомин перекрывает магистраль, а Крошкин начинает стравливать остатки сжатого воздуха в отсек.
Во втором отсеке трудится старшина 2-й статьи Александр Доможирский. Ему и его подчиненным труднее: торпеды частично в воде, приходится нырять под них. Но разве с этим можно считаться! В отсеке полумрак. А когда начали стравливать воздух, образовался туман — и уж совсем ничего не видно. Но торпедисты знают свое дело и, не снижая темпов, действуют на ощупь. Давление повышается, в ушах сверлит, грудь сдавливает, дышать трудно… А торпеды, одна за другой, отдают свою потенциальную энергию, которая должна сыграть решающую роль для обеспечения всплытия подводной лодки. За работой торпедистов следит мичман Александр Пухов, опытный специалист, он дает указания, поправляет.
Из отсека в отсек переходит старший лейтенант Шапаренко. У него много хлопот. Распоряжается он спокойно, не суетится: подчиненным надо показать, что ничего страшного нет, все делается так, как требует центральный пост, осуществляющий общий план всплытия лодки. Время от времени Михаил Матвеевич подходит к телефону, докладывает старшему инженеру-механику о ходе работ.
Старший акустик сообщает:
— С правого борта мотобот, периодически стопорит ход! Движение судна «толчками» означает поиск подводной лодки или прочесывание района с профилактической целью. Последнее теперь более вероятно: мотобот идет под самым берегом и к нам не приближается.
— Прекратить работы, соблюдать тишину.
Шум винтов вскоре заглох, и экипаж возобновил подготовку лодки к всплытию. Правда, мотобот еще давал о себе знать, и всякий раз мы вынуждены были соблюдать тишину.
Но вот из последней торпеды перепущен и стравлен воздух. Закоченевший Доможирский уже не мог произнести ни слова, ни звука. Но его глаза излучают радость. Он высоко поднимает над головой правую руку с зажатым в ней торцевым ключом, как бы возвещая — боевое задание выполнено[23].
Заработали водоотливные средства. Началась проверка многочасового титанического труда, совершенного тринадцатью. Решалась судьба экипажа и корабля — жизнь или смерть. Жизнь — это воздух, это свет, возвращение на Родину, встреча с друзьями, продолжение борьбы с ненавистным фашизмом. Смерть — медленная, мучительная, от удушья.
У открытой двери, ведущей во второй отсек, сгрудились бойцы старшего лейтенанта Шапаренко. Они с надеждой ожидали результата.
— А вода-то убывает! — одновременно воскликнули Матвейчук и Никаншин.
Да, край темной жидкости начал отступать. Зачарованными глазами смотрели тринадцать моряков, как плавающие предметы садятся на койки, механизмы. А вот показался и настил. До чего приятно ступать по твердой чистой палубе! И хотя в трюме, под настилом, вода еще оставалась, теперь не вызывало сомнений — ее откачка возможна. Об этом мы сообщили во все отсеки — экипаж воспрянул духом.
По телефону передали:
— Команде отдыхать!
Нам предстояло подождать часа три, чтобы всплывать под покровом ночи и незаметно оторваться от берега, занятого противником.
Наступил самый критический период. В пылу борьбы с невзгодами, находясь почти беспрерывно в движении, можно о многом забыть. Бездействие — куда хуже: в голову лезут тревожные мысли… Тем удивительнее выдержка и стойкость, проявленные экипажем. Люди пробыли в темном, сыром и холодном помещении длительное время, и никто не дрогнул. А наш жизнерадостный, никогда не унывающий Дмитрий Крошкин теперь уже был на верхней, неподмоченной койке. Он играл на гитаре и вполголоса пел веселую песенку про рыбака:
Такое знает он местечко,
Где рыбка здорово клюет.
И нечто вроде припева:
Довольно рыбки половили,
Пора и удочки смотать.
— Да и нам пора отсюда убираться, — вставил свое слово Саша Егоров.
Вокруг весельчака собрались друзья. Они слушали, подпевали.
— Прекратить пение! — поступил приказ из центрального поста. — Вблизи мотобот, прослушивает горизонт.
— У-у, проклятый фашист, не даст и передохнуть, сволочь, — в сердцах выругался Хоботов.
И все-таки жизнь
Я еще раз проверил расчеты старшего инженера-механика. Беспокоило, что запас плавучести для всплытия получался минимальный. А может быть, что-то не учтено?
Обжатие корпуса[24], например, с пунктуальной точностью рассчитать невозможно. Не исключено также, что при всплытии пробоина очистится от ила и через нее внутрь лодки начнет более интенсивно поступать вода.
— Надо облегчить лодку, хотя бы немного, — говорю Горчакову. — А если откачать воду из минных труб?
— У нас и так будет солидный дифферент, — возражает Александр Николаевич, — не всплывать же вертикально.
Мы задумываемся. В конце концов приходим к выводу: большой дифферент нам будет даже полезен. Ведь при дифференте 45–50 градусов средние цистерны главного балласта поднимутся на 20–30 метров, следовательно из них можно будет выдавить больше воды[25]. Кроме того, всплывающая корма создаст нарастающую инерцию, что позволит лодке оторваться от грунта.
Сделав перерасчеты, Горчаков доложил, что минные трубы достаточно осушить частично.
В центральном посту царит деловая обстановка. Внешне люди выглядят спокойно. Горчаков с карандашом в руках снова проверяет запасы сжатого воздуха. Новожилов сидит на разножке, записывая что-то в свой блокнот. Башкинов, склонившись над картой, рассчитывает курс предстоящего отхода. Леднев стоит у турбонасоса, ямочек на его щеках не видно: они появлялись только при радостных событиях.
