Виктор Тамман - В черной пасти фиорда
После удара о скалу прошло с полчаса. Мы находились на 80-метровой глубине. Удерживать лодку от погружения становилось все труднее и труднее. Мы теперь тонули в два раза быстрее, чем вначале. Однако доклады штурмана успокаивали — мы подходили к прибрежному шельфу.
— Под килем пять метров!
— Стоп оба электромотора!
Под днищем зашуршало, сильно качнуло вперед, и лодка остановилась. Дифферент медленно отошел на корму. Лодка легла на подъеме в сторону берега: нос — выше, корма — ниже. Стрелки часов показывали 11.25.
— Прекратить все работы, соблюдать тишину!
Мы притаились, ожидая ухода нашего преследователя. Старший акустик Фуртас докладывал о происходящем наверху. Да и я сам, надев запасную пару наушников, отлично слышал, как противолодочный корабль метался в море, беспорядочно сбрасывая глубинные бомбы. Видимо отчаявшись восстановить контакт, направился на запад. Когда он подошел к мысу Нордкин, где мы позавчера поставили мины, раздался взрыв, шум винтов резко оборвался и наступила тишина. Стало ясно — охотник за подводными лодками прекратил свое существование. Жаль, что мы не видели это собственными глазами, без чего трудно доказать его гибель[20].
Итак, мы можем наконец заняться своими делами, а они, прямо скажем, незавидные: лодка лежит на большой глубине, в носу глубиномер показывает 110, в корме — 120 метров[21]. Уровень воды во втором отсеке доходит до третьего яруса коек, ее здесь более 70 тонн, в то время как продуть остатками сжатого воздуха можно только около 10; в двух носовых отсеках находится тринадцать человек экипажа и в третьем, хотя и не затопленном, еще пять; пробоина остается незаделанной, и прекратить поступление воды пока не представляется возможным.
Мы лежим у норвежского берега, занятого коварным и сильным врагом. Командование флота и бригады ничего не знает о нас и не может прийти к нам на помощь.
Подвиг тринадцати
Когда лодка легла на твердый грунт, во втором отсеке встрепенулись: нет, не все потеряно! Надежда есть! А вода по-прежнему теснила людей к переборке. «Что делать?» — размышлял Острянко. Он поднял из-за рундучка чью-то записную книжку, вырвал из нее чистый сухой лист и написал на нем несколько слов. Через минуту его записку, приставленную к стеклянному глазку на переборочной двери, уже читали в первом отсеке. Но в том отсеке все знали в без записки, все видели и слышали (переборка между отсеками была легкой) и горели желанием прийти на помощь товарищам.
Вскоре в верхней части переборки открылась горловина, служащая для перегрузки торпед, и из нее показался старшина группы торпедистов мичман Александр Пухов. Не успел он и рта раскрыть, как выглядывавший из-за его плеча старшина 2-й статьи Доможирский, нетерпеливый и горячий, крикнул:
— Братцы! Переходите к нам!
Это был приказ, исходивший от командира лодки.
Все, кто находился во втором отсеке, промокшие и усталые, перебрались в первый. Находившиеся здесь торпедисты Пухов, Доможирский, Крошкин, Хоботов и Фомин, матросы других специальностей Бабошин, Матвеичу к и ученик-рулевой Егоров приняли друзей по-братски, предложили сухое белье. Возглавил группу подводников двух отсеков командир БЧ-2–3 старший лейтенант Щапаренко.
Их было теперь тринадцать. Почти половина — коммунисты, остальные — комсомольцы. Люди, преданные Родине и пароду, готовые самоотверженно исполнить свой воинский долг. Михаил Матвеевич Шапаренко в походе с нами впервые. Но он превосходно освоил устройство лодки (до этого плавал на однотипной «Л-22»), знал и людей, был энергичным и волевым офицером и коммунистом.
Тем временем в центральном посту обдумывались планы всплытия. Задача, казалось, простейшая: облегчить лодку, и она поднимется на поверхность. Но как это сделать? Продуть балласт невозможно: весь сжатый воздух израсходован на противодавление в носовых отсеках, а также на частичное продувание первой балластной цистерны. Правда, оставалась нетронутой командирская группа баллонов[22], но она не решит задачу, к тому же ее надо поберечь для критического случая. Единственное решение — откачивать воду турбонасосом. Но тут выясняется, что клапан аварийного осушения второго отсека оказался закрыт. Устройство этого клапана особое: он невозвратный — в открытом положении не пропускает воду внутрь лодки, а из отсека откачку производить можно. Теперь, при закрытом клапане, вода ни в ту, ни в другую сторону не шла. Клапан придется открывать, каких бы это усилий и жертв ни стоило.
По положению борьбу за живучесть на лодке возглавляет старший инженер-механик. Александр Николаевич Горчаков и начал действовать.
С первым отсеком поддерживалась телефонная связь. Шапаренко доложил:
— Проплыть десять метров через весь второй отсек в ледяной воде, нырнуть в трюм и повернуть маховик на десяток оборотов — физически невозможно, никаких человеческих сил не хватит.
— Без осушения второго отсека лодка не всплывет, — напомнил Горчаков.
— Может быть, целесообразно открыть переборочную дверь, перепустить воду из второго отсека в первый и откачку ее за борт производить через клапан первого?
— Учтите, дифферент у лодки на корму, — снова разъяснял Горчаков. — Следовательно, перекачать воду удастся только до порога переборочной двери. Во втором отсеке останется еще сорок — сорок пять тонн, с которыми нам не всплыть… Клапан должен быть открыт во что бы то ни стало!
Я взял телефонную трубку и в разговоре с Шапаренко подтвердил: несмотря на холодную воду, нырять все равно придется; открыть клапан с первой попытки вряд ли удастся — к холоду надо приноровиться; а предложение о перекачке части воды в первый отсек дельное, но смысл его другой — понизить уровень воды во втором отсеке, чтобы легче было добираться до клапана.
В носовых отсеках на связи стоял матрос Бабошин, и обо всем, что там делалось, информация поступала в центральный пост. Многие подробности, в том числе из уст очевидцев, стали нам известны потом. Попробую описать события так, как они разворачивались.
После телефонного разговора Шапаренко обратился к матросам и старшинам, предупредил их, что добраться до клапана нелегко, он находится в дальнем углу, под оперением запасной торпеды. Идти в холодную воду были готовы все. Старший лейтенант отобрал самых опытных, физически наиболее сильных.
Первым вызвался Василий Острянко (помимо всего, он групкомсорг носовых отсеков). Сбросивший с себя всю одежду, он выглядел теперь как-то непривычно. Шапаренко даже хотел его остановить (как бы не замерз нагишом), но тут же сообразил — так лучше: после выхода из воды можно обтереться и погреться, снова идти на задание, а в мокрой одежде долго не продержишься.
В отсеке было сумрачно и тихо. Тускло горели лампочки аварийного освещения. Надев кислородный прибор (к сожалению, костюма у нас не было), Острянко погрузился в воду. Она была такой холодной (около двух градусов), что дух захватывало. Но старшина решительно двинулся вперед и достиг дальнего угла отсека. Однако судороги сводили ноги и руки, и он понял — не выдержать.
Его сменил Чижевский, потом Крошкин, Доможирский, Хоботов… и снова, по второму кругу, — Острянко. Меняя друг друга, преодолевая обжигающую боль ледяной воды, они стремились выполнить приказ.
В одной из попыток старшина 1-й статьи Чижевский, проскользнув как угорь между койкой и оперением торпеды, вцепился в маховик клапана и даже сдвинул его на четверть оборота. Однако маска кислородного прибора зацепилась за что-то — загубник вырвало, в рот попала вода. Силы Чижевского были на исходе, когда его подхватили крепкие руки Острянко. Старшины вырвались на поверхность и долго стояли обнявшись, тяжело дыша друг другу в лицо.
Взаимопомощь, товарищеская выручка имели огромное значение. В острых, опасных ситуациях очень важно не потерять человека. Смерть товарища, труп в отсеке могли оказать неприятное давление на психику окружающих.
Чижевский и Острянко с трудом добрались до первого отсека, где их растерли и согрели, завернули в сухие одеяла, дали возможность отдохнуть.
Ныряльщики постепенно привыкали к холодной воде, с каждым разом все ближе и ближе подбирались к цели, хватались за маховик.
В какой уж раз в воду спускается Острянко! Проплыв через отсек, он ныряет, нащупывает оперение торпеды, пальцы рук наконец-то сжимают маховик клапана. Один оборот, другой, третий… Почему он так туго вращается, или силы на исходе? Только не поддаться слабости, думает Острянко. И вот последний оборот. Теперь проверить, чисто ли вокруг, и скорее назад, а то будет поздно.
Победа! То, что казалось невероятным, выше человеческих сил, совершил наш комсомольский вожак.
Можно представить, с какой радостью встретили Василия Острянко его товарищи, а Шапаренко в приподнятом тоне доложил о подвиге старшины в центральный пост.
