Михаил Толкач - На сопках Маньчжурии
Он настиг Платона Артамоновича в харчевне «Таверна». Тот сидел у входа под бледной лампой в кругу грузчиков. В высоких бутылках искрилось янтарное пиво.
— Урядник! — Скопцев вышел навстречу, облапил Аркатова. — Садись в компанию! Откуда выщелкнулся?
— Из того места, что и ты!
Аркатову не нравилась «Таверна». Он поправил картуз с твердым козырьком. Затянул узел галстука, повёл глазами на выход. Скопцев понял его, бросил на стол два гоби.
— За меня, братва! У нас с полчком наметилась свиданка!
Вдвоём покинули харчевню.
— Ты Кузовчикова давно видел? — спросил Аркатов. — Втроём залиться бы, как землякам…
— Как раз сегодня утром сошли с одного трамвая! Ваня — на элеватор, а я — в Ковши… — Скопцеву была приятна встреча с однополчанином. Нечасто случалось побыть вместе казакам. Поговорить по душам.
Налетел с Участковой улицы вихрь и жёлтая пыль закурилась на проспекте Сюя.
— Скольково помню себя за границей, столько жёлтая гнусь сопровождает меня! Ну, наказанье Божье!
— Хорошо б пристегнуть Кузовчикова в компашку!
— Айда! — Скопцев ускорил шаги.
На их удачу Кузовчиков, закончив урок на погрузке соевых бобов в вагон, спешил по Тюремной к трамваю.
— Братки! Изот? Ну и ну! — Иван Спиридонович хлопал себя по бокам. — Какими судьбами?
Обнялись по-братски. Расцеловались троекратно, как водилось на Руси.
— Обмыть! Обмыть свиданку! — Скопцев явно рассчитывал на угощение урядника.
— К Чурину завалиться?.. Кошелёк маловат! — проявлял нерешительность Аркатов.
— На левый берег! — загорелся Кузовчиков. Просторная куртка его голубела на солнце, выделявшем потёртости рукавов. За поясом — брезентовые рукавицы. На ногах плетёнки на китайский манер. Тёмные волосы, словно присеенные пылью хлебных лабазов.
— Прохладно на берегу! — возразил Аркатов.
— Там подешевше! — Кузовчиков прямо-таки сиял в кругу земляков. Тугим комком распирали нашивной карман только что заработанные гоби. — Недавно гужевались с дружками в «Привале трёх бродяг». Шик-блеск: красота!
— Уступим гужееду! — засмеялся Аркатов.
У «Яхт-клуба» на песке лежала плоскодонка. Перевозчик на ломаном русском спросил:
— Понузай, капитана?
— До-шао — чэнь саньпань? — Аркатов потёр палец о палец, указывая на лодку. — Сколько?
— Шибко мало, капитана… Твоя ехать, моя возить. Чэна мало…
— Да пусть везёт, китаёза замурзанная! — Кузовчиков толкал лодку на воду.
Саньпаня отчалила, пластая мутно-рудую Сунгари.
— Бери ложки, бери хлеб — собирайся на обед! — горланил Скопцев, раздувая ноздри в нетерпении.
— Бери ложки, бери бак, если нету — иди так! — подхватил Кузовчиков, опасно раскачивая плоскодонку.
— Ванька, глянь-ка — пупырь летит! — скалил зубы Скопцев.
— Чем занимаешься, Иван Спиридонович? — спросил Аркатов.
— Моя таскала. Его наваливала! — смеялся Кузовчиков. Ему явно улыбалась судьба: вызов к сотнику, встреча однополчан! Свежий ветер лохматил его бороду.
— Зальёмся к «Деду-виноделу»! — покрикивал Скопцев. — Там пельмени знатные. Кочанная квашеная капуста — пальчики оближешь, объедаясь!
— А, может, в трактир «Вася, заходи»? — вспоминал Аркатов названия левобережных питейных заведений.
— Не-е! «Дед-винодел» — аллюр три креста!
Лёгкое строение дачного типа нависало над берегом. Красочная, от угла до угла, вывеска с аршинными буквами: «Дед-винодел». И на манер китайских полотнищ отвесно броский плакат с нарисованной бутылкой вина и словами в стихе:
«Кого-то нет, кого-то жаль, «Империаль» умчит вас вдаль!».
Казаков на пороге встретил китаец глубоким поклоном:
— Добло шанго, нас кушай!
В его сопровождении однополчане проследовали через весь зал и заняли столик под искусственной пальмой.
— Байцзю? Смилнова? — подбежал половой с полотенцем через руку.
— Не-е, хана сегодня не годится! — запротестовал Скопцев.
— Ши, хао! — Половой уставился на него, посчитав Платона Артамоновича заводилой.
— Давай смирновскую! — коротко бросил Аркатов.
— Пойду сполосну руки! — Скопцев скрылся в закутке.
— Ваша капитана, чэни еси?
— Деньги есть! Быстро, ходя! — Аркатов снял пиджак и положил на свободный стул рядом с собой. — Мечи на стол поболее капусты в кочанах. Пельмени, мясо жареное…
— Шанго, капитана! Капуста класна, как рака… — Половой побежал на кухню.
— У нас, сажая капусту, приговаривают: не будь голенаста, будь пузаста, не будь пуста, будь густа, не будь красна, будь вкусна, не будь стара, будь молода, не будь мала, будь велика!
От долгого говорения Кузовчиков поперхнулся, махнул рукой:
— Где же смирновская, чёрт побери!
— Был не в грош, день да хорош! — Скопцев вернулся к столу, плюхнулся на стул. — С утра горло пересохло!..
Официант поставил на стол графин с водкой. Кувшин кваса. Тарелку с кочанной квашеной капустой.
Аркатов потрогал графин, удовлетворённо сказал:
— Братва, со слезой смирновская! Стекло замутнело. — Он налил лафитники. — Большевикам и не снилась такая!
— Хлеб подкачал! — Скопцев отломил корку. — Ржаного бы, с душком подовым…
Аркатов перекрестился, поднял стаканчик:
— Со встречей!
— Со свиданьицем, казаки! — растроганно отозвался Кузовчиков.
— Слава Господу-Христу, что я не пьяницей расту! — Скопцев махом опрокинул водку в рот. Хукал. Кряхтел. Вилкой раздирал на куски вилок солёной капусты. Она была с бурым оттенком от брусничного сока.
Кузовчиков скрёб пальцами свою лопатистую бороду. Потянулся к графину. Руку перехватил Аркатов:
— Угощение за мною! За скорое возвращение на свои земли!
— За погибель бошей! За упокой их чёрных душ! — Кузовчиков выпил до дна. Захрустела капуста на его крепких зубах.
— Кого? — не понял Скопцев.
— Немчуру гонят с русской земли!
Урядник вытер толстые губы рукавом сатиновой рубахи, приузил дымчатые глаза. Отставил свой лафитник.
— Празднуешь, выходит? Чему скалишь зубы, Иван?
— Русские бьют немчуру!
— Какие русские? Большевики с жидами?
— Пока мы тут… — Язык не слушался Кузовчикова. — Русский мужик прёт бошей вон!
— И мы своё покажем! Красные увели дивизии на запад. Понял, Иван? — Аркатов вызывал его на откровенность.
— Воевать с Советами намерился, Изот Дорофеевич? — Кузовчиков закурил папиросу.
— Попомнят нас, обнищавших, глотавших сухой кус с водой!
— Ой-ли, урядник! — Кузовчиков отшвырнул окурок к порогу и взял Аркатова за рукав рубахи. — Помнишь, как бежали? От босоногих партизан бежали?
— Положим, казак, не бежали! Отхо-одили!
— Выпьем, полчки! — Скопцев приготовил на вилке сочный кусок мяса. — Если надо, пойдём. Куда бы ни идти, лишь бы деньги. Красные, белые, жёлтые — один хрен!
— А это помнишь, Иван? Укусил комиссар. Ты его держал, а я — удавкой. Помнишь? — Аркатов пошевелил скрюченными пальцами правой руки. — Вздёрнут тебя, архангела, на первом суку!
— Твоя правда, урядник. Вздёрнут… И на чужбине не жизнь! Похоронят на родной земле…
— А ну вас к чёрту, охламоны! — Скопцев опрокинул в рот полный лафитник. Жадно жевал кровянистое мясо.
Кузовчиков захмелел, жаловался, едва не плача:
— В ломбарде Кулаева заложил обручальное кольцо. Моё, святое кольцо! Как оборвал останную ниточку… В Серафимовскую столовку ходил. Кормили бесплатно, как последнего распропащего бродягу. Готовил лёд на Сунгари. Кубами резали. Одна юдоль тут…
— Так шёл бы в консульство советских красных, — подсказал Аркатов.
— Ты чё, урядник?! Туда ход закрыт. Опавший лист не прирастёт к дереву!
— К богатой вдовушке присоседился б! — хохотнул Скопцев, обгладывая косточку свиной отбивной.
— Гуран ты забайкальский, Платон! — тряхнул лохматой головой Кузовчиков. — Кому нужен сивый мерин? Вон, на элеваторе, бабёнка-учётчица шарахается от меня, как от чумного…
— Она бороды боится! — продолжал хохотать Скопцев.
— Казак, выше голову! — Аркатов допивал вино из фужера. — Поймать свою жар-птицу! Вон, мильонщик Кулыгин. От боксёрского восстания китайцев спрятался за городом. Доходный домишко, трухлявый, скособоченный, сгорел от гранаты. Цена ему сотня-другая даянов! Утихла заварушка, Кулыгин обтяпал документики: оборотистому мужичку китайские власти отломили из казны 50.000 рубликов! Он тотчас вложил капитал в выгодное предприятие. Зачуханный домовладелец сегодня — богач! Вот как надо охмурять свою судьбу!
— С деньгой и в аду не пропадёшь! — заметил Скопцев.
— Слушай, урядник, побалуй полчка! — Кузовчиков указал на прилавок, где лежали бамбуковые палочки, на которые были нанизаны, как шашлыки, бурые ягоды боярки, облитые сверху патокой — большие, поменьше, средняя и совсем махонькая…
