Станислав Пестов - Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней
Сахаров рассматривал детонацию в плоских слоях бесконечно большого размера, и реальную конструкцию он представлял в виде бомбы деления, «обёрнутой» гетерогенными слоями почти нулевой кривизны, что весьма близко к плоскому случаю.
Известны, правда, так называемые конформные преобразования, которые плоскость «сворачивают» в сферу и представляют решения в удобные для расчётов формы. Но многие и самые важные параметры ядерных реакций тогда в СССР были неизвестны и, как говорил Андрей Дмитриевич, «суждения о них гадательны».
Так что до числовых данных, которые нужны конструкторам, было ещё далеко— целые годы. Но идея нового заряда, как уже говорилось, была наглядна и как бы гарантировала положительное решение. Ещё до выпуска отчёта С-2, в ноябре 1948 года Тамм уведомил начальство— директора ФИАН (и президента АН СССР) академика Сергея Вавилова о том, что в его группе идёт работа над новым зарядом, содержащим тяжёлую воду и природный уран.
Кроме Тамма, который оказал своему ученику большую помощь в развитии новой идеи и в умелых докладах о ней начальству разных степеней, последовала поддержка от Якова Зельдовича. Он с присущей ему интуицией и мгновенной реакцией сразу оценил перспективность слойки— в том смысле, что это устройство наверняка взорвётся и даст на порядок больше энергию выхода, чем готовящаяся в тот момент к испытанию простая бомба деления.
Точно неизвестно, но, скорее всего именно Зельдович назвал процесс «выжимания» нейтронов из термоядерных слоёв для более успешного деления основного заряда «сахаризацией». Вот так ионизационная имплозия получила русское имя.
Неприметный слон
Виталий Гинзбург, также входивший в «термоядерную» команду Тамма, продолжал работу над трубой. Бесконечная «труба» была как раз тем упрощением, которые так привлекают теоретиков.
Но Гинзбург задумался над более реальной моделью— бомбой деления в сферической оболочке и жидким дейтерием между ними. Оценивая эффективность такого устройства, он сообразил, что вместо жидкого дейтерия, требующего мощных криостатных систем для поддержания низкой температуры, можно применить просто тяжёлую воду, хотя это и не самый лучший выход.
Наилучшим выходом, который вскоре нащупал Гинзбург, было бы применение дейтерида лития, причём он сразу указал именно на изотоп Li-6, который «подогревал» бы процесс. То, что при этом образуется ещё и тритий, Гинзбург сразу не приметил, слон не всегда ведь бросается в глаза, хотя и громаден.
Обсуждая идею нарождающейся слойки, Гинзбург предложил использовать в ней твердую соль— дейтерид лития, причём тут он уже увидел возможность наработки трития при бомбардировке изотопа Li-6 нейтронами. А также деления природного урана нейтронами высоких энергий, что существенно дополняло идею № 1. Само предложение Гинзбурга было названо идеей № 2.
Однако, для уверенных количественных расчётов нужны точные данные по эффективности реакции слияния водорода тяжёлого и сверхтяжёлого (дейтерия и трития). Таких экспериментов в СССР никто не проводил и неизвестно— сколько ждать их.
Поэтому Гинзбург для расчётов взял заниженные данные, вероятно, чтобы потом не разочароваться. А для уточнения оценок пришлось Тамму обратиться к Харитону, тот соответственно снесся с Лаврентием Берия, чтобы Игоря Евгеньевича допустили к разведматериалам из США.
Берия поручил разобраться с этим двум членам спецкомитета— Первухину и своему подручному Мешику (расстрелян в 1953 году после суда над своим шефом). Однако, следуя основному принципу секретчиков: «лучше перебдеть, чем недобдеть», те решили Тамма к разведматериалам «не допущать», дабы «…не привлекать к этим документам лишних людей». Только в стране с большевистским режимом, где секретность ставилась превыше всего, ключевую фигуру ядерного проекта не допускают до крайне нужной информации, добывание которой ставило под риск жизнь и свободу многих людей!
Хорошо, что у Тамма был конкретный вопрос по эффективности дейтериево-тритиевой реакции, и ему дали, в конце концов, точные данные, которые оказались уже ненужными, ибо к тому времени американцы опубликовали их в открытой печати.
Эта эффективность оказалась несравненно выше, чем чисто умозрительно предположил Гинзбург. А значит обе идеи становились реальной основой для реальной конструкции!
Назначить евреем!
Ещё весной 1949 года академик Сергей Вавилов официально доложил главе Спецкомитета о работе над принципиально новым зарядом — слойкой.
Юлий Харитон со своей стороны дал весьма оптимистическое заключение по слойке начальнику Первого Главного Управления (ПГУ) Борису Ванникову.
Если хитрый Ванников отнёсся к новому предложению почти равнодушно, — какого чиновника обрадуют дополнительные хлопоты? — то Лаврентий Павлович весьма оживился и потребовал лицезрения Сахарова. Были назначены смотрины, и вскоре Андрей Дмитриевич появляется в приёмной кремлёвского кабинета со зловещим номером тринадцать. Впрочем, потом он не раз приходил в этот кабинет без всяких трагических последствий для себя.
А в тот первый раз Сахаров увидел в бериевской приёмной солдата Олега Лаврентьева, который, правда, уже стал студентом первого курса МГУ. Ещё до смотрин их познакомили, и из Кремля они отправились вместе, оживлённо обсуждая дорогой проблемы управляемого термояда. Андрей Дмитриевич самолично рецензировал и второе предложение солдата — о водородной бомбе с использованием Li-6 и оболочкой из природного урана, но об этом он помалкивал. Формально у него были основания для умолчания — этого требовал режим тотальной секретности — но, во-первых, как-то смешно скрывать всё это от самого автора, а во-вторых, их познакомил высший иерарх ядерного проекта, который сам решил — что секретно, а что — нет (как говорил в своё время Геринг, когда ему докладывали о не вполне арийской крови некоторых сотрудников: «Я сам решаю, кто тут еврей, а кто — нет!»). А уж Лаврентий Павлович и подавно мог велеть назначить кого угодно «евреем», и рассекретить самую жгучую тайну, буде на то его воля.
Разгорячённый интересным разговором с Лаврентьевым, Андрей Дмитриевич даже пригласил его в свою команду, но о том, что команда разрабатывает устройство, аналогичное предложенному солдатом, даже намёком не поведал. Впрочем, ни телефона, ни адреса своего также почему-то не дал. Лаврентьев же посчитал, что Сахаров занимается теорией, а Олега тянуло к эксперименту. Вот так был потерян для термоядерного проекта ещё один человек, богатый новыми идеями мирового класса…
А встреча их, на которой были произнесены более откровенные слова, состоялась только через десятки лет…
Активное участие Сахарова в разработке ядерного оружия имело для него некоторые приятные последствия. Он, наконец, получил, как уже говорилось, комнату в «коммуналке». Правда, дом был ветхий, деревянный, с одним сортиром на два десятка семей, но зато рядом с Кремлём. Ему повысили должность и прибавили зарплату, что дало повод шутникам называть все эти благоприобретения «примером использования термоядерной энергии в мирных целях».
Вскоре после смотрин Сахаров получает допуск к разведматериалам, чего не смогли пока добиться более серьёзные фигуранты проекта — Тамм и Зельдович.
Но вместе с тем появилась и крупная неприятность — Андрею Дмитриевичу велели вступить в партию. Причём давление на него оказывал генерал из госбезопасности — так называемый уполномоченный Совмина и ЦК ВКП(б) в ФИАНе. Сахаров стал отбиваться от этого позора, но уполномоченный прибег к последней, крайней угрозе — он обещал самолично дать рекомендацию…
Андрей Дмитриевич сказал, что подумает, но на протяжении всей остальной жизни так и не сподобился.
Не дербанете двери
Тем не менее Лаврентий Павлович очень вежливо, но настойчиво «рекомендовал» Сахарову отправиться на «объект» для постоянной работы в КБ-11 под руководством Харитона. Когда Берия был в гневе, он становился необычайно вежливым и в разговоре переходил на «вы». Отказаться от такого предложения, тем более высказанного в «вежливой» форме, было невозможно. И Сахаров скис — прощай, Москва, прощай ФИАН, семинары и симпозиумы.
Вскоре домой к Сахарову приехал сам Ванников и объявил, что Андрею Дмитриевичу нужно немедленно явиться по одному потаённому адреску — «на плодоовощную базу», где он получит дальнейшие указания. На этой базе в полуподвале какие-то тёмные личности вручили ему пропуск для поездки в «хозяйство» и назвали номер вагона и поезда.
Когда Сахаров прибыл к указанному вагону, он обнаружил, что вагон окружён военными и суетливыми людьми в гражданском — с пронзительным взглядом и руками в карманах. Этот спецвагон был предназначен для Харитона, а тогда в нём ехали Ванников и Мещеряков.
