Юрий Дьяков - У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы
Было бы, однако, упрощением считать, что произошел безусловный раздел на два лагеря: противников патриаршества – государственная власть, и его сторонников – церковь. Как уже было показано, в предреволюционный период сложилась группировка сторонников патриаршества и его противников. В последнюю, помимо «группы 32‑х», входили представители церковной интеллигенции: академик Е. Е. Голубинский[106], профессор П. В. Верховский, А. И. Бриллиантов. Сложилась и система аргументации, которой оперировали стороны на Соборе.
* * *Падение монархии в России по логике вещей должно было бы распутать клубок противоречий, который завязался вокруг вопроса о патриаршестве. И, казалось бы, действительно произошло заметное оживление церковной жизни. По стране прошла волна съездов клира, на которых обсуждались вопросы церковной жизни[107]. Но крайняя политизированность общества в этот период сыграла злую шутку. Основным мотивом всех церковных форумов было введение выборного начала. Выражая эти настроения, Святейший Синод 29 апреля 1917 г. выпустил «Послание к архипастырям, пастырям и всем верным чадам Российской православной церкви». В нем отмечалась необходимость ввести выборное начало «во все доступные для него формы церковного управления»[108].
Интересно, что избрание предстоятеля церкви в документе не фигурировало. Это было заменено аморфной формулой о необходимости изменений в сфере высшего церковного управления[109]. В тот же день было принято долгожданное решение о созыве Собора и об образовании для этих целей Предсоборного Совета[110]. Два этих документа примечательны тем, что составляют разительный контраст с актами, принимаемыми Синодом до февраля 1917 г. Объяснение тому простое. Последовательный противник патриаршества, вдохновитель обновленчества А. И. Введенский пишет о послефевральских событиях в церкви: «Инициативная группа петроградского духовенства… прот. А. Я. Смирнов, прот. Ф. Д. Филоненко, прот. А. Рождественский и автор этих строк, организуют новый состав Св. Синода…»[111].
В Синод вошли также ряд либерально настроенных епископов. Новый Синод признал факт революции и необходимость ее[112]. В силу своих установок «демократическое» руководство нового Синода не желало избрания патриарха, ибо видело в нем прообраз единовластия. Этим фактом, в сущности, и объясняется вся дальнейшая тактика этой группировки и в Предсоборное время и на соборе, а также деятельность учреждений, где она имела большинство. Предсоборный Совет, образованный Указом от 29 апреля и 8 мая 1917 г.[113], имел своеобразную систему комплектования, в него вошли все присутствовавшие в Святейшем Синоде (8 человек) и 18 человек по приглашению Святейшего Синода[114]. Естественно, что такая процедура позволяла руководству синода получить большинство голосов в Предсоборном Совете и принимать нужные им решения. Итоги его деятельности тому подтверждение. Известны два итоговых документа по вопросу о высшем Церковном Управлении: «Законопроект о высшем церковном управлении» и «объяснительная записка» к нему[115]. Суть их состояла в том, что высшими органами в Церкви признавался Поместный Собор и Святейший синод. Комментируя эти документы в выступлении уже на Соборе, архимандрит Илларион, профессор Московской духовной академии, констатировал, что: «Предсоборный Совет ответил на вопрос о патриаршестве очень быстро и решительно: патриаршество будто бы противоречит началу Соборности, а потому его не следует восстанавливать»[116]. С такими результатами пришла к Собору группа сторонников революции в церкви. Вернемся, однако, к вопросу заданному в начале данной главы, а именно, мог ли февраль и Временное правительство помочь восстановлению патриаршества. В историографии на этот вопрос часто отвечали положительно[117]. Думается, что это не так. Во-первых, необходимо отметить, что новый Синод был во многом детищем февраля, и относительно благожелательное и доверительное отношение к нему со стороны Временного Правительства и обратное. 5 марта Синод объявил о своем подчинении и благословении Временному Правительству[118], а 8 марта решил поминать его в ектеньях[119]. В свою очередь на заседании Временного Правительства было заслушано сообщение обер-прокурора Святейшего Синода о положении дел, и поручено именно ему представить свои соображения об устройстве Православной Церкви[120]. Однако, главное в чем были едины Синод и Правительство, заключалось в том, что патриарх церкви не нужен. На соборе министр исповеданий Временного Правительства А. В. Карташев недвусмысленно заявил, что необходимо «сохранить впредь до принятия государственной властью нового устройства высшего Церковного управления в ведении Святейшего Правительствующего Синода и состоящих при нем установлений»[121].
Правительство не сомневалось, что на Соборе будет принят и представлен на утверждение ему проект, разработанный Предсоборным Советом. В дни, когда проявилась внутренняя слабость правительства А. Ф. Керенского, оно не прочь было иметь послушный синод, а не сильного независимого патриарха. Это во многом и объясняет тот факт, что в период пребывания у власти Временного Правительства, вопрос о патриархе, в принципе, не ставился. Вторая группировка в церкви была несравнимо сильнее, чем обновленцы. Сам Введенский констатировал, что «Новый Синод опирается на сочувствующий ему немногочисленный слой либерального духовенства»[122], и на правительство – забыл добавить он. Эта другая группировка была представлена большинством епископата, провинциального духовенства и мирян, что показала расстановка сил на Соборе. Главным в их позиции было преодоление цезарепанизма, создание достаточно независимой церковной организации, и поэтому было бы близоруким связывать ее с какой-либо классовой или социальной группой, как это часто делалось[123]. В эту группу входили иерархи, часто оппозиционно-настроенные как ко Временному правительству Митрополит Харьковский (Антоний Храповицкий)[124].
5 июля 1917 г. Святейший Правительствующий Синод постановил «назначить открытие Поместного Собора Всероссийской православной церкви в Честнаго Успения Пресвятые Богородицы 15 августа 1917 г. в богоспасаемом граде Москве»[125]. К Собору обе церковные силы пришли с разными намерениями. Вопрос о патриархе никак не фигурировал в Предсоборных документах и законопроектах. Но как мы увидим, он прорвался на Соборе сквозь положенные заранее препоны и сразу на несколько месяцев оказался в центре внимания большинства его членов.
По словам докладчика, по вопросу о высшей церковной власти епископа Астраханского Митрофана, участники Собора «с изумлением наблюдали, как прямо чудодейственно вырастала мысль о Патриархе и скоро воплотила в себе лучшие чаяния русских людей»[126].
* * *Открывшийся в Москве 15 августа 1917 г., Поместный Собор был самым представительным в истории Русского православия. Он состоял из 564 членов, в их числе было: десять митрополитов, семнадцать архиепископов, пятьдесят три епископа, пятнадцать архимандритов, всего двести шестьдесят пять духовных лиц и двести девяносто девять мирян[127]. По справедливому замечанию И. Шабатина, время следует разделить на два периода[128] – 1 сессия с 15 августа по 9 декабря 1917 г. было посвящено реорганизации высшего церковного управления[129] и будет нас интересовать в первую очередь.
На второй и третьей сессиях с 20 января по 7–20 сентября 1918 г. были рассмотрены вопросы преобразования епархиального управления, принят Приходской Устав, приняты определения о порядке избрания Патриарха и о местоблюстителе Патриаршего престола и другие[130].
В общем списке членов Собора, между прочим читаем: «№ 14. Алексей – иеромонах, духовник Смоленской Зосимовой пустыни, Московской епархии»[131]. Запомним это имя… Попали в число членов Собора и старые наши знакомые: проф. Б. В. Титлинов, Н. В. Цветков, Н. Павлович – главным образом, включенные в состав Собора по приглашению Св. Синода и впоследствии противники патриарха, а некоторые из них активные деятели обновленчества[132]. Что касается А. И. Введенского, то он посчитал, то деятельность Синода недостаточно радикальна, он (Синод) «начинает править… проваливать невинные реформы»[133]. Введенский был первым, кто почувствовал активизацию оппозиции церковным «либералам». Он писал: «церковники начинают пытаться взять реванш на Соборе»[134]. Оппозиция, тем не менее, проявила себя не сразу. Открывшийся, как и было намечено, 15 августа 1917 г. в Москве Поместный Собор жил первоначально по сценарию Предсоборного Совета. Более того, в списках образованных отделов нелегко, а попросту невозможно найти отдел, ведающий подготовкой вопросов о реформе высшего церковного управления. Это и вызвало первоначально недоумение выступивших в прениях. 25 августа А. И. Покровский: «в проекте, предложенном нам, нет упоминаний о двух отделах: о Высшем церковном управлении и пересмотре Устава для Собора»[135]. С похожими заявлениями выступили А. Г. Куляшев, прот. С. И. Шлеев, Н. М. Абрамов[136]. «Недоразумение» скоро выявилось. Оказывается, дела о высшем церковном управлении были включены в компетенцию уставного отдела. 28 августа 1917 г. Собором было принято постановление о том, что необходимо разделить уставный отдел на два отдела: о высшем церковном управлении и об уставе[137]. Поскольку запись в отделы была объявлена добровольной, отдел о высшем церковном управлении стал самым большим на Соборе – 138 человек[138] и оказался заполнен сторонниками восстановления патриаршества во главе с председателем епископом Астраханским Митрофаном[139]. Впервые на Соборе открыто вопрос о патриаршестве был поднят в выступлении А. В. Васильева 28 августа: «Я считаю долгом своей христианской совести сказать, что в программе деятельности Собора должен быть поставлен вопрос о патриаршестве. С этим вопросом творится что-то неладное… Предсоборный Совет в своем проекте не дал места патриарху, а в объяснительной записке высказался, что в том смысле, что идея патриаршества противоречит соборности. Как и в гражданстве темные силы разрушают Россию, так и тут хотят обойти молчанием важный вопрос. Я настаиваю, чтобы Собор сосредоточил на нем свое внимание»[140]. После этого выступления и до заседания 11 октября 1917 г. центр дискуссий о патриаршестве переместился в Отдел о высшем церковном управлении. По свидетельству его председателя епископа Митрофана, в отделе «целых семь заседаний обсуждался вопрос о церковном устройстве и, в связи с этим, о патриаршестве»[141]. 11 октября на заседании Собора Митрофан выступил с докладом «по поводу формулы перехода к очередным делам, принятой отделом о Высшем церковном управлении». Главная мысль доклада содержалась в следующих словах: «народ желает видеть во главе церкви живую личность… Нам нужен патриарх»[142]. Досталось в докладе и оппонентам: «Синод является чуждым для нас…Синод чужд русскому сердцу…, в Синоде присутствует безжизненность и безответственность»[143]. Была предложена формула перехода к вопросу о патриаршестве, один из пунктов которой гласил: «Возстановляется патриаршество, которым возглавляется управление делами Российской Православной церкви»[144]. Как выяснилось в ходе прений, из 133 членов Отдела только 32 человека были решительными противниками такой резолюции. Эту группу возглавлял профессор П. П. Кудрявцев, сторонник «Церковного либерализма» – по словам Б. В. Титлинова[145].
