Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
Проектировать ускоритель назначили Алиханова и Курчатова.
К концу весны 1938 года проектные работы были завершены. В мае месяце наркомат машиностроения обратился в Академию наук с просьбой дать заключение о качестве предложенного проекта. В Москве образовали специальную комиссию во главе с Петром Леонидовичем Капицей. 17 июня столичные эксперты собрались на своё первое заседание.
Сохранился протокол, в котором приведено мнение профессора Капицы:
«Недостатком проекта является отсутствие оригинальности. В основе его лежит попытка расшифровки конструкции циклотрона Лоуренса без каких-либо существенных нововведений, которые явились бы результатом творческой разработки идеи циклотрона Хотелось бы, чтобы новое сооружение являлось шагом вперёд по сравнению с тем, что делается за рубежом. Иначе мы всегда будем на несколько лет отставать».
Профессор Капица, сам блестящий инженер и неистощимый выдумщик-изобретатель, сразу увидел, в чём главная слабость проектантов — в отсутствии необходимой в таких случаях инженерной хватки. Вот и пришлось Петру Леонидовичу сходу вносить предложения, использование которых «… в значительной мере удешевит конструкцию и уменьшит её вес». И ещё глава комиссии сетовал, что, хотя «… в своё время проект циклотрона, сооружавшийся в Радиевом институте, был направлен ему на ознакомление», и им, Капицей, были обнаружены конструктивные недостатки ускорителя, «этот дефектный проект был осуществлён».
Капица взывал к здравому смыслу коллег, убеждая их отказаться от слепого копирования зарубежного опыта.
Но…
В протоколе совещания сказано:
«… проектанты проф. Алиханов и Курчатов отметили в своих выступлениях, что они не ставили своей целью разработку наиболее совершенных методов получения частиц с большой энергией. Их задача, как они её для себя формулировали, сводилась к тому, чтобы получить нормально функционирующий аппарат зарекомендовавшего себя типа для развития работ по ядерным исследованиям».
В конце концов, экспертная комиссия дала положительное заключение, и физтеховцы тут же обратились в наркомат машиностроения с просьбой форсировать строительство. Однако в Наркоммаше не торопились.
Зато поспешали в НКВД, с большим энтузиазмом выполняя спущенные сверху указания. 14 июня «по подозрению в шпионаже в пользу Польши» был арестован физик-ядерщик Харьковского физтеха Александр Лейпунский. Жена арестованного находилась в тот момент в родильном доме. Её принудили выступить с публичным осуждением мужа и отречься от него.
От самого Лейпунского чекисты очень скоро добились «чистосердечного» признания. Он дал такие показания:
«Я ввёз в СССР шпиона Хоутерманса и создал ему удобные условия для шпионской работы.
Я замазывал сигналы о враждебной физиономии шпиона Вайсберга
Я замазывал сигналы о враждебных физиономиях контрреволюционеров Ландау, Шубникова, всячески старался сохранить их в институте…».
22 июля 1938 года арестовали Ивана Васильевича Обреимова, создателя УФТИ и первого его директора. Учёного, побывавшего в нескольких зарубежных командировках, обвинили в том, что он является агентом германской и английской разведок, а также состоит в подпольной правотроцкистской организации.
Практически все, кого оказывался в камерах НКВД, очень скоро сознавались во всём.
Почему?
В распоряжении энкаведешников было много способов воздействия на заключённых. Вальтер Кривицкий упомянул в своей книге о целой «машине физических и моральных пыток», противостоять которой жертвам НКВД просто не было сил. Особенно часто использовалась так называемая «третья степень»:
«Эта „третья степень“ была известна у нас как „конвейерная система“ допроса заключённых. Она предусматривала пропускание жертвы через цепочку следователей, начиная с неотёсанных новичков и до квалифицированных мастеров искусства исторжения признаний…
Следователи начинали допрос с грубого приказа заключённому после того, как ему было велено стоять под светом ламп:
— Признайся, что ты шпион!
— Мне не в чем признаваться.
— Но у нас есть доказательства. Признайся, ты, такой-сякой!
За этим следовал поток брани, злобных нападок и угроз. Когда заключённый продолжал упорствовать, следователь ложился на диван и оставлял заключённого стоять часами. Когда следователю нужно было уйти, за заключённым смотрел охранник, который следил, чтобы тот не сел, не прислонился к стене или стулу…
Этот метод применялся к Беле Куну, главе недолговечной Венгерской Советской республики, который искал политического убежища в России и стал одним из лидеров Коминтерна. Этот всемирно известный революционер был арестован по приказу Сталина в мае 1937 года как «шпион гестапо». Его заставляли непрерывно выстаивать на протяжении 24 часов».
В таких или примерно таких условиях харьковской тюрьмы НКВД Александр Лейпунский провёл около двух месяцев. 9 августа он был выпущен на свободу.
В институте его ждали большие перемены. В директорском кабинете сидел бывший аспирант УФТИ Александр Иосифович Шпетный. В кулуарах физтеха шёпотом говорили, он чем-то очень напоминает Семёна Давидовича.
С огромным сожалением Лейпунский узнал о том, что англичанин Мартин Руэман (приехавший в 1932 году в Харьков вместе с женой Барбарой) в знак протеста против ареста Вайсберга и Вайсельберга покинул СССР.
Никто тогда, конечно же, не знал, что в НКВД уже лежали «показания» В. Гея, бывшего заместителя директора УФТИ, исполнявшего некоторое время (после ареста Лейпунского) обязанности директора института. В этих «свидетельских признаниях» поимённо назывались враждебные элементы Харьковского физтеха:
«Контрреволюционная вредительская группа — это: Обреимов Иван Васильевич, научный руководитель лаборатории кристаллов Корец, Шубников Лев Васильевич, его жена Трапезникова Ольга Николаевна, Розенкевич Лев Викторович, а также группа во главе с Ландау.
Другая группа: Вайсберг Александр Семёнович, австрийский подданный; Хоутерманс Фриц Оттович, германский подданный, научный руководитель УФТИ; Варвара Руэманн, немка; Руэманн Мартин, немец; Шлезингер Шарлотта, немка, прибыла в СССР с Хоутермансом под видом его родственницы; Тиссе, венгр.
С обеими группами тесно связан Лейпунский. Группа Ландау — троцкистская, группа Вайсберга — «правая»».
В наши дни при чтении подобных строк может возникнуть ощущение, что в конце 30-х годов в стране существовал колоссальнейший заговор против советской власти и её вождя. И самое трагичное не в том, был ли такой заговор на самом деле, а в том, что в его существовании был убеждён Иосиф Сталин. Вот что об этом сказано в книге Вальтера Кривицкого:
«Сей никому не ведомый заговор стал предлогом для очередной волны арестов как в Кремле, так и по всей стране. Среди этих волн самые страшные были подняты стараниями Ежова. Ни один палач в истории не сделал столько для своего господина, сколько сделал для Сталина Ежов…
Результат совершенного Ежовым за тридцать шесть месяцев, в течение которых он возглавлял ОГПУ, был настолько ужасен, что ему пришлось заплатить за содеянное жизнью. Ужасы репрессий достигли такой степени, что Сталину, чтобы спасти самого себя, пришлось казнить своего палача».
Глава третья
Накануне судьбоносных открытий
Всесоюзное совещание физиков
Уже летом 1938 года у Сталина возникли многочисленные претензии к работе карающего органа советской власти — Народного комиссариата внутренних дел. Чтобы исправить положение и укрепить НКВД, нарком Ежов попросил вождя назначить ему в помощники Георгия Маленкова.
Однако Иосиф Виссарионович поступил иначе. Он вызвал из Грузии в Москву тамошнего первого секретаря ЦК Лаврентия Берию. 22 августа его назначили первым заместителем наркома внутренних дел.
Георгий Маленков тотчас завёл дружбу с весёлым и общительным кавказцем.
Через месяц Берия уже возглавлял Главное Управление государственной безопасности, а ещё через два месяца Лаврентий Павлович оказался полноправным шефом НКВД. Вальтер Кривицкий писал:
«8 декабря 1938 года в кратком коммюнике сообщалось, что Ежов освобождён от поста комиссара внутренних дел и заменён Лаврентием Берией, закавказским соплеменником Сталина. По обыкновению сообщалось, что Ежов якобы стал теперь комиссаром по делам речного флота, но фактически он исчез бесследно и навсегда».
