Павел Якушкин - Из Орловской губернии
— Давно онъ жилъ?
— Давно! Видишь ты: въ Брянскѣ прошла Десна рѣка, за Брянскомъ дальше Десна рѣка, до Кудеяра все прямо текла, а при Кудеярѣ луку дала.
— Какъ луку дала?
— А вотъ, какъ: сперва шла прямо, а послѣ крюкомъ пошла, крюкомъ выгнулась.
— Отчего же Десна луку дала?
— Вотъ отчего: на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ теперь лука, былъ дремучій лѣсъ, и въ томъ лѣсу Кудеяръ притонъ имѣлъ, а въ томъ лѣсу на самомъ берегу на Деснѣ стоялъ дворишко, или два, — такъ выселочекъ небольшой. Въ этомъ выселкѣ жилъ мужикъ степенный, мужикъ настоящій, и онъ порядки по-Божья: людей не забижалъ, дурными дѣлами не занимался, и была у него дочь прераскрасавица-красавица, и полюбилась она этому Кудеярищу-разбойнику; у хорошаго мужика дѣвка-дочь не зашалитъ, и дѣвка-то не такая была, чтобъ прельститься на разбойника. Кудеяръ такъ и сякъ — все его дѣло не выгораетъ! Захотѣлъ Кудеяръ дѣвку силкомъ захватить. Присмотрѣлъ онъ пору-времячко, когда отецъ съ матерью а работу что ли пошли, на крестины ли къ кому, — только во всей избѣ въ одна эта дѣвка осталась. Глядитъ дѣвка въ окно, видитъ, Кудеяръ въ избу ждетъ; та двери на запоръ и сидятъ ни жива, ни жертва… сталъ Кудеяръ въ двери стучаться.
— Что тебѣ надо? спрашиваетъ дѣвка: — зачѣмъ пришелъ?
— Пусти, говоритъ Кудеяръ: — надо!
— Да что надо-то?
— А мнѣ тебя надо: съ собой хочу взять, — долго я этого времени дожидалъ! Отвори скорѣй!
— Не отворю, говоритъ дѣвка:- ступай, разбойникъ этакой, ступай откуда пришелъ!
— А не хочешь волею, рыло воротишь, такъ силою заставлю полюбить!
Какъ сказалъ эти слова Кудеяръ — и сталъ двери ломать; а дѣвка, сама не своя, схватила икону Пресвятой Владычицы Богородицы, что въ переднемъ углу стояла, — схватила да въ окно и выпрыгнула, не успѣла дѣвка выскочить въ окно, какъ Кудеяръ разломалъ дверь и въ избу смотритъ, а въ избѣ никого нѣтъ. Глядь въ окно: видитъ дѣвка къ рѣчкѣ Деснѣ бѣжитъ; онъ за ней въ догонку побѣжалъ; дѣвка отъ него, онъ за ней; совсѣмъ ужь было догналъ, только дѣвка подбѣжала жъ Деснѣ и стала молиться: «Матушка, Пречистая Богородица! Матушка, Десна-рѣка! не сама я тому виною, — пропадаю отъ злаго человѣка!» — Сказала тѣ слова и бросилась въ Десну-рѣку; и Десна-рѣка тотъ же часъ на томъ мѣстѣ пересохла и въ сторону пошла, луку дала, такъ-что дѣвка стала на одномъ берегу, а Кудеяръ, разбойникъ, очутился на другомъ! Такъ Кудеяръ никакого зла и не сдѣлалъ; а другіе говорятъ, что Десна какъ кинулась въ сторону, такъ волною-то самого Кудеяра захватила да и утопила.
— А еще про старинныхъ разбойниковъ — про кого народъ здѣсь не разсказываетъ?
— Да народъ болтаетъ еще про попа Ерему.
— Что, попъ Ерема тоже былъ кощунъ?
— Нѣтъ, какъ попу можно! попъ крестомъ!
Орелъ, 2-го апрѣля.
Разсказываютъ еще про разбойниковъ Сироту, Зерина или Зельнина. Сирота звѣрства не дѣлалъ, больше мошенничалъ; его нѣсколько разъ ловили, кажется, разъ двѣнадцать, и онъ каждый разъ находилъ способы уходить изъ острога. Говорятъ, что входя, пойманный, въ судъ, онъ обращался къ судьямъ съ слѣдующею рѣчью:
«Господа судьи! вы меня поберегите, я васъ поберегу, такъ-то хорошо будетъ и какъ и мнѣ!»
И въ самомъ дѣдѣ выходило хорошо и судьямъ и Сиротѣ; онъ указывалъ на богатыхъ мужиковъ, какъ на своихъ сообщниковъ, тѣхъ привозили въ судъ, брали съ нихъ все, что могли, потомъ сводили на очныя ставки съ Сиротой; на очныхъ ставкахъ Сирота отпирался, что онъ того человѣка знать не знаетъ и вѣдать не вѣдаетъ. Наконецъ онъ былъ окончательно пойманъ и, кажется, сосланъ въ Сибирь. Разбойничалъ онъ очень недавно: лѣтъ тридцать тому назадъ, проживалъ около Липовицы лѣтъ двѣнадцать, и несмотря на то, что онъ почти ни отъ кого не скрывался, его никто не рѣшался поймать: всѣ знали, что изъ суда Сироту выпустятъ, а Сирота послѣ краснаго пѣтуха подпуститъ. Про пожаръ и вспоминать страшно; пожаръ, по поговоркѣ, хуже всякаго вора: воръ хоть стѣны оставитъ, а пожаръ и стѣнъ не оставитъ.
Сирота сложилъ пѣсню, которую и теперь можете услыхать въ Орловской губерніи. Вотъ эта пѣсня:
Сирота-ли, Сирота,
Ты сиротушка!
Сиротецъ, удалецъ
Горе — вдовкинъ сынъ.
Да ты спой, Сирота,
Съ горя пѣсенку!
— «Хорошо пѣсни пѣть,
Да побѣдавши;
Я и я ли молодецъ
Легъ не ужиналъ,
По утру рано всталъ,
Да не завтракалъ;
Да плохой былъ обѣдъ,
Коли хлѣба нѣтъ!
Нѣтъ ни хлѣба, нѣтъ ни соли,
Нѣтъ ни кислыхъ щей.
Я пойду ли, молодецъ,
Съ горя въ темный лѣсъ,
Я срублю-ли, молодецъ,
Я иголочку!
Я иголочку, я дубовую,
Да я ниточку
Я вязовую!
Хорошо иглой шить
Подъ дорогой жить:
Ужь и разъ-то я стебнулъ
Да я сто рублей,
А другой-то разъ стебнулъ
Да я тысячу.
А какъ третій разъ стебнулъ —
Казны смѣты нѣтъ!»
Сирота ты, Сирота!
Ты Сиротушка,
Гдѣ твоя казна?
Во сыромъ бору
Подъ сосною;
Подъ сосною
Подъ зеленою!
Про Зельнина разсказываютъ, что онъ разъ зарѣзалъ женщину въ лѣсу ни за грошъ.
Шла черезъ лѣсъ беременная баба, на встрѣчу той бабѣ Зельнинъ разбойникъ.
— Здравствуй, баба! говоритъ Зельнинъ.
— Здравствуй, батюшка.
— Узнала ты, баба, меня?
— Нѣтъ, кормилецъ, не призвала.
— Я Зельнинъ!
Баба такъ и обмерла, да въ ноги.
— Батюшка! у меня ничего нѣтъ; возьми одежку, какая есть; отпусти, пожалуйста; не меня одну пустишь, — пустишь еще душу; душу, что у меня въ утробѣ: я беременна.
— Давно я искалъ беременной бабы.
— Да на что жь тебѣ, родимый, беременная баба? говоритъ, перепугавшись, та баба.
— А посмотрѣть, какъ младенецъ въ утробѣ своей матери сидитъ, какъ онъ такъ находится.,
— Батюшка! кормилецъ!…
— Да что толковать!
Хватилъ Зельнинъ бабу въ брюхо, пропоролъ животъ бабѣ, да и сталъ смотрѣть, какъ лежитъ младенецъ въ утробѣ своей матери, а на бѣду его, ѣхалъ обозъ, — ну, и застали молодца на дѣлѣ; скрутили руки назадъ, да и въ острогъ!…
Приходилъ народъ въ острогъ, спрашивалъ у Зельнина: «какъ младенецъ во чревѣ своей матери сидитъ? Какъ онъ такъ находится?»
— Вотъ такъ! скажетъ Зельнинъ, и скорчится: показываетъ, какъ младенецъ сидитъ; скорчится, засмѣется — и пойдутъ его корчи ломать, ломать самого Зельнина; и до самой смерти сидѣлъ Зельнинъ въ острогѣ, какъ помѣшанный. А и смерть его была не легкая: судъ присудилъ Зельнина повѣсить.
Когда сказали Зельнину, что судъ присудилъ, то онъ только засмѣялся, какъ будто это дѣло несбыточное.
— Ну, это еще посмотримъ, говоритъ Зелнинъ: — кто кого повѣситъ: или меня, Зельнина, палачъ Камчатниковъ, или я, Зельнинъ, того палача Камчатникова!
Въ то время палачомъ въ Орлѣ былъ орловскій мѣщанинъ Камчатниковъ. Услыхалъ Камчатниковъ про похвальбу Зельнина.
— Ну, говоритъ, посмотримъ! Богъ не выдастъ, говоритъ пословица, свинья не съѣстъ!
А зналъ Камчатниковъ, что Зельнину трехъ здоровыхъ мужиковъ на одну руку было мало… Зельнинъ силачемъ во всему городу слылъ.
Пришло время Зельнину расплачиваться за свои тяжкіе грѣхи; сперва повели его въ церковь, исповѣдали, причастили святыхъ таинъ; послѣ дали въ руки толстую желтаго воску свѣчу и повели на висѣлицу его за большимъ карауломъ; какъ ни хвастался Зельнинъ своей силой, а пришло дѣло къ расправѣ, задрожалъ… пока дошелъ изъ церкви до висѣлицы, — всѣ руки воскомъ закапалъ. Пришли въ висѣлицѣ, взвели его на рундукъ, который былъ поставленъ спереди висѣлицы… а народу собралось весь городъ: самъ воевода пріѣхалъ смотрѣть, какъ палачъ Камчатниковъ будетъ съ Зельнинымъ поступать.
Когда взвели Зельнина на рундукъ, Камчатниковъ, же трогая еще Зельнина, закричалъ громкимъ голосомъ:
— Господинъ воевода! прикажи мнѣ надъ нимъ свою волю взять!
— Когда онъ тебѣ даденъ въ руки, отвѣчалъ воевода:- то воля твоя съ нимъ, какъ хочешь!
Тогда Камчатниковъ вынулъ изъ кармана припасенную веревочку, связалъ Зельнину руки, ладонь къ ладони, пальцы къ пальцамъ, и перевязалъ ему пальцы по парно, потомъ надѣлъ ему на голову шнурокъ, а послѣ петлю и толкнулъ это съ рундука. Зельнинъ рванулся всей силой, — думалъ веревку перервать. Тогда былъ законъ такой: кто съ висѣлицы сорвется, тому все прощалось. Но какъ Зельнинъ ни силенъ быхъ, веревки все-таки не оборвалъ; палачъ Камчатниковъ за похвальбу на него сердитъ былъ и веревку припасъ крѣпкую; такъ и кончился Зельнинъ.
Убійство матери, съ единственною цѣлію видѣть ребенка во чревѣ, приписываютъ многимъ; подобное преступленіе должно быть было сдѣлано давно и такъ поразило всѣхъ, что его приписываютъ многимъ злодѣямъ-разбойникамъ.
Орелъ, 4-ю апрѣля.
Лѣтъ около ста тому назадъ, жилъ купецъ Никита Ивановичъ Давыдовъ; на дочери этого Давыдова былъ женатъ Медвѣдевъ, а у Медвѣдева въ домѣ жилъ самъ воевода; стало быть Давыдовъ былъ въ силѣ. Нанялъ онъ у купца Олябьева харчевню, въ которой самъ Олябьевъ калачи пекъ.
