Ким Костенко - Это было в Краснодоне
Это был начальник краснодонской полиции Соликовский.
Василия Соликовского знали многие жители Краснодона. В город он приехал несколько лет назад, после того как отбыл срок в исправительно–трудовых лагерях. За что он попал туда и сколько пробыл — об этом Соликовский никому не рассказывал.
Поначалу он устроился десятником на одной из доживавших свой век небольших шахтенок. Но продержался там недолго: с людьми десятник обращался грубо, несколько раз приходил на работу пьяным, однажды ни с того ни с сего накинулся на молодого рабочего с кулаками. Незадолго до начала войны его уволили.
После этого Соликовский целыми днями слонялся по пивным, плакал пьяными слезами, ругая на чем свет стоит советскую власть, которая так несправедливо обошлась с ним. В пивных он нашел себе подходящую компанию из мелких жуликов, таких же, как он, пьяниц. Эта компания причиняла краснодонцам немало беспокойства: не проходило дня, чтобы пьяные дружки не затеяли где‑нибудь драки, кого‑нибудь не ограбили.
Когда с запада донеслись первые отголоски канонады и в городе появились отступающие советские войска, Соликовский внезапно исчез. Рассыльный Краснодонского военкомата, принесший повестку с вызывом на призывной пункт, застал дома только его жену.
— Ушел мой Васенька туда, — махнула она рукой в сторону приближающейся канонады, — не стерпела его душа, добровольцем на фронт побежал.
…Через несколько дней город заняли фашисты, и жители Краснодона снова увидели Соликовского. Он важно шагал по улице в белой папахе с малиновым верхом, в синем старомодном френче и широких штанах с желтыми лампасами. К поясу была прицеплена гибкая ременная плеть.
В таком наряде он явился к начальнику военной комендатуры Краснодона майору войск СС Гендеману. Круто выпятив грудь, молодцевато представился:
— Бывший сотник петлюровской армии, сын помещика. В гражданскую войну участвовал в боях против коммунистов!
Майор пытливо посмотрел в глаза Соликовскому:
— При советской власти чем занимались?
— В основном сидел в тюрьмах, господин майор. За разные дела.
— Хотите служить у нас?
— Рад послужить великой германской империи, освободившей нас от коммунистического ига. Готов на любую работу!
Гендеман черкнул несколько слов на листке бумаги, протянул его Соликовскому:
— Идите к начальнику районной жандармерии гауптвахтмейстеру Зонсу. Будете работать под его непосредственным руководством.
Так Соликовский стал начальником городской полиции.
Начальник жандармерии Зонс познакомил его с Захаровым — следователем по уголовным делам. Узкогрудый, с прыщеватым, желтым, как дыня, лицом, Захаров держался нагло, разговаривал с презрительной усмешкой. В первый же день он зашел в кабинет Соликовского, небрежно развалился на стуле, откинув на спинку рыжую, коротко остриженную голову, и, с наслаждением затягиваясь вонючей немецкой сигаретой, принялся рассказывать о себе: специального образования не имеет, отсидел десять лет за убийство («деваху одну прикончил из ревности»), в тюрьме близко сошелся с ворами–рецидивистами. От них получил надежный адресок и после освобождения приехал в Ростов. Занимался грабежами, однажды чуть не «засыпался», собрался махнуть в Москву, но фронт приблизился к Донбассу, и пришлось застрять в Краснодоне.
— Теперь, значит, нахожусь на службе у фрица, — весело закончил он свой рассказ. — Ты как, сам напросился в полицию или ради заработка? — он сразу перешел на «ты». — А я, понимаешь, люблю красивую жизнь — ну там выпить и еще кое‑что… В полиции, я думаю, недостатка на сей счет не будет, а? Лафа, черт побери!
Каждое утро Соликовский чинно направлялся в серый барак, бросая по сторонам свирепые взгляды и помахивая ременной плетью, с которой теперь никогда не расставался. К его приходу вся полицейская команда, состоявшая в основном из его старых дружков — завсегдатаев краснодонских пивных, — уже выстраивалась во дворе. Начальник полиции быстро проводил перекличку, читал по бумажке, присланной из жандармерии, где нужно установить охрану, назначал патрульных. Потом вместе с Захаровым совершал обход арестованных.
В полиции их было много — большая часть барака, отведенная под камеры, была забита до отказа. Стоило кому‑нибудь вслух пожаловаться на дороговизну продуктов или косо взглянуть на новоявленных блюстителей порядка, его тотчас волокли в полицию.
После обхода камер Соликовский усаживался за письменный стол у себя в кабинете, шелестел бумагами, перекладывая их с места на место, затем запирал дверь на ключ, строго взглядывал на свободных от патрулирования полицаев, которые играли в дежурке в карты: «Смотрите тут у меня!» — и отправлялся к своему закадычному приятелю Федору Почепцову. Перед войной Федор торговал в ларьке пивом, там и познакомился с ним Соликовский. Когда в городе стали хозяйничать гитлеровцы, Почепцов выхлопотал разрешение открыть собственный ресторан. Здесь, в небольшой грязной халупе с многообещающей вывеской «Зайди, голубчик!», и проводил остаток дня начальник полиции. К ночи его, вдребезги пьяного, любезно доставлял домой сам хозяин ресторана.
…Сегодня начальнику полиции пришлось задержаться в своем кабинете дольше, чем обычно. Гаупт–вахтмейстер Зонс приказал представить в жандармерию сводку о количестве арестованных с указанием причин ареста. Ни Соликовский, ни кто‑либо другой из работников полиции понятия не имел о том, как надо оформлять документы. В полиции была одна единственная книга бухгалтерского учета, которую шутки ради приволок как‑то один из полицейских. В эту книгу Захаров приказал записывать подряд всех, кого приводили в полицию.
Толстым, словно обрубок, волосатым пальцем Соликовский медленно водил по засаленным страницам, натужно шевелил губами. От непривычной работы лоб его покрылся испариной. Черт их разберет, эти каракули!
Соликовский сердито бросил книгу на стол и, приоткрыв дверь, гаркнул так, что стоявший у входа полицай испуганно присел:
— Захаров!
На ходу дожевывая кусок домашнего пирога, следователь по уголовным делам не спеша подошел к Соликовскому.
— Чего тебе?
— Какой дурак писал в этой книге? Нацарапал, подлец, как курица лапой. Вот, читай…
Соликовский указал пальцем на развернутую страницу. Захаров вытер замасленный рот рукавом гимнастерки, наклонился к столу:
— Сейчас разберемся… Так, Мар–чик–ва… — по складам прочитал он. — Постой, кто же это — Mapчиква?
Он долго соображал что‑то, потом захохотал во все горло.
— Тьфу, черт! Так ведь это Марченкова! Ну да! Понимаешь, деваха тут одна попалась мне на глаза. У–у, злая — не подступись! А какая краля, я тебе скажу…
— Да погоди ты с кралей! Сейчас где она?
— Гм, сейчас? — Захаров поморщился. — Выпустил… Высек хорошенько плетью и выпустил. Чего же ее без толку держать? Да тебе зачем она?
— То‑то зачем. Зонс требует сведений, сколько у нас арестованных, за что посадили. Надо, говорит, расчистить камеры…
— Ну, это мы мигом. Дай‑ка сюда этот талмуд…
Захаров придвинул к столу табуретку, взял карандаш, быстро застрочил им по бумаге. Через несколько минут он протянул Соликовскому исписанный листок.
— Вот, готово. Фриц, он, знаешь, порядок любит. Ему надо все в точности знать. А мы ему и покажем: во вверенном нам городе полное спокойствие, все сыты и довольны. А посему в полиции на сегодняшний день имеется в наличии семнадцать задержанных, из них двенадцать — по причине нетрезвого состояния, остальные пять — за торговлю недозволенными товарами, как‑то самогоном. Фамилии арестованных имеются, мера пресечения указана. Подписывай, начальник! Сводка нормальная, показывает, что в городе наступила райская жизнь. Вот увидишь — об этом еще и в газетке пропечатают, xa‑xa‑xa!
Неожиданно распахнулась дверь. Соликовский повернулся и… замер. Прямо на него шел франтоватый, невысокого роста офицер Красной Армии в суконной гимнастерке с черными обшитыми золотом петлицами, артиллерийской фуражке и щегольских хромовых сапогах.
Офицер подошел к Соликовскому, лихо отдал честь и отрапортовал:
— Подтынный! Явился в ваше распоряжение.
Только теперь Соликовский увидел, что у офицера не было никаких знаков различия. На петлицах остались лишь темные квадраты от лейтенантских «кубарей», вместо звездочки на черном околышке фуражки виднелась аккуратно заштопанная дырочка.
Чувствуя, как кровь понемногу снова приливает к сердцу, Соликовский перевел дух.
— Тьфу, черт… Откуда ты такой взялся?
Подтынный неловко замялся.
— Да так… издалека. Одним словом, с той стороны…
Соликовский понимающе хмыкнул:
— Гм, ясно… У Зонса был? Ну вот что: человек ты, видать, грамотный, будешь в полиции ответственным дежурным. Возьми вон ту книгу и записывай в нее всех, кого приводят. В общем учетом будешь заведовать, ясно? — И, окинув взглядом Подтынного, хмуро добавил: — А эту чертову форму сними немедленно. Нечего людей пугать. Ходишь, как чекист…
