Макс Хейстингс - Вторая мировая война. Ад на земле
26. Победители и побежденные
В начале ХIX в. Гете писал: «Наши современные войны, пока идут, делают несчастными многих, а когда заканчиваются, то всех». Почти так и случилось в 1945 г. В Европе война закончилась внезапно: с тяжелым или с благодарным сердцем, но миллионы немецких военных сдались, отбросив оружие и присоединившись к безбрежным колоннам пленных, волочащих ноги к импровизированным лагерям. Только небольшая группа на востоке предприняла попытку продолжить сопротивление русским. Побежденные появлялись в совершенно неожиданных местах и обличьях: подводная лодка с развевающимся белым флагом всплыла в Нью-Хэмпшире на реке Пискатакуа, где ее капитана и команду приняла изумленная полиция штата. Ирландский премьер-министр Эймон де Валера, до последнего выставляя напоказ свою ненависть к британским соседям, нанес официальный визит в немецкое посольство в Дублине, чтобы выразить соболезнования по поводу смерти главы рейха.
Многие немцы считали себя такими же жертвами Гитлера, как представители покоренных и порабощенных народов. В Гамбурге старая Матильда Вульф-Монкебург с разбитым сердцем писала: «Мы… глубоко скорбим о судьбе нашей бедной Германии. Как будто заключительная бомба попала прямо нам в душу, убив последний остаток радости и надежды. Наша красивая и гордая Германия сокрушена, втоптана в землю и превращена в руины, в то время как миллионы пожертвовали своей жизнью, и все наши прекрасные города и художественные сокровища разрушены. И все это из-за одного человека с навязчивой идеей, будто он “избран Богом”»1.
Летом 1945 г. и позднее немцы скорее испытывали жалость к самим себе, чем раскаяние: каждый третий мужчина, рожденный с 1915 по 1924 г., был мертв, а из тех, кто родился с 1920 по 1925 г., – двое из пяти. В масштабных миграциях беженцев как до победы, так и после нее покинуло свои дома или было выгнано из них более 14 млн этнических немцев. По крайней мере полмиллиона (современные оценки значительно расходятся) в последующих одиссеях погибло; историческая проблема немецких меньшинств в Центральной Европе решилась самым катастрофическим способом – этнической чисткой. В то же время более миллиона людей дюжины национальностей, порабощенных Гитлером, попали в черную дыру неизвестности, в лагеря для перемещенных лиц под управлением союзников, где некоторые оставались долгие годы. Наименее удачливых в ускоренном порядке передали СССР, их родине, где многие из них были классифицированы НКВД как реальные или потенциальные предатели и убиты.
В городах Германии была разрушена половина жилищного фонда, включая 3,8 млн из 19 млн квартир. Ричард Джонстон из The New York Times писал из развалин Нюрнберга: «Подобно пугливым подземным существам, этим утром несколько немцев вышли из своих убежищ, пещер и подвалов, щуря глаза от яркого солнца и устремляя неверящие взоры на ужасающий хаос, который представляет из себя их город… Нюрнберг – город мертвых»2. Берлин, Дрезден, Гамбург были в еще худшем состоянии. Триста лет назад тридцатилетняя война повлекла за собой бόльшие в процентном отношении потери населения, однако материальные разрушения 1945 г. не имели себе равных в истории: во время Первой мировой и даже во время наполеоновских буйств большие города Европы уцелели.
Два года после Дня победы НКВД проводила кровавую кампанию по усмирению мятежей в Польше и Украине, чтобы навязать сталинскую волю народам, снедаемым горечью при мысли, что они обменяли тиранию нацистов на тиранию Советов. Поляки в изгнании на Западе были обескуражены тем, что им отказали в месте на параде победы в Лондоне, потому что новое британское лейбористское правительство не хотело расстраивать русских. Генерал Владислав Андерс писал: «Я чувствовал себя так, будто я подглядываю за участниками бала из-за занавеса, сквозь который не могу проникнуть»3. Незадолго до того, как в июле лейбористы вступили в должность, Андерс встретил посла США и министра иностранных дел Энтони Идена на банкете: «Они здороваются со мной вежливо, но без энтузиазма. Поскольку наше единственное преступление заключается в том, что мы вообще существуем как немое свидетельство провала союзнической политики, я не считаю, что обязан прятаться или стыдиться»4.
Его горечь была оправдана: он и почти 150 000 его соотечественников храбро воевали бок о бок с частями союзников, понеся большие потери в Италии и на северо-западе Европы. «Мы, поляки в форме, составлявшие одно целое с вооруженными силами Британии, стали мерзким пятном на английской совести»5, – писал офицер ВВС Б. Львов. В 1945 г. за неприятие сталинского марионеточного режима в своей стране подобные люди стали париями. Поляки закончили войну так же, как и начали, – жертвами циничных реалий политики. Андерс, Львов и многие их товарищи избрали изгнание на Запад вместо возвращения домой под власть СССР, где их, скорее всего, ждала казнь. Американцы и британцы избавили пол-Европы от одной тоталитарной тирании, но не располагали политической волей и военными средствами для спасения 90 млн жителей Восточной Европы от нового, советского рабства, которое продолжалось более полувека. Воистину высокой оказалась цена объединения со Сталиным для уничтожения Гитлера.
В победивших народах простые люди приветствовали исход борьбы как победу добра над злом, не понимая того, как много было в мире тех, для которых освобождение было отравлено. На Шеффильд-стрит, где жила домохозяйка Иди Разерфорд, на нескольких стоящих вплотную друг ко другу домах был написан лозунг: «БЛАГОСЛОВИ БОГ НАШИХ ПАРНЕЙ ЗА ЭТУ ПОБЕДУ». Она с друзьями так рассуждала о Черчилле: «Все были согласны, что нам выпало большое счастье иметь такого лидера. Я снова почувствовала благодарность за то, что родилась британкой»6.
Миллионы скромных людей не задумывались о мировых проблемах, но имели массу трогательных личных поводов для благодарности. 7 сентября 1941 г., накануне отплытия на Дальний Восток, девятнадцатилетний артиллерист из Ист-Энда Боб Графтон написал своей любимой Дот: «Дорогая, я знаю, что ты дождешься меня. Дорогая, знаешь ли ты? Я обещаю, что, пока мы в разлуке, я никогда-никогда не дотронусь до другой женщины, ни физически, ни в мыслях. Я говорю это совершенно серьезно… Вечно Твой, с Любовью и Преданностью, которые так глубоки, что их огонь горит даже во сне, Боб». Накануне падения Сингапура Графтон бежал на джонке на Суматру, потом жил в джунглях, пока в марте 1942 г. его не поймали японцы. Выжив в рабстве, в том числе два года на железной дороге в Бирме, он написал Дот в сентябре 1945 г. с военного судна, отправлявшегося на родину: «Я знаю вот что: из нас двоих твоя доля была тяжелее. Потому что я мужчина (возможно, я стал им преждевременно), а мужчины должны воевать, а женщины – оплакивать. Моя доля не была исключением, твоя же была… Хоть мы и потеряли четыре года, мы заживем так, чтобы никогда не сожалеть об этом»7. История Графтона закончилась неожиданно благостно: он женился на своей Дот, и они жили долго и счастливо.
Артиллерист Дэвид Маккормик попал в плен в Северной Африке в декабре 1941 г. и провел более трех лет в итальянских и немецких лагерях. Вскоре после победы его будущая жена встретила его на станции в Солсбери. «Он был очень худым, очень бледным, с огромнейшей шишкой на лбу. На мне было синее платье в белый горошек с бантами, за которое я отдала несколько одежных талонов. Не могу вспомнить, поцеловались ли мы. Не думаю, наверное, все-таки позже, когда мы остановились на старой дороге в Дичхэмптон. Мы оба очень волновались. Он извинился за синяк, объяснив, что в первый вечер свободы несколько бельгийцев слишком обильно угостили группу пленных, и после этого он “вошел” в противотанковый еж. Он очень много говорил… Он отчаянно желал как можно быстрее сбросить с себя груз пережитого»8.
Однако многие, вернувшись домой, обнаружили, что старые связи дали трещину, прежние страсти улеглись; им пришлось довольствоваться тем, что сами они остались в живых. Для миллионов возвращение вообще не состоялось: предшествующей осенью Кэй Кирби стала вдовой в двадцать один год, когда ей пришло сообщение, что ее муж, штурман бомбардировщика, пропал без вести над Германией. Поскольку тело не нашли, она продолжала надеяться. «Много лет я ждала, что Джордж появится. Я не могла смириться с мыслью, что он не вернется… До того, как Джорджа отправили на фронт, когда он неожиданно приходил на побывку, он стучал ко мне в окно вешалкой для одежды. После того как он пропал без вести, я много раз подходила к двери, потому что мне чудилось, что он стучит в окно. Конечно же, никого там не было»9.
Интеллектуалы размышляли о том огромном опыте, через который прошел мир. Артур Шлезингер скупо написал: «Это была, я полагаю, Хорошая Война. Но, как все войны, наша война сопровождалась зверствами и садизмом, тупостью и ложью, напыщенностью и трусостью. Война остается адом, но некоторые войны имели под собой приличные мотивы и приносили благотворные плоды»10. Еще один историк, Форрест Пог, который проехал всю северо-западную Европу с американской армией, писал: «Несмотря на то что война дала мне шанс больше повидать мир и разных людей, она же привела меня в замешательство… Я жил гораздо более скучной жизнью, чем раньше… Я узнал, насколько человек близок к животному… это сделало меня более реалистичным, более терпимым и снисходительным к человеческой хрупкости… [но также] настолько запутало, что я до сих пор не смог найти никаких ответов»11.
