Нина Берберова - Дело Кравченко
Горлову немедленно просят подойти в барьеру.
Зинаида Горлова за время своего парижского пребывания сильно переменилась: лицо ее пожелтело и похудело, глаза запали, волосы, небрежно причесанные, висят. Она становится рядом с Кошинской. Женщина-врач рассказывает, как она училась, как студентов-медиков в 1933 году послали убирать урожай в колхозы, какой был голод, сколько было трупов: она ссылается на Малую Советскую Энциклопедию. Анатомические театры были переполнены. Там свидетельница вместе с Горловой работали у профессора Постоевского.
Председатель: Что скажет на это Горлова?
Горлова (равнодушно): Я впервые вижу этого врача.
Мэтр Изар: Она протестует довольно слабо!
Горлова: Я не была со студентами в колхозе. Я удивляюсь этим показаниям. Никто не опухал от голода, занятия происходили нормально.
Председатель: Кошинская узнает Горлову?
Кошинская: Да, это она.
Председатель: Назовите профессоров факультета!
Кошинская называет несколько фамилий. Горлова (равнодушно): Да, были такие. (Смех.) Они — однолетки, но Горлова опять говорит, что никогда на факультете Кошинскую не видела. Их обоих отпускают.
Николай Якубов
На обычные вопросы о войне и Германии, Якубов отвечает: эвакуировался в Польшу, затем — в Именштадт. Он знал семью Кравченко, его мать и брата. Семья была дружная, любили Виктора, который был крупный партиец, и работал во главе завода на Урале.
По просьбе председателя он рассказывает о жизни рабочих в СССР. Жалованье строительных рабочих настолько мало, что приходилось платить выше ставок, чтобы они не уходили. Жили они в бараках…
Романова подводят для очной ставки. Он тоже знал брата Кравченко. Оба свидетеля видят друг друга впервые. Советский инженер начинает экзаменовать Якубова: где жила семья Кравченко? Из кого она состояла? (Ропот в публике.)
Свидетель покорно отвечает на все вопросы.
Романов: Откуда могла быть эта дружба у вас с братом Кравченко? Вы же вместе не работали? Жили далеко друг от друга?
Якубов: В Днепропетровске есть трамвай.
Романов: Ничего не было общего! Специальности были разные. (Смех.) По специальности вы ничего не могли иметь общего!
Романов желает, чтобы Якубов описал ему внешность брата Кравченко.
Якубов: Если я скажу, что он был брюнет, вы скажете, что он был блондин.
Но Романов настаивает, настаивают и адвокаты «Л. Ф.».
Якубов говорит: шатен, выше среднего роста.
Романов: Совсем наоборот! Блондин высокий…
Председатель считает, что спор этот не ведет ни к чему.
Объявляется перерыв.
Свидетель Лужный
После перерыва, Лужный, на вопрос «почему он не возвращается», отвечает: я выбрал свободу. Он тоже приехал на процесс из лагеря Ди-Пи.
На вопрос мэтра Гейцмана, как его раскулачивали, он рассказывает свою жизнь, и чувствуется, что где-то за ним — миллионы таких жизней: 1930 год на Украине, разорение, арест, вагон-теплушка, потеря семьи, приехал в тайгу. Из Сибири он бежал, вернулся на родину, семьи не нашел. И опять — то же самое: 1932 год, голод, террор, бегство из родного края.
До 1936 года он блуждал по Украине, батрачил, мостил дороги. Его арестовали, велели подписать признание, что он хотел взорвать электростанцию в городе. Он подписал после пыток. Ему предлагали работать для НКВД, он отказался, бежал, опять бродяжничал. Был арестован во второй раз, хотел покончить с собой после второго ареста…
— В книге Кравченко — все правда, — говорит он горячо. — Советская власть обещала рабочим свободу, а дала НКВД, обещала труд, а дала рабство. Там, в СССР сотни Бухенвальдов и Дахау!
Нордманн (все время иронически улыбающийся): Он принимает французов за дураков.
Мэтр Матарассо начинает задавать вопросы, чтобы узнать, не было ли свидетелю от немцев каких-нибудь поблажек? Была ли вывезена семья вместе с ним?
Мэтр Изар: Как вы слышали, его семья была уничтожена советским режимом!
Адвокат «Л. Ф.»: Знает ли свидетель случаи, когда в России арестовывали за дело?
Лужный: Не знаю. А вот невинных арестовывали много.
Нордманн: Я хочу спросить, кто ему приготовил всю эту речь?
Мэтр Изар (громко): Его несчастья!
Инженер-электрик Бобынин
Бобынин был уже назван однажды: это друг Удалова, тоже инженера, из Днепропетровска, в доме которого Удалов был арестован, как и сам Бобынин. Это человек не молодой, с сильною проседью, видимо, много претерпевший, говорящий медленно.
Мэтр Гейцман: Можете ли вы под присягой сказать, что все, что Кравченко писал в своей книге о чистках в Днепропетровске — правда?
Бобынин: Могу. Все — сущая правда.
Мэтр Гейцман: Расскажите суду про ваш арест.
Бобынин рассказывает, как в 1931 году он и его гости были арестованы. В тюрьме следователь сказал ему: «тут у нас кровавая баня для инженеров». Допрос продолжался четыре дня, после чего Бобынина привели подруки в камеру. Ему ставилась в вину попытка свергнуть советскую власть. Другому арестованному предъявили одно за другим три разных обвинения.
Бобынин переходит к рассказу о пытках.
Председатель: Но в чем же его все-таки обвиняли?
Вюрмсер: Его обвиняли для собственного удовольствия!
Бобынину приписывали участие в вымышленной контрреволюционной организации «Весна». После бесконечных издевательств и мучений он был, наконец, выпущен.
Председатель: Почему он не возвращается на родину?
Бобынин: Представители советской власти в лагерях Ди-Пи приезжали и говорили, что мы должны будем ответить за то, что были депортированы немцами.
Василенко желает очной ставки. Его задела фраза свидетеля о том, что из Днепропетровска члены компартии и крупные люди бежали за месяц до прихода немцев. Он говорит, что сам он оставался до последней минуты в городе. Если бы были убежавшие, их бы вернули и казнили.
Бобынин: Некому было возвращать, все убежали. Немцы — мерзавцы, но вы просто взяли и убежали.
Оба отпускаются и расходятся в разные углы зала.
Свидетель Жебит
Свидетель называет себя сыном кулака: у его отца было три десятины пахотной земли и три — под покосом.
Мэтр Нордманн называет его «бедняком» и удивляется, почему такие, как он, не шли в колхозы.
Сейчас Жебит — шахтер в Бельгии. Он — неграмотный и книги Кравченко не читал, но ему о ней рассказывали.
С 1929 года начинаются его мытарства: раскулаченную семью (5 человек) отправили на Северную Двину, мать и сестер отослали в одно место, его отца и дядю — в другое. Дядя не вынес морозов и погиб. Сам Жебит бежал, под фальшивым паспортом жил в Архангельске, а потом вернулся на Украину, куда были возвращены родители. Но он их не застал: мать умерла в тюрьме, сестра пропала, отец ушел куда глаза глядят. Самого его заочно судила «тройка» и вторично ему пришлось проделать путь на север…
Мэтр Нордманн: Все это нам уже рассказывала немецкая пропаганда.
Мэтр Гейцман: Мы не приводим сюда привилегированное сословие, послушайте простого русского человека. Вам очень скучно?
Председатель: Почему вы не вернулись? (Движение в публике.)
Мэтр Нордманн: Пусть он объяснит, что такое кулак!
Жебит: Мой отец был кулак. У него была одна пара лаптей и никакой другой обуви.
Мэтр Нордманн: Почему беднота не сочувствовала коллективизации?
Жебит: Потому, что это был обман, все отбирали, люди должны были идти в рабство.
Мэтр Нордманн: Думаете ли вы вернуться к себе на родину?
Жебит: Да, надеюсь, когда не будет большевиков.
Мэтр Нордманн (иронически): Когда же это будет?
Жебит: Не знаю, я об этом сейчас не думаю, я работаю в шахтах, меня, может быть, завтра завалит, и так окончится моя несчастная жизнь.
Мэтр Нордманн: Значит, вы в Бельгии достали книгу Кравченко и ее вам читали?
Жебит: В Бельгии — все читают, это вам не Советский Союз! Мы и советские газеты видим, и все вообще. И по-фламандски Кравченко издали.
Заседание закрывается, но мэтр Нордманн успевает свысока окинуть Жебита презрительным взглядом и громко сказать:
— Для шахтера он одет неплохо!
Следующее заседание — во вторник, 22 февраля.
Тринадцатый день
Со времени последнего заседания по делу В. А. Кравченко, 16 февраля, произошло три события, которые, несомненно, будут иметь последствия в самом ближайшем будущем: 1) коммунистический депутат д'Астье де ля Вижери предупредил, что будет интерпеллировать министров в Национальной Ассамблее по вопросу о французской визе Кравченко; 2) адвокаты Кравченко, мэтры Изар и Гейцман, передали суду две рукописи: русскую и американскую книги «Я выбрал свободу» и 3) советское правительство обратилось с нотой в министерство иностранных дел, требуя выдачи, как военных преступников, трех свидетелей Ди-Пи, выступавших со стороны Кравченко: Кревсуна, Пасечника и Антонова. Из них, как стало известно на суде, двое первых находятся уже в Германии.
