Владимир Рудим - Баллада о дипкурьерах
Аршак Баратов спрыгнул с лошади, помог Ларисе Михайловне сойти на землю. Задал лошадям корму. Поужинали. Чувствует — устал здорово. Потому что все ночи не спал как надо. Один глаз спит, второй начеку.
Вечерело. Солнце ещё освещало «келью». Рейснер, как обычно, раскрыла какую-то книгу, сказала: «Отдыхай, Аршак, я пока почитаю». — «Ладно, Лариса Михайловна, отдохну полчасика». Прилёг на кошму правым боком (там было зашито в подкладке дипписьмо) и в ту же секунду уснул как убитый. Проснулся так же неожиданно, как и уснул. Сперва даже испугался: «Как же это я такое допустил?» Ночь тёмная, свечка в лампадке горит. Лариса Михайловна не спит. «Это я, Аршак, не беспокойся».
Чувствовал, долго спал. Часов у него не было, а спросить у Рейснер, который час, не решался. Сказал только: «Теперь тебе отдыхать, Лариса Михайловна!»
Об этом происшествии долго он потом думал, долго совесть мучила: «Как мог я, дипкурьер, допустить непростительную слабость, уснул! Устал? Нет, не поэтому. Я много раз уставал, но глаз всё равно не смыкал. Почему же я так крепко уснул?» Ответ пришёл сразу: «Потому что рядом со мною была Лариса Рейснер». Такому человеку может доверить свой сон даже дипкурьер!
Май. Памятный май 1923 года. Британское правительство через министра иностранных дел Керзона предъявило молодой Советской республике ультиматум, в котором, между прочим, требовало отозвать из Персии и Афганистана советских полномочных представителей.
Дипкурьера Аршака Баратова вызвали к наркому иностранных дел Г. В. Чичерину. Нарком знал, что Баратов только что возвратился из трудной поездки, устал, но дело не терпит — нужно срочно ехать в Кабул. И срок очень жёсткий — двадцать пять дней.
«Двадцать пять дней! Вот это да! — думал Аршак, уйдя от Чичерина. — Из Москвы до Мазара за 25 дней можно добраться, а до Кабула вряд ли. Уложусь или не уложусь?…»
В то время обычная поездка из Москвы в Кабул длилась около двух месяцев: с транспортом было туго, поезда ходили нерегулярно.
Главное — постараться не терять ни минуты времени. Когда идёт поезд на Ташкент? Завтра? Хорошо! Завтра в путь.
Поезд двигался медленно, и нетерпеливый Аршак то и дело подходил к проводнику, ворчал:
— Почему медленно едем? У нас в Армении ишаки быстрее ходят, чем ваш поезд.
Аршак прибыл в Ташкент всего за пятнадцать минут до отхода поезда на Мерв. Вагоны были забиты до отказа. Но всё же место нашлось. У Баратова было предписание начальнику ташкентского вокзала: немедленно посадить дипкурьера в первый же поезд, идущий в сторону крепости Кушка. Под предписанием стояла подпись: Ф. Дзержинский.
Дзержинский был в то время председателем ВЧК, народным комиссаром внутренних дел и народным комиссаром путей сообщения.
В Мерве ожидало огорчение: поезд на Кушку ушёл вчера. Следующий будет только через неделю.
Подняв на ноги всё местное начальство, Баратов добился своего: ему дали маневровый паровоз, который и довёз до Кушки.
В пограничной крепости сказали:
— Уже вечер. Переночуй у нас. Зачем рисковать, мало ли что может в темноте случиться?
— Нет, поеду сейчас. Меня афганцы примут.
Последние километры до реки проехал на телеге.
Вот и мелкая, тихая Кушка в камышовых зарослях. Наши пограничники окликнули афганцев. Те отозвались. Тогда Аршак снял сапоги, закатал брюки, перешёл перекат вброд. Был уже десятый час вечера.
Баратов не ошибся: на афганской стороне в Чеминабете его встретили старые знакомые.
Купил у начальника поста лошадь и помчался на Герат. Всю ночь, всё утро и половину дня был «приварен к седлу». Въехал в Герат. Здесь зашёл в советское консульство.
И снова бешеная скачка на перекладных. «Выжав» всё, что можно, из лошади, Баратов оставлял её первому попавшемуся афганцу — чаще всего хозяину раба— та, покупал новую, мчался, бросал её, покупал третью, четвёртую. Даже на перевале, сколько было возможно, поднимался на лошади. И когда чувствовал, что лошадь начинает уставать, Аршак спешивался, шёл рядом, поглаживая мокрую шею животного.
— Не сердись на меня. Так надо. Понимаешь?
Ещё один рабат — Сари-пул. Пока готовили лошадь,
Баратов мог полчаса-час отдохнуть. Он вошёл в отведённое ему помещение с пологом вместо двери. На земляном полу разостланы бараньи шкуры. В центре тлел костёр. Дым уходил к потолку, в круглое отверстие. Хозяин принёс плов, несколько лепёшек и кувшин кумыса.
Поужинав, Аршак завернулся в бурку, прилёг. Вдруг полог зашуршал, раздался чей-то голос:
— Салам алейкум, Барат-хан!
Аршак сжал рукоятку кинжала:
— Кто такой?
Незнакомец спокойно присел к костру, простёр над огнём руки.
— Ахмет, твой друг. Помнишь Кара-Кутал?
Баратов всмотрелся в слабо освещённое лицо — смуглое, молодое, со шрамом на подбородке. Узнал.
— Алейкум салам, Ахмет! Рад тебя видеть.
Как не помнить Ахмета, как не помнить Кара-Кутал — Чёрную гору!
В минувшем году Баратов тоже ездил в Афганистан с диппочтой через Кара-Кутал. Там дорога узкая, извилистая, справа скалы, слева обрыв. Сделаешь неверный шаг и полетишь вниз. В одном месте Баратов нагнал небольшой караван. Караван стоял. Люди взволнованно выкрикивали что-то. Оказалось, что осыпавшиеся сверху камни серьёзно ранили афганца. Он лежал без сознания. У афганцев не было, ни бинтов, ни медикаментов, они ничем не могли помочь своему товарищу.
У Аршака имелась походная аптечка. Он склонился над человеком, промыл ‘ раны, перевязал, сделал удобные носилки.
Всё это в одно мгновение вспомнил Аршак.
Ахмет пододвинулся поближе к Баратову и быстро вполголоса заговорил:
— В Кабул едешь? Я оттуда. На Азаратской дороге караулят какого-то большевика подкупленные англичанами люди. Всех проверяют, тебя схватят. Нельзя ехать по Азаратской дороге. Поведу тебя через такой перевал, где нет тропы, никто не ездит. Тяжело будет, но лучше плохая дорога, чем плохие люди.
И кроме того, этот путь короче всех других.
На рассвете рабат покинули два всадника: Ахмет и Аршак.
Подъём на перевал был придуман словно дьяволом. Каждая сотня метров стоила огромных усилий. Лошади падали на крутых осыпях, приходилось спешиваться и тащить вверх обессилевших животных.
Аршак и Ахмет в изнеможении ложились на камни и, немного отдохнув, снова карабкались в гору. Вдруг лошадь под Баратовым оступилась. Аршак слетел на землю, больно ударившись коленом, а когда поднялся, лошади рядом не было — она сорвалась вниз, в пропасть.
— Гиндукуш, ты дьявол! Но ты всё равно не одолеешь меня!
Добрались до вершины перевала. За нею — крутой заснеженный спуск.
Баратов простился с Ахметом, бросил на землю широкий кусок кожи — палан (он заменял седло) — и заскользил вниз по головокружительному склону.
Склоны были один другого неожиданней и коварней: пологие, но узкие; широкие, но резко падающие; витые, как штопор, усеянные каменными бородавками — и тупыми и острыми. Палан скользил вниз, и казалось, не выдержит, разорвётся на клочки. Сверху, с боков сыпались снежные комья, обледеневшие камни. Они влетали на палан, попадали под него… Аршак скрежетал зубами от боли, падал на один бок, на другой, на спину. Пуще всего он берёг ноги. «Сломаю ногу — пропаду сам, пропадёт диппакет». Не дают передышки ни камни, ни холодный ветер, обжигающий лицо. Зрение напряжено до предела: не проглядеть бы поворота, бугра, уступа. Надо вовремя отвернуть от опасного места. Руки, словно железные клещи, сжимают края палана.
Всё вниз, вниз, вниз…
Но вот скольжение стало ровней, медленней. Аршак уже различал селение. Ещё немного, ещё несколько минут — и палан замер на месте, в полукилометре от ближайшего домика.
Баратов сидел не шевелясь, не выпуская из рук палана. Наконец разжал пальцы, ощупал ноги, бока, голову — целы. Стал на четвереньки, упёрся рукой в колено правой ноги и уж тогда поднялся во весь рост.
Посмотрел вверх, туда, где слились горная вершина и голубое небо.
«Гиндукуш — ты дьявол! И хотя на мне синяков что слив на дереве, я не сержусь: сейчас ты помог мне, я ушёл от английских агентов».
В маленьком селении лошадей не оказалось. Пришлось купить ишака. Потом снова брал лошадей. Наконец вот и Кабул, советское посольство. Чтобы добраться сюда, Баратов сменил два десятка лошадей.
Путь из Москвы в Кабул был проделан за тринадцать с половиной суток. Срок по тому времени невероятно короткий.
Сдав пакет, Баратов присел на стул и уснул. Его перенесли на кровать.
Когда Аршак проснулся, он с удивлением узнал, что спал целые сутки.
— Ну и бездельник!
Спустил, кряхтя, ноги с кровати, хотел встать и тут же упал. Попробовал снова встать — тот же результат. Онемевшие ноги не слушались, не держали. Целую неделю он не мог ни ходить, ни стоять. Обретя прежнюю устойчивость в ногах, он направился к послу. Протянул лист бумаги: «Заявление на Баратова. Семь дней я валялся на кровати, как бай. Семь дней бездельничал, это недостойно дипкурьера и комсомольца. Прикажи не выплачивать мне деньги за эти пустые дни. Дипкурьер А. Баратов».
![Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]](/uploads/posts/books/143235/143235.jpg)