Владимир Дядичев - Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского
А вскоре Л. Авербах издал свою брошюру под тем же названием – «Памяти Маяковского», повторявшую положения правдинской статьи и выдержавшую в 1930–1931 годах три (!) издания. (Таков парадокс: один из первейших издателей Маяковского при его жизни умудрился стать первым автором книги о поэте после его смерти. Как видим, шустрые умельцы «перестраиваться» и обвинять других в собственных грехах были и в те времена.)
Вернемся, однако, к статье в «Правде». Это уже был печатный (и где – в центральном органе партии!) «щелчок по носу» Агранову. Но, похоже, что в своем поучающем раже авторы явно «превысили свои полномочия». В то время, в 1930 году, у Якова Сауловича еще не было реальных возможностей воздействия на эту группу РАПП, возглавляемую Авербахом, родственником и протеже его прямого начальника – Г. Ягоды. Теперь, в 1935 году, такой случай представился.
К этому времени РАПП был распущен. В августе 1934 года состоялся I Всесоюзный съезд Союза писателей. Дело было, конечно, уже не в мелочной отместке Авербаху и прочим. Своей резолюцией Сталин ставил как бы «знак качества» и подтверждал справедливость оценок Маяковского, данных авторами «Памяти друга» еще в 1930 году. Еще заметим – у рапповцев: «Жизнь и творчество Маяковского были и останутся навсегда… как надо перестраиваться и как трудно». У Сталина, в назидание оным: «Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим. Безразличие к его памяти и его произведениям». Поэтому-то Яков Саулович и не стал предпринимать каких-то самостоятельных шагов по ускорению выполнения даже ранее принятых решений об увековечивании памяти Маяковского. Указание на высшем уровне – вот это было весомо!
5
Но еще более важным было для Агранова понимание того, что, организовывая письмо Брик Сталину, он, в сущности, просто предвосхищал, угадывал желание самого Сталина, ибо тот уже сам ждал повода, чтобы лично вмешаться в текущий литературный процесс в стране. Созданный как бы для удобства административного управления творческой интеллигенцией, единый Союз советских писателей пока не во всем оправдывал ожидания Сталина.
Выступивший на I Съезде писателей с докладом о задачах поэтического творчества в СССР Н. И. Бухарин заявил, что выступает по поручению партии. Кратко отметив заслуги В. Маяковского и Демьяна Бедного, упомянув об отдельных удачах ряда молодых авторов, он в качестве образца для советских поэтов назвал Б. Пастернака.
Что ж, сделано это было не без своеобразного одобрения самого Сталина, несколько ранее удостоившего Пастернака телефонным разговором о судьбе недавно высланного в Воронеж О. Мандельштама, ордер на арест которого был подписан, кстати сказать, Аграновым. Думаю, что смягчение участи Мандельштама связано не столько с чьим-то конкретным заступничеством, сколько с пониманием Сталиным необходимости создания благоприятной атмосферы перед приближающимся I Всесоюзным съездом писателей. Известно, что Н. И. Бухарин написал Сталину записку по поводу Мандельштама, где была фраза: «Пастернак тоже беспокоится». Похоже, в данном случае общение Бухарина со Сталиным не ограничивалось только разговором об арестованном поэте. Видимо, в июне 1934 года речь шла о предстоящем съезде писателей, о докладе на нем Бухарина и об особой роли Б. Пастернака в советской поэзии. Так что Бухарин имел не только «поручение партии» выступить на съезде писателей. В той или иной форме имелось и личное одобрение Сталиным общей направленности бухаринского выступления.
Борис Пастернак, поэт, далекий от повседневных горячих тем, трудно воспринимаемый читательскими массами, в принципе устраивал Сталина в роли «первого поэта страны», отведенной ему Бухариным. Но каковы же ответные шаги? Конечно, Пастернак сейчас активно переводит грузинских поэтов, в том числе и их стихи о Сталине. Но сам что-то не спешит с похожими. А в сборнике «Второе рождение» (1934 г.) большое стихотворение «Волны», написанное к тому же на темы Грузии, он посвятил Н. Бухарину!
Сталин знал, что на съезде писателей слова Бухарина о Маяковском и Пастернаке не нашли поддержки. Однако летом 1935 года следует еще один жест сталинской милости: по личному распоряжению Сталина Пастернак включается в состав немногочисленной советской делегации на Парижский конгресс в защиту культуры. Там его дружно приветствуют как крупнейшего поэта Советской страны. И что же? В октябре Пастернак уже ходатайствует перед Сталиным об освобождении арестованных близких родственников А. Ахматовой. (За какой-то застольный анекдот были арестованы Н. Н. Пунин, муж Ахматовой, и Л. Н. Гумилев, ее сын.) Через несколько дней они были освобождены. Но эта «неуправляемость» Пастернака стала уже раздражать Сталина.
Слева направо: Борис Пастернак, Владимир Маяковский, Тамизи Найто, Арсений Вознесенский, Ольга Третьякова, Сергей Эйзенштейн, Лиля Брик. 1924 г.
Все-таки самый лучший писатель – это мертвый писатель. Такой уже не опасен, нового он не напишет и не скажет. А если он был лучшим, то и останется лучшим. Так что, указав на недооценку Маяковского, можно не только отметить еще одну ошибку Бухарина. Чаще вспоминая Маяковского, можно поменьше говорить и о Пастернаке. Наконец, положительная оценка Маяковского, безусловно, встретит благоприятный отклик среди молодых партийных и творческих работников.
Был и еще один повод для такого оборота дела. Сталин в 30-е годы внимательно следил за политическими выступлениями оппозиционеров за рубежом. И в первую очередь – за публикациями Троцкого. (Кстати, предоставление всех подобных материалов было весьма важной обязанностью зав. Отделом печати ЦК ВКП(б) Б. М. Таля – одного из адресатов рассматриваемой резолюции вождя.) Вскоре после гибели Маяковского в берлинском журнале «Die Literaturische Welt» (№ 39 от 23 сентября 1930 г.) появилась статья Л. Д. Троцкого «О положении советского писателя». В ней есть такие слова: «Маяковский не сделался основоположником пролетарской литературы и не мог им сделаться, – не мог по тем же основаниям, по каким невозможно построение социализма в одной стране» [См. также: Троцкий Л. Д. Самоубийство В. Маяковского // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). Париж, 1930. Май. № 11. С. 39–40].
К концу 1935 года социализм в СССР, по словам Сталина, был «в основном построен». Пора было официально утвердить и главного поэта «нашей эпохи».
Как видим, нет ничего удивительного в том, что Сталин положительно реагировал на письмо Брик, что «все обошлось хорошо». И надо сказать, этот тщательно продуманный Аграновым ход оказался действительно очень эффективным.
6
Обратимся к дальнейшему рассказу Л. Ю. Брик: «Меня принял секретарь ЦК Ежов. Сначала он подробно расспросил, все ли так обстоит на самом деле, как изложено в письме. Я сказала: “Вы же могли бы это уже проверить”. Он усмехнулся: “А мы уже проверили”. Малоприятный, надо сказать, был человек. Продержал меня полтора часа» [Слово. М., 1989. № 5. С. 79].
А может быть, при разговоре присутствовал и третий участник – Я. С. Агранов? И «мы уже проверили» – это значит, что Яков Саулович уже проинформировал Ежова без излишних в этих условиях проверок, что факты соответствуют действительности. Иначе как можно было провести проверку многих пунктов письма, прямо относящихся к работе Моссовета, минуя его председателя – Булганина («Книг в магазинах нет, кабинет Маяковского не организован, библиотека-музей – тоже, Моссовет отказал в деньгах» и т. п.)? Вместо этого у Л. Брик: Ежов «позвонил Булганину – председателю Моссовета. Прочитал ему мое письмо, потом, после многозначительной паузы, добавил: “А вот что думает об этом хозяин!..”» [Слово. М., 1989. № 5. С. 79]. Ясно, что Булганину ничего о такой постановке вопроса известно не было. Да и общее время беседы («полтора часа!»), и неожиданно смелый для, казалось бы, столь официальной обстановки выпад Лили Юрьевны («Вы же могли бы это уже проверить») говорят о том, что беседа носила вполне дружеский, непринужденный характер и каждый участник сцены «хорошо знал свою роль».
Продолжим хронику событий в изложении Брик. Итак, Ежов, кроме того, «при мне позвонил Мехлису в редакцию “Правды”. Сказал ему: “Брик обратилась с письмом к хозяину”. И прочитал ему резолюцию Сталина. “Надо соответствующим образом подать в завтрашнем номере. Открыть эпоху Маяковского. Брик к тебе приедет”. Из ЦК я поехала в редакцию “Правды”, там готовилась полоса с крупным аншлагом: “Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи. И. Сталин”.
Она вышла на следующее утро».
А теперь – эти же события в изложении В. А. Катаняна:
«Лиля в тот же день (т. е. выйдя из ЦК. – В. Д.) позвонила в Ленинград и все рассказала Осипу Максимовичу, который не мог отлучиться из Малого оперного, где шли в то время репетиции “Камаринского мужика”. Потом звонила Александре Алексеевне и сестрам, с которыми поддерживались нормальные отношения. Потом Николаю Асееву и Семе Кирсанову. Они вскоре прибыли прочесть все своими глазами. Радовались. Вечером мы с Л. Ю. поехали в “Правду”. Я сидел у И. Г. Лежнева, пока Мехлис беседовал с Лилей Юрьевной» [Катанян В. А. Не только воспоминания // Дружба народов. 1989. № 3. С. 224–225].
