Владимир Дядичев - Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского
Так 24 ноября 1935 года родилось это письмо, «и уже готовый текст» оказался у Агранова [В Государственном музее В. В. Маяковского хранится запись беседы с Б. Я. Горожаниной, вдовой друга Маяковского В. М. Горожанина, которому поэт посвятил стихотворение «Солдатам Дзержинского». В этой записи о письме Л. Брик Сталину говорится: «Это письмо Сталину написано в квартире Агранова в Кремле (бывшая квартира Енукидзе). В этот день в этой квартире собрались Я. С. Агранов с женой Валей. Были В. Э. Мейерхольд с 3. Райх, В. М. Горожанин с Бертой Яковлевной и Примаков В. М. с Лилей Брик. Собрались по случаю, обсудить вопрос, как увековечить память Маяковского».].
«Словом, все обошлось хорошо. Сталин в тот же день получил мое письмо. А утром мне позвонили из ЦК и попросили немедленно приехать в Москву». Можно понять, что «в тот же день» означает «в тот же день, как письмо оказалось у Агранова». При этом последовательность фраз – «все обошлось хорошо. А утром мне позвонили» – говорит также и о том, что Лиля Юрьевна узнала, что «Сталин получил письмо» еще до (!) звонка ей из ЦК.
27 и 29 ноября центральные газеты сообщили об очередном постановлении ЦИК и СНК СССР. Г. Г. Ягоде было присвоено звание Генерального комиссара Государственной безопасности. Группа руководящих лиц ГУГБ НКВД была утверждена в званиях комиссаров Государственной безопасности 1-го и 2-го рангов. Среди шести комиссаров 1-го ранга первой идет фамилия Я. С. Агранова. «Правда», «Известия», «Красная звезда» помещают портреты и Г. Ягоды, и этих его ближайших сотрудников. Кстати, среди комиссаров 2-го ранга – Паукер Карл Викторович, начальник оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР. Он же комендант Кремля и фактический начальник его охраны. Это давно уже отнюдь не рядовая должность!
Теперь уже у Лили Юрьевны появился повод позвонить и поздравить Якова Сауловича. Он-то, видимо, и попросил ее срочно приехать в Москву. Ну а дальше уж «все обошлось хорошо. А утром…» и т. д.
Итак, «Сталин получил мое письмо». Точнее, не «получил», а Я. С. Агранов ему «доложил». В целом Сталин был доволен результатами работы Якова Сауловича. В свою очередь, Агранов был вполне в курсе планов Сталина по этому вопросу. Так что резолюция на письме Брик была весьма благоприятная. Приведем здесь ее полностью:
«Тов. Ежов! Очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление. Жалоба Брик, по-моему, правильна. Свяжитесь с ней (с Брик) или вызовите ее в Москву, привлеките к делу Таль и Мехлиса и сделайте, пожалуйста, все, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов. Привет! И. Сталин».
Не затруднился Сталин и вопросом, кому поручить «восстановление справедливости» в отношении Маяковского. (А возможно, это ему подсказал Я. Агранов.) Казалось бы, дело касается чисто литературных вопросов. Уже функционирует унитарный Союз писателей – «инженеров человеческих душ», под рукой – сменивший Луначарского нарком просвещения А. С. Бубнов, зав. Отделом печати ЦК ВКП(б) Б. М. Таль, рядом – такие специалисты по части идеологии и словесности, как Л. 3. Мехлис, А. С. Щербаков. Но нет. Письмо прошло по линии НКВД, через Агранова, и исполнение поручено Н. Ежову, в то время, как мы уже знаем, ревностному куратору органов внутренних дел от ЦК партии, а фактически – от Сталина.
Исполнитель столь же зловещ, сколь вроде бы и неожиданен. Однако, как видим, его появление вполне логично следует из изложенной версии событий. Особенно несвойственен Ежову, так сказать, «позитивный характер» следующей из резолюции работы – пропаганды наследия погибшего поэта. Правда, есть в резолюции и знакомые слова: «Безразличие… преступление. Жалоба Брик правильна».
4
Наблюдательный читатель мог обратить внимание и на такие любопытные совпадения.
В некрологе на смерть Маяковского «Памяти друга», подписанном Я. Аграновым и другими, в первой же фразе говорится о гибели «одного из крупнейших писателей-революционеров нашей эпохи». В тексте самого письма Л. Ю. Брик есть такие слова: «Прошло почти шесть лет со дня смерти Маяковского, и он еще никем не заменен и как был, так и остался крупнейшим поэтом нашей революции». В резолюции Сталина – «Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи». Что это? Словесные штампы «нашей эпохи»? Возможно, возможно.
Впрочем, ни Сталин, ни авторы некролога или письма в своих определениях не были оригинальны. Еще в 1923 году Лев Троцкий писал: «Маяковский – большой, огромный талант. Принятие Маяковским революции естественнее, чем у кого бы то ни было из русских поэтов» [См.: Троцкий Л. Д. Литература и революция. М., 1924. C. 110; Он же. Футуризм // Владимир Маяковский: Pro et contra. М., 2006. С. 811–812]. А. В. Луначарский в сопроводительном письме для загранпредставительств при отъезде поэта в заграничную поездку в 1924 году указывал: «Маяковский является одним из крупнейших и талантливейших поэтов современной России». Так что для появления очередной легендарной фразы Сталину вместе с Аграновым долго думать не требовалось.
Здесь, однако, мы должны сделать еще один экскурс в прошлое. Дело в том, что у Агранова, помимо вроде бы альтруистической «борьбы за справедливость» в отношении Маяковского или желания помочь Л. Брик, был еще и определенный личный интерес именно в таком обороте дела.
Маяковского довольно сильно травили его противники при жизни. Далеко не все они унялись и после его смерти.
15 апреля 1930 года в «Правде» был опубликован уже цитировавшийся выше некролог «Памяти друга», подписанный группой товарищей поэта. А 26 апреля 1930 года группа руководителей РАПП (Л. Авербах, В. Ермилов, B. Киршон, Ю. Либединский, А. Селивановский, В. Сутырин, А. Фадеев) направила письмо Сталину и Молотову. В нем, в частности, говорилось:
«Уважаемые тов. Сталин и Молотов.
Как и следовало ожидать, самоубийство В. Маяковского сильно обострило ряд болезненных явлений в среде советского правительства и части молодежи. Ошибка родилась из того, что некоторые коммунисты от имени группы «близких друзей Маяковского» выступили вместе с «лефовцами» со статьей в «Правде» (№ 104) и тем самым стерли черту между партийной оценкой Маяковского и апологетически-спекулятивной позицией его бывших литературных соратников» [Цит. по: Правда. 1988. 22 июля. С. 4].
Это был уже прямой упрек ему, коммунисту Агранову, чья подпись стоит первой в «группе товарищей». Конечно, нет сведений, знал ли Яков Саулович о письме рапповцев, но по роду своей деятельности должен был знать. Кляуза была тем более неприятна, что задевала служебный авторитет крупного чекиста в глазах его молодых сотрудников. В свое время именно Агранов ввел таких чекистов, как М. Горб, Эльберт, 3. Волович, в круг «лефовцев». И подписи некоторых из них также появились в числе «группы друзей» под некрологом.
Этим, однако, дело не ограничилось. В развитие идей рапповской кляузы по официальному поручению Я. М. Молотова (и, очевидно, с согласия Сталина) 19 мая 1930 года в «Правде» была опубликована статья Л. Авербаха, В. Сутырина и Ф. Панферова «Памяти Маяковского». Как видим, даже своим названием она «уточняла» предшествующую – «Памяти друга».
Вот несколько фраз из этой большой «подвальной» статьи: «Вступая в РАПП, Маяковский говорил: “РЕФ – это та дорога, которая ведет по пути в РАПП”.
“Партийный ли вы сейчас?” – спрашивали его. – “Нет. Приобретенные навыки в дореволюционные годы крепко сидят”. Эти откровенные и правдивые слова дают очень много для понимания Маяковского, – куда больше, чем устные и печатные воздыхания многих «посмертных друзей» Маяковского, канонизирующих поэта как непогрешимого пролетарского классика. Вся жизнь и творчество Маяковского были и останутся навсегда примером того, как надо перестраиваться и как трудно перестраиваться…» и т. д. и т. п.
А вскоре Л. Авербах издал свою брошюру под тем же названием – «Памяти Маяковского», повторявшую положения правдинской статьи и выдержавшую в 1930–1931 годах три (!) издания. (Таков парадокс: один из первейших издателей Маяковского при его жизни умудрился стать первым автором книги о поэте после его смерти. Как видим, шустрые умельцы «перестраиваться» и обвинять других в собственных грехах были и в те времена.)
Вернемся, однако, к статье в «Правде». Это уже был печатный (и где – в центральном органе партии!) «щелчок по носу» Агранову. Но, похоже, что в своем поучающем раже авторы явно «превысили свои полномочия». В то время, в 1930 году, у Якова Сауловича еще не было реальных возможностей воздействия на эту группу РАПП, возглавляемую Авербахом, родственником и протеже его прямого начальника – Г. Ягоды. Теперь, в 1935 году, такой случай представился.
К этому времени РАПП был распущен. В августе 1934 года состоялся I Всесоюзный съезд Союза писателей. Дело было, конечно, уже не в мелочной отместке Авербаху и прочим. Своей резолюцией Сталин ставил как бы «знак качества» и подтверждал справедливость оценок Маяковского, данных авторами «Памяти друга» еще в 1930 году. Еще заметим – у рапповцев: «Жизнь и творчество Маяковского были и останутся навсегда… как надо перестраиваться и как трудно». У Сталина, в назидание оным: «Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим. Безразличие к его памяти и его произведениям». Поэтому-то Яков Саулович и не стал предпринимать каких-то самостоятельных шагов по ускорению выполнения даже ранее принятых решений об увековечивании памяти Маяковского. Указание на высшем уровне – вот это было весомо!
