Сергей Дубавец - Русская книга
ВОЗРОЖДЕНИЕ ПО-СОВЕТСКИ
Если бы сегодня можно было открутить время назад — на рубеж 70-х и 80-х, то национальную идею следовало бы сформулировать по- другому. Не как идею символики и языка, а как идею лучшего человека. Иначе говоря, не как идею атрибутов, а как идею носителя. По-моему, сегодня не столько партии, движения и харизматичные лидеры, а именно лучшие люди должны принести Беларуси освобождение от хамства, разрухи и плена. В этом смысл возрождения.
Ведь что толку, если на следующих выборах президентом Беларуси станет домком Швондер? Пусть даже и национально сознательный? Первое, что сделает Швондер-президент — это откажется от языка, флага и независимости. Чтобы убедиться в этом, нашего национального опыта уже достаточно.
Говоря о лучшем человеке, я имею в виду, конечно, не микеланджеловского Давида или ницшевского Заратустру. В каждой человеческой группе встречаются люди притягательные — более свободные, опытные, культурные, аккуратные, обязательные, надежные, большие профессионалы в своем деле. Это и есть лучшие люди. Они знают себе цену, но — без гордыни. Они — элитарные, но без снобизма. Нормальные люди. Те, о ком другие обычно говорят — порядочный человек. Лично я не встречал ни одного порядочного человека, который бы выступал против белорусского языка и независимости. Но вот в чем здесь проблема.
Стереотип порядочного человека у нас сформировался в советское время, когда была единая система воспитания, и каждый с детства знал, «что такое хорошо, что такое плохо». Для белорусов это был российский стереотип, который приходил к нам вместе с книжками про дядю Степу, про «значек ГТО на груди у него», про волшебное слово. При всем уважении к витковскому Васе Веселкину, он, вместе с Миколкой-паровозом и полесскими робинзонами, оставался с краю воспитательного процесса, да и не претендовал на формирование национального стереотипа порядочности.
С развалом союза рухнула и общая система воспитания, а вместе с ней — и тот монолитный российский стереотип. Смыслом национального возрождения народов стало утверждение своего стереотипа порядочного человека. И, видимо, только в Беларуси этот смысл ограничился формальной стороной — атрибутикой независимости.
Трудно представить себе, чтобы где-то в Эстонии и Латвии — при всей их демографической драме, когда половину населения составляют советские люди, — чтобы там ставили целью язык, флаг и герб. Все это было, но лишь как форма. Целью же там ставили утвердить национальный стереотип порядочности и привести к власти порядочных людей.
Кстати, результат такой постановки национальной идеи виден уже сегодня. Почему это русскоязычное население Балтии, наперекор прогнозам, не восстает в массе своей, а как бы и совсем притихло? Да потому, что эстонцы, латыши и литовцы задали на порядок более высокий нравственный стандарт, не говоря уже об уровне и качестве жизни. А русским Балтии хватило разума не протестовать против порядочности. Они, русские, хотят жить в таком, в лучшем обществе. А для этого нужно всего лишь слегка знать язык, историю и конституцию страны, в которой живешь. Вот где только появляется язык в балтийском варианте национальной идеи. Он изначально рассматривался не как проблема возрожденцев, а как проблема русскоязычных.
В Беларуси произошло иначе. На руинах дяди Степы и волшебного слова какое-то время гулял ветер, до тех пор, пока туда не вскарабкался «совок» и свой жизненный мотивчик не объявил моральным кодексом белорусов.
СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ
Несколько лет назад, когда так много писали о сталинских преступлениях, и порядочность была на взлете, также на взлете была и национальная идея. Но что-то помешало им соединиться. Помните, когда ВС принял закон о языке, декларацию о суверенитете и символику, было такое ощущение, что все это — на поверхности, что оно не проникает в глубь общества.
— Да не насилуйте вы нас вашей мовой! — возмущались одни.
— Да как это можно — не уважать родной язык! — отвечали другие.
Недоразумение возникало из-за отсутствия единого этического стереотипа, комплекса представлений о порядочности — общего как для первых, так и для других.
С этого момента национальная идея и порядочность стали постепенно терять высоту — каждая в отдельности, но всегда параллельно — как в обществе, так и одна в другой. И вот результат. Сегодня лучшими людьми публично признаны не порядочные, а другие — моторные, хамоватые, в меру безграмотные, хитрые, оборотистые непрофессионалы.
Национальная идея также потерпела этапное поражение, так как не ставила на нормальных, а ставила на массовость, не растила нормальных и, что главное, сама не стала идеей нормальности, культом лучших качеств человека.
Булгаковский Швондер встречается сегодня и в вертикальном госучреждении, и на митинге — с бело-красно-белым значком. Его можно найти и в президентской редакции, и в независимой газете. «Собачье сердце» Михаила Булгакова — пожалуй, наилучшим образом подходит для иллюстрации темы лучшего человека, поэтому я перечитываю именно эту книгу.
Национально-сознательный «совок» — явление вроде бы новое. Тем не менее, корни его уходят в далекую историю.
Белорусское движение, в отличие от других национализмов, еще не обрело отпорности к социальной антисанитарии. 70 лет совдепа и сталинская «селекция» пришли на благодарную почву. Культ толеранции и равенства, который в самой белорусской крови, постепенно был подменен культом уравниловки. Впрочем, еще в начале нашего века белорусская идея делала свои первые шаги нога в ногу с социализмом. Первая наша политическая партия — Белорусская
Социалистическая Громада. А еще раньше, в 1864-м, Калиновский декларирует из-под виселицы: «У нас нет дворян, у нас все равны». Помню, как любили обыгрывать эту фразу белорусские советские писатели. Но если «оживить» эти слова сегодня, то они будут звучать так: «У нас нет лучших, отличных от толпы». Извините, но за кем тогда идти, на кого смотреть, кого слушать, с кого брать пример? Для чего вообще что-нибудь делать? Говорить по-белорусски? Но, как замечает булгаковский проф. Преображенский, «это еще не значит быть человеком».
Быть человеком — знать, как жить, и уметь жить. Так, думаю, понимает это среднестатистический белорус.
У нас же возрожденцы всегда ставили на государство. Мол, оно — свое, не свое или не совсем свое — должно законами ввести в употребление язык, символику и национальные приоритеты. Наверное, так оно когда-то и будет, но, как говорится, только после того, как. Государство — не бог и не волшебник, исполняющий желания. Это лишь инструмент.
Помню, еще в советские времена была такая литературная дискуссия — должен ли писатель подниматься выше уровня народа, или все же его призвание — в доступности? Сегодня в литературе это уже никого не волнует. Сторонники доступности так и не добились высоких тиражей, потерпев фиаско от индустрии коммерческих книжек. Зато их позиция целиком победила в политике. На выборах последних лет возрожденцы явно умерили манеры и интеллект, дабы уподобиться, так сказать, народу, а на самом деле — более удачливым политикам популистского типа.
Совместное с коммунистами прошлогоднее застолье и предопределило завершение этого этапа национального возрождения.
Таким образом, национализм, возникший в элитарных научных и культурых кругах, «пошел в народ», а пришел к «совку», потому что народа, объединенного единым представлением о добре и зле, единым стереотипом порядочности, у нас пока нет. Сам возрожденец не стал воплощением этого стереотипа — лучшим человеком. Должен был, но не смог. Да и задача такая не ставилась. Ставилась скорее обратная — ближе к людям.
Первым эту близость почувствовал на себе язык. До 90-х годов в Беларуси не было ни одного альтернативного объединения, ни одного издания, которые бы пользовались советским правописанием 33-го года, так называемой наркомовкой. Именно несоветский белорусский язык стал в те годы языком демократии и высокого национального идеала.
После того, как круг возрожденцев расширился, зазвучали голоса в защиту наркомовки, мол, народ и такого языка не знает. Так говорили те, кто присоединился. Люди, не вырвавшие из себя «совка», ибо не склонны в принципе чем-либо жертвовать. Они — за независимость и демократию, ибо кто же против сыра с маслом? И уже то, что они «за», вроде бы избавляет их от каких-либо изменений собственной сущности. Мол, они же не против, значит, сгодятся и такие. Так в круги возрождения пришел демократический «совок». Именно требование наркомовки и стало знаком этого прихода.
Вслед за этой «заботой о народе» прозвучало следующее требование — ввести русский язык в среду возрожденцев и в независимую печать. Ввели. Дальше — больше. Разговаривать доступно! Это значит, если понадобится, то и по фене. Но и здесь не конец. Не будет ничего удивительного, если завтра именно среди воз- рожденцев возникнет дискуссия о самом белорусском языке, мешающем нормально заниматься демократией и сражаться с диктатурой.