Виктор Тамман - В черной пасти фиорда
Как только рассвело, мы подвсплыли. Поднимаю перископ, осматриваюсь. Лодка проходит опушку шхер, как грибник редколесье. Справа и слева острова. Из воды торчат скалы и камни, а над рифами и отмелями кипят буруны. Все это четко видится на фоне светлеющего востока. Утро ясное, малооблачное, ничто не предвещает непогоды, которая так часто посещает район Нордкапа, находящегося от и примерно в 25 милях. Пологая зыбь постепенно исчезает.
В рубку поднимается командир БЧ Афанасьев.
— Нас немного снесло приливным течением, — говорю ему. — Возьмите несколько пеленгов. Ельмсё, Инге и другие острова видны отчетливо. Определитесь и подправь: курс.
Иван Григорьевич привычно орудует ручками увеличения, наклона горизонта, пользуется различными приспособлениями умного оптического прибора. Зубами штурман зажимает карандаш, из-за пазухи торчит блокнот…
В водах, занятых противником, подводная лодка двигается самым малым ходом, на что уходит уйма времени. Чтобы войти в фиорд, проникнуть в глубь его, поставить мины и вернуться обратно, требуется 12–14 часов, а иногда и сутки.
Час проходит за часом. Наша лодка, преодолевая опасности, медленно, но упорно идет к внутришхерному фарватеру. Периодически мы подвсплываем, уточняя свое место.
К исходу дня добираемся наконец до пункта, к которому так долго шли. Мы находимся в северной части довольно обширного плеса, откуда удобно наблюдать за движением вражеских кораблей.
Вскоре на западе показывается мотобот. Он проходит мимо нас и скрывается в проливе, который намечен нами для минирования. Обращаю внимание на одно обстоятельство: мотобот придерживался южной стороны, срезав почти вплотную входной мыс. Следовательно, и нам целесообразно идти но его пути, но перед мысом развернуться и двинуться поперек пролива, именно тут, сразу же после поворота, вблизи уреза воды, сбросить первый «гостинец» и далее потянуть цепочку мин, перекрывая фарватер. Тогда ни один корабль, как бы он ни прижимался к приглубому берегу, не избежит встречи с миной.
Время постановки заграждения, заранее рассчитанное, подошло, и подводная лодка направилась к исходной позиции. Я прикидываю дистанцию до мыса на глаз — идти остается совсем немного, меньше мили,
В тесноте шхер можно маневрировать, полагаясь лишь на свой опыт, тут, как при швартовке или движении по рейду, на котором стоят корабли, нет времени для штурманских расчетов. В наших условиях трудность маневра усугубляется еще и тем, что в перископ не видно ни носа лодки, ни кормы — их приходится представлять мысленно.
Приближаемся к мысу. Опасность, когда к ней подходишь, кажется ближе, чем она есть на самом деле, такова уж психология человека. Но я силой воли сдерживаю себя, не даю раньше времени команду на поворот.
Темный силуэт мыса громоздится совсем рядом. Кажется, что не форштевень лодки, а моя грудь вот-вот ударится об острые скалы. Физическое ощущение настолько реально, что хочется сжаться, вытянуть вперед руки, загородиться…
Ну, теперь уж пора отворачивать.
— Лево на борт!
Поставив нить перископа в диаметральной плоскости лодки, я с нетерпением жду момента, когда чернота монолитной массы гранита «отодвинется» и форштевень устремится на чистую воду.
Корабль никогда не начинает поворота сразу. Он как бы подумает, затем чуть дрогнет и станет медленно, точно нехотя, уклоняться в сторону, и только после этого циркуляция ускоряется. Особенно ярко все это проявляется на малом ходу. Командиры хорошо знают свойство своего корабля, но каждый раз волнуются, если маневр связан с риском.
Мы на траверзе мыса. Но я по-прежнему неспокоен: не задеть бы кормой за скалы или грунт.
Лодка ложится на боевой курс. Звучит команда:
— Ставить мины!
И сразу же уходим на глубину (мы в полосе, где поставила заграждение подводная лодка «К-21»). Из восьмого отсека докладывают:
— Первая вышла!
Отлично работают минеры. Снова на высоте командир отделения старшина 1-й статьи Н. К. Величко. Наум Куприянович до тонкостей знает свою специальность. Немалая его заслуга в том, что все наши минные постановки прошли без единого срыва, без единого заедания (теперь-то это можно сказать с уверенностью).
Наш подводный заградитель движется поперек пролива, все идет, казалось бы, нормально. Но вот после третьей мины из акустической рубки доложили:
— С правого борта шум винтов!
Да, это самое неприятное, что можно себе представить, хуже и не придумаешь. В тесном проливе, далеко от моря, работа в полном разгаре: крышки труб открыты, мины вываливаются…
— Четвертая вышла!
Неужели мы чем-то выдали себя, нас заметил враг и теперь спешит начать преследование? Или это мирное норвежское судно?
Извечный вопрос: что делать? Любое дело не хочется прерывать, ну а уж минную постановку тем более. Когда ее удастся потом продолжить? Да и опасность возрастет: можно и на своих минах подорваться.
Мучительно ищу правильное решение. Если идет противолодочный корабль, то на близкой дистанции он непременно обнаружит нас. Ведь кроме обычного шума на лодке теперь прибавились звуки механизмов, выталкивающих мины.
— Пятая вышла! — докладывают минеры (они-то не знают о нависшей опасности).
Итак, надо принимать какое-то решение…
— Акустик! Куда смещается пеленг?
— Пеленг медленно смещается на корму! Корабль приближается!
В центральном посту все как бы замерли. Старпом Редькин не мигая уставился на меня своими серо-зелеными глазами, ожидая приказаний. Ошибки нет: и по звуку, и по частоте оборотов делаю вывод — к нам приближается противолодочный корабль. И все же надо проявить выдержку.
— Разрешите сходить в акустическую рубку? — спрашивает Григорий Семенович.
А через несколько минут, приоткрыв дверь рубки, он с облегчением сообщает:
— Корабль противника отвернул: пеленг быстрее пошел на корму, шумы удаляются.
Мы продолжаем ставить мины. Через какое-то время опять слышим шум винтов. Потом еще и еще. Противник треплет нам нервы, но в непосредственной близости его нет.
— Двадцатая вышла!
Мы поздравляем друг друга с боевым успехом и ложимся на курс отхода.
Еще один экзамен
Проходит более двух часов. При очередном подъеме перископа осматриваю горизонт. И вдруг меня словно током ударило — со стороны Хаммерфеста показались корабли противника, идущие шхерным фарватером. Атаковать их невозможно, мы слишком далеко — торпеды не дойдут. Чтобы атаковать, надо разворачиваться, ложиться на обратный курс и догонять. Нет, это нереально. Остается одно: наблюдать, и не только из-за спортивного интереса… Сердце заработало на «повышенных оборотах», сильнее застучало в висках. Есть от чего! Это же редчайший случай: к заграждению, которое мы только что выставили, приближается конвой.
Выходит, наш экипаж сдает экзамен. Вот-вот выяснится, правильно ли мы приготовили мины, нет ли ошибки в определении оси фарватера, точно ли рассчитан боевой курс и минный интервал. Ну как тут не волноваться!
Мы выставили немало мин (считая сегодняшние — 100). Однако какое их воздействие, какой урон они приносят врагу, остается в большинстве случаев неизвестным. А ведь никакая деятельность, никакой труд не приносят радости, если не видны его плоды. Эйнштейн как-то сказал, что самая приятная работа — колка дров, там результат сразу налицо. Можно понять неудовлетворенность подводников, совершающих полные смертельной опасности глубокие рейды в базы противника и не знающих, какова эффективность минных постановок.
Приказываю вахтенному офицеру Новожилову:
— Записать в вахтенный журнал о фашистском конвое, идущем к месту минной постановки, и передать о нем по отсекам.
Конвой противника шел к заминированному участку. Это означало, что шхерный фарватер нами определен правильно.
Даю посмотреть в перископ Новожилову. Он внимательно наблюдает, затем с волнением докладывает:
— Идущие впереди катера скрываются в проливе…
— И не подорвались?
— А так и должно быть, — гудит басом капитан-лейтенант, — мы ведь ставили углубление в минах с расчетом на осадку глубокосидящих кораблей.
Снова прижимаюсь к окуляру и, затаив дыхание, слежу за развитием событий. Транспорт подходит к минному заграждению все ближе и ближе. Наконец его корпус начинает скрываться за островом. И тут происходит взрыв. Столб вспененной воды взлетает ввысь. По инерции судно еще продвигается вперед, окутывается паром и дымом. Теперь его плохо видно. Эскортные корабли резко отворачивают влево, заслоняя картину трагедии. И все же я успеваю разглядеть, как наклонились мачты подорванного транспорта. В перископ смотрят Герасимов, Редькин, Иванов и Новожилов (дали поглядеть и рулевому Матвеенко). Однако никто не может твердо сказать, что подорвавшийся транспорт затонул.
