Евгений Гришковец - От ЖЖизни к жизни
Пока взлетали, пока набирали высоту и нельзя было ходить по салону, Андрей нетерпеливо ждал возможности обратиться к стюардессам за помощью. За эти двадцать пять минут он начал покашливать, успел сначала вспотеть, а потом замёрзнуть. Осознав в себе болезнь, он стал совершенно больным.
У стюардесс нашлись только обычные обезболивающие. Андрей принял сразу две таблетки: голова просто раскалывалась от боли. Он попросил горячего чая, но ему ответили, что это возможно только тогда, когда питанием и напитками обслуживают всех пассажиров. Тогда он попросил плед. Его знобило. Он даже не стал снимать пиджак. Понимая, что сильно изомнёт одежду, всё равно укрылся пледом поверх пиджака, чтобы было теплее. Да и сил снимать и куда-то пристраивать пиджак не было совсем. Он вжался в кресло, скукожился, крепко сжав зубы, и страшно сердился на болезнь, которая отнимет у него много сил и как минимум несколько грядущих дней. Сердился на задержку рейса, на усталость, на банк, у которого слишком много филиалов, на необъятные размеры родной страны, на то, что, кроме как в столице, никто нигде делать ничего не умеет и не хочет, и ему приходится мотаться по разным городам, на то, что на высоте десять тысяч метров не найти лекарств, чтобы остановить развитие хвори… Он прямо-таки видел, как в недрах организма активные и агрессивные болезнетворные бактерии побеждают усталых, вялых, но хороших. А лететь было ещё долго, очень долго.
Головная боль вскоре отступила. Голова не столько прошла, сколько одеревенела. Кашель усиливался, горло болезненно реагировало на каждое сглатывание.
Еду подали быстро. Измотанные пассажиры так же быстро её съели, потом выстроились в туалет, кто-то послонялся по салону, и самолёт стал затихать. Плачущие дети, видимо, уснули, разговоры иссякли. Ровный гул стал основным непрерывным звуком, успокаивающим и убаюкивающим.
От еды Андрей категорически отказался. Сама мысль о ней вызывала тошноту. Чая он выпил две чашечки, более-менее смягчил горло, согрелся и попытался угнездиться поудобнее, чтобы заснуть. Но заснуть не удавалось. Всякое положение тела было неудобно, хотя ему ещё несколько дней назад казалось, что он привык к авиакреслам и может спать в любой их модификации.
А ещё раздражала соседка. Не сердила или не нравилась, а именно раздражала. В соседнем кресле оказалась молоденькая девица. Маленького роста, румяная, веснушчатая, с короткими рыжими волосами и весёлыми блестящими глазами, которые буквально сверкали из-за больших очков в модной чёрной пластмассовой оправе. Одета девица была во что-то мягкое и бесформенное. У неё с собой было множество предметов, предназначенных для удобства в полёте. Как только оказалась на своём месте, она тут же разулась и натянула на ноги толстые яркие носки крупной вязки, поджала под себя ноги и угнездилась в кресле. Из рюкзачка она достала, моментально надула и надела на шею специальную подушку, воткнула в уши наушники, пристегнулась ремнём безопасности, извлекла откуда-то большое зелёное яблоко и книгу, книгу открыла, уставилась в неё и громко захрустела яблоком. Всё это она успела сделать ещё до того, как самолёт стал выруливать на взлётную.
Из её наушников, хоть и тихо, доносился ритм. Только ритм. Яблоко она откусывала редко, но очень громко и даже звонко. Яблоко было большое, а книга толстая. Соседка периодически посмеивалась прочитанному, но чаще тихонько похрюкивала, сдерживая смех, видимо, было смешно, но не очень. А иногда смеялась в голос. По ней было видно, что ей просто здорово и ей всё нравится. Как раз это Андрея и раздражало. Ему было плохо.
Свою еду соседка, отложив книгу и вынув наушники, съела с аппетитом. Пока она ела, Андрею удалось с ней поговорить. Представилась она Аней. Аня была родом откуда-то из северного городка, название которого Андрей тут же забыл. Училась в питерском университете на филологическом. Андрей попытался сказать, что он тоже филолог, та сначала обрадовалась, а потом, услышав про факультет журналистики, пренебрежительно хмыкнула. Аня училась на третьем курсе, специализировалась на зарубежной литературе. Она быстро рассказала, что её интересуют японские средневековые тексты, что она хочет в дальнейшем заняться литературным переводом с японского, но для этого надо менять учебное заведение, к чему она пока не готова. В Хабаровск она летала на студенческую конференцию, где ей понравилось, потому что было много живых японцев.
Закончив трапезу, она достала влажные салфетки, вытерла руки, лицо и шею, вставила в уши наушники, уткнулась в книгу и сразу захихикала. Андрей не успел спросить, что же это она такое весёлое читает, а ему было любопытно. Он вдруг понял, что очень давно не читал толстых книг. Никаких книг, кроме учебников, справочников, методик и сборников специальных статей. Он попытался вспомнить, когда в последний раз с увлечением читал беллетристику и что это была за книга. И не вспомнил. Он даже не смог вспомнить, каково это, читать литературу. Хотя когда-то много читал.
Он не заметил, как уснул. Сон получился болезненный, воспалённый и короткий. Ему приснился какой-то аэропорт и что он никак не может найти паспорт, не помнит, где мог его оставить, а телефон разряжен, и позвонить невозможно. Во сне он закашлялся и проснулся.
Основной свет в салоне самолёта был выключен, гул превратился в особую, ровно звучащую тишину, кто-то сзади басовито похрапывал, соседка уютно и совершенно бесшумно спала, надев на глаза наглазники на резинке.
Андрей сразу понял, что уже не уснёт. Озноб не прошёл, ломота в суставах никуда не делась, во рту было ужасно сухо, а губы, казалось, зашелестят, если ими подвигать. Он включил над собой лампочку, посмотрел на часы и с отчаянием обнаружил, что спал всего ничего, а лететь ещё почти шесть часов. Он приподнялся, огляделся, увидел, что во всём салоне горит всего несколько индивидуальных лампочек, и нажал кнопку вызова стюардессы. Пришла взрослая женщина с ввалившимися от усталости глазами, молча выслушала просьбу принести воды, и лучше сразу бутылку, чтобы не беспокоить её несколько раз.
Получив поллитровую бутылку воды, Андрей понял, что больше ему делать абсолютно нечего. Эта мысль повергла его в уныние и какую-то душную скуку. И тут взгляд его упал на толстую книгу, которую соседка вставила в карман впереди стоящего кресла. Андрей поколебался, но рассудив, что в этом нет ничего дурного, взял объёмный том. На обложке он прочёл: «Хрестоматия японской литературы XV–XIX веков». Он открыл её и узнал, что книга эта предназначена для студентов и преподавателей, а издана она каким-то университетом. «Никогда бы не поверил, что старинная японская литература может быть такой занятной», – подумал Андрей.
Он наугад раскрыл книгу, увидел плотный, не разбитый на абзацы и диалоги текст, полистал дальше и наткнулся на начало какого-то то ли рассказа, то ли повести, то ли новеллы. В верхней части страницы Андрей прочёл слово, которое тут же забыл, но успел подумать: «Интересно, это имя автора или название?» А текст под этим именем или названием начинался так: «Я, да будет вам известно, Фукакуса, смиренный житель столицы».
Эта первая фраза отозвалась в Андрее каким-то завораживающим эхом. Или, если проще сказать, она Андрею очень понравилась.
Теперь он не смог бы вспомнить, кто был этот Фукакуса. Текст для чтения был сложный, порядок слов в предложении – диковинный и витиеватый. Быстро, как привык, читать не получалось. Андрей понял, что прежде не читал такой литературы. Если она и была в университетской программе для журналистов, то факультативно, и он прошёл мимо. Андрей знал, что существует некая японская поэзия, короткие стихи хокку и танки. Он даже заучил несколько, чтобы при случае блеснуть эрудицией. Правда, не помнил, что именно выучил, хокку или танки. Зато помнил, что они отличаются размером, но какой у того и другого размер, сказать не мог.
Фукакуса куда-то шёл. Андрей читал, постоянно спотыкался о многочисленные, трудные даже для внутреннего безмолвного произношения названия японских провинций, дорог, деревень, городов, имена людей, рек, династий, горных вершин и перевалов. Всё имело свои названия, всё было важно давнему японскому автору. Андрей читал и читал, понимая, что читает слова, эти слова звучат в его голове, он слышит их, но в некий смысл они не складываются. И это ему тоже понравилось.
Понятно было только, что Фукакуса путник, но куда он шёл и зачем, Андрей уже не мог вспомнить, а точнее, когда читал, не очень-то и понимал. Правда, его удивляло то, что повествование создавало ощущение бесконечно долгого путешествия. При этом он прекрасно помнил, как выглядит на географической карте Япония и что по этим островам особо не попутешествуешь. Да и как можно всерьёз относиться к путешествию по Японии, когда летишь из Хабаровска в Москву? Медленно читая тягучий текст, держа в руках толстую книгу и ощущая её вес, Андрей даже подумал: «Эту книгу прочесть будет потруднее, чем обойти Японию пешком». Подумал он так и в первый раз в процессе чтения усмехнулся.
