Николай Прокудин - За речкой шла война…
– Нет!
– Дурила! Лови момент! Лично я уже созрел.
– Дозреешь и перезреешь в поезде. Я сказал нет! Никуда не пойдешь. Вали домой, к жене! Вовка, сейчас дело дойдет до драки, учти! Ну что за любовь втроём?
– Эх ты, дикарь! Сибирская глухомань! Втроём самое то! Ещё лучше вчетвером, пара на пару, со сменой. Но ничего, будешь на подхвате, на разогреве. Я тебе даже пальму первенства уступлю.
– Домой! В Педжен!.. Ирочка! Извини, Ирочка, но мы все ж таки уезжаем. Дела! Служба!
– Дурила! – повторила она хлюдовское. – Упускаешь шанс… Ну и ладно, не больно вы мне нужны. Без вас обойдусь. По-о-одумаешь! Отправляйтесь в свою глухую дыру.
И пошла, пошла – к своему дому. Монументальные бёдра. Стройные ноги. Коротенькая, никакая, юбчонка.
Никита вытер испарину со лба. Вот чёрт! Или он действительно дурила? Зря отказался?
Глава 8. Дикие пляски горцев
Успели-таки на троллейбус. Доехали на нём до привокзальной площади. Всю дорогу Хлюдов говоряще молчал. Скрипел челюстями.
Платформа и прилегающие к ней окрестности н-не располагали… На парапете – стайка цыганок с кучей цыганят, чумазых, оборванных, галдящих. Чуть дальше несколько «бичей» выясняли отношения, хватая друг друга за грудки. Пьяные, с опухшими лицами неопределенного возраста женщины целовались и обнимались с такими же пьяными и потрепанными мужичками.
Хлюдов свысока оглядел обитателей вокзала и глубокомысленно изрёк, вроде ни к кому не обращаясь (но, по сути, к Никите, в знак примирения):
– В нашей великой и могучей стране есть несколько отстойников, куда жестокое житейское море прибивает потерпевших кораблекрушение. Первый отстойник на востоке – это Чита. Второй на севере – Воркута. Третий на западе – Брест. Четвертый на юге – Ашхабад. Если попадешь в пену этого «прибоя», обратно уже не выкарабкаешься, как ни старайся. Опустишься на самое дно, утонешь. Так что, Никитушка, те, кого мы сейчас наблюдаем, – они и есть мутные брызги и хлопья пены.
– Н-да. Пьеса «На дне». Надеюсь, роль Челкаша нам не достанется. Хорошо бы обойтись без потасовки.
– Так точно! Сейчас мы будем мимикрировать. Сливаться с окружающим миром.
Хлюдов уселся на высокий выложенный из красного кирпича поребрик, достал бутылку рома, и уверенным движением руки свернул с неё пробку. Это действие моментально привлекло внимание всех стоящих и сидящих рядышком «бичей».
– Вовка! Ты что, очумел?
– А чего? Мне никто из гопников не мешает, и я никому и ничем не обязан.
– А милиция?
– Ей, думаешь, заняться, кроме нас, некем? Пей спокойно.
Никита оглянулся по сторонам. Двое постовых милиционеров-туркменов топтались под ярко горящим фонарем у входа в вокзал. Сделать шаг в сторону, в темноту и неизвестность, они явно не желали. Хлюдов снял фуражку, запрокинул голову и сделал три глубоких глотка.
– Ну ты даешь! Я так не могу. Из горла тем более.
– Держи бутылку, зелень пузатая! Сейчас найду тебе посуду. – Хлюдов подошел к автомату с газированной водой, снял с подставки единственный граненый стакан. – Вот, я его тебе даже помыл!
Никита наполнил стакан на четверть:
– Твоё здоровье!
Желудок приятно обожгло. Запах и вкус навел на мысль о существовании таких экзотических и далеких стран, как Ямайка, Куба, Никарагуа, Бразилия. Чёрт! Океан, плантации тростника, пальмовые рощи, мулатки и креолки. Испанский язык! Где-то там, где-то там… А ты тут… в жопе. В отстойнике.
Хлюдов вновь отхлебнул из горла:
– Давай, наливай себе. По второму кругу!
По второму так по второму. Никита закусил вторую порцию завалявшейся в кармане шинели ириской, прилипшей к бумажной обертке.
– Что ты делаешь?! Это всё равно, что коньяк заедать огурцом! К рому нужна кубинская сигара! – наставительно произнес Хлюдов и затянулся паршивой сигареткой «Стюардесса».
– А, так вот откуда у тебя слабость к стюардессам! – заметил Никита.
Хлюдов взглянул на марку сигаретной пачки и гоготнул.
– И всё же ты дурила, лейтенант Ромашкин! Могли б не на вокзале сидеть, а в койке барахтаться! Ладно, замнём и забудем. Что, по третьей?
– Хватит. Иначе мы в вагон не попадём.
– Не боись! Со мной мимо вагона не промахнёмся. Я никогда не теряю контроля!
– Да я не в том смысле, а в том, что ноги не дойдут…
Обволакивала лень и тягучая дрема. Закрыть бы глаза хоть на полчасика. Скоро полночь. Но спать нельзя. Поезд до Педжена будет ползти около трех часов, и выходить нужно среди ночи. Заснешь в поезде – проедешь станцию. Придется терпеть и бодрствовать ещё несколько часов.
Хлюдов сходил, приобрел на проездное требование посадочные билеты без указания мест. Наконец-то подошел долгожданный поезд из Красноводска. В хвостовых, общих, вагонах кипела жизнь, копошились люди. В купированной части состава свет в окнах не горел – там люди отдыхали. Ехать предстояло в общем вагоне. Будет шумно, скандально, душно, крикливо.
Они заняли нижнюю боковую полку с откидным столиком.
– Дремать будем одновременно или по очереди? – спросил Никита.
– Нет, только бодрствовать, иначе проспим до пограничного Серахса. Будем взбадривать организмы ромом!
Соседи-попутчики, компания кавказцев, сидящих напротив, постоянно горланила, ежеминутно ругалась. Угрюмые физиономии не внушали доверия. На краю полки сидел громила с бычьим торсом и могучими волосатыми руками. Каждый кулак – с голову годовалого ребёнка. Рядом – высокий красавец-джигит, со щегольскими усиками и спортивной фигурой. Двое, сидящие напротив, более хилые на вид, но если бы завязалась драка, в качестве бойцов и они бы сгодились. Один – хмурый мужчина средних лет, другой – совсем юнец, лет восемнадцати. Этот оказался самым горластым и суетливым.
Из-за стенки соседнего купе выглядывали два дедка пенсионного возраста. И то хорошо. Может, в случае конфликта будут утихомиривать своих горячих молодых соплеменников.
Громила оглядел офицеров тяжелым неприятным взглядом. У Никиты похолодела спина. Хлюдов усмехнулся и налил рому в стаканы. Второй стакан он выпросил у проводника.
– Будем здоровы! – Хлюдов вызывающе глянул на кавказцев, а затем медленно выпил до дна.
Челюсти гиганта сжались, желваки зашевелились. Подбородок стал твердокаменным, квадратным. Бугристый рельеф мышц угрожающе пришёл в движение. Демонстративное и вызывающее распитие на глазах публики, которую не приглашают присоединиться?!
Капитан Хлюдов не моргнул:
– Ну, чего уставился? Выпить хочешь?
– Хочу, – взгляд гиганта стал враждебным и колючим.
– Вы кто? Осетины? – спросил Никита.
Наугад, но в точку! Громила никак не ожидал, что русский офицер отличит его нацию от остальной разноплеменной толпы инородцев. Обычно как говорят: кавказец, абрек, чурка, урюк…
– Осетин! А ты как узнал?
– По запаху! – заржал Хлюдов, чуть всё не испортил…
– Не обращай на него внимания, дружище, капитан шутит! – Никита пихнул Хлюдова в бок. – По разговору узнал, по лицам…
– Знаешь наш язык? – обрадовался гигант, на глазах превращаясь из опасной гориллы в почти дружелюбного человека.
– Н-не совсем… У меня многие друзья осетины.
– Выпить, наверное, хочешь? – не унялся Хлюдов.
– Хочу, – ещё раз подтвердил громила.
– А нэту! – с акцентом и с усмешкой ответил Жлюдов. – Лишнего нэту ничего! – разлил по стаканам остатки рома из первой бутылки и достал из «дипломата» другую.
– Ого! – Осетин зацокал языком и что-то быстро пробурчал соплеменникам.
Те бурно начали обсуждать. Пришли к общему согласию.
– Можем одну купить! – предложил гигант.
– Не продается!
– Ну, давай тогда сыграем на вашу бутылку?
– В карты с незнакомыми шулерами не играем, – ответил Никита за двоих. – Только с шулерами знакомыми.
– Нет. Не в карты! – Осетин пропустил «шулеров» мимо ушей. – Будем бороться на руках. Если выиграете, мы бежим за бутылкой водки в вагон-ресторан. Если нет – ваш ром станет наш!
Старики выглянули из-за переборки, что-то быстро «чирикнули», но гигант успокаивающе извинился перед ними. И вновь обратился к Ромашкину с Хлюдовым:
– Что, офицеры, испугались?
– Мы?! – оскорбился Хлюдов. – С кем бороться?
– Со мной, – расплылся в широкой улыбке огромный осетин.
– Да хоть и с тобой! Мне один хрен. Давай!
Никита схватил за рукав начавшего снимать шинель капитана:
– Володя, одумайся! Ты ведь пьян. Поборят.
– Меня?! Да ни за что! Я в этом деле мастер. Бороться – мое любимое занятие. Не боись… Расступись, молодежь!
Он уверенно уселся за столик к осетинам. Угрюмый гигант устроился напротив. Они крепко взялись за руки, обхватили ладонью ладонь друг друга.
– Командуй, Ромашкин! – скомандовал Хлюдов.
– На счет три! Раз, два, три!
Хлюдов напрягся, надулся, покраснел и задрожал всем телом. Гигант тоже напрягся, глаза выкатились из орбит, налились кровью. И минуту не продержался Хлюдов – его рука рухнула на стол.
