Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
Георгий Флёров:
«Мне кажется, само рождение нейтронного семинара было признаком того, что период ученичества пришёл к концу, и наша ядерная физика стала нащупывать свой собственный почерк.
Сначала повторяли эксперименты Ферми. Потом, уже руководствуясь логикой вещей, сами изобретали новые опыты, но, получив очередные журналы, читали там о точно таких же опытах, одновременно или почти одновременно с нами поставленных в Римской школе. Это значило, что логика правильна, и мы выходим вровень с отличной школой. Но только так, и не более.
Здесь-то и возникала неудовлетворённость тем, что путь несамостоятелен, а техника слаба, И чётчики, почти такие же, как у Ферми, недостаточно чувствительны..…».
В тот год всех взволновала предложенная Нильсом Бором модель составного возбуждённого ядра или «компаунд-ядра». Георгий Флёров рассказывал:
«Эта модель Бора перевернула все наши представления…
Бор на деле показал нам, как воплощается в ядерной физике закон перехода количества в качество».
В стране Советов в тот момент тоже происходил своеобразный «переход количества в качество»: количество арестованных и расстрелянных «врагов народа» выросло настолько, что некоторые (отчаянно смелые) люди стали шёпотом говорить своим (не менее отчаянным) знакомым, что режим большевиков, похоже, приобретает новое репрессивное качество.
Репрессии против физиков
Год 1937-ой, как мы уже говорили, начался с очередного показательного процесса. На этот раз на скамье подсудимых оказались члены так называемого «Антисоветского троцкистского центра». Среди них было много сподвижников Георгия Константиновича Орджоникидзе. Центральные газеты заполнили статьи, требовавшие расстрела врагов народа — этой, как писали возмущённые авторы, «презренной кучки вредителей и диверсантов».
Орджоникидзе встретился со Сталиным и попытался отстоять своих — тех, кого знал лично, и за кого ручался головой.
Вождь ничего не хотел слушать…
В конце второй декады января страна узнала о внезапной (а от этого загадочной вдвойне) смерти Серго Орджоникидзе.
А 30 января 1937 года один из его заместителей в наркомате тяжёлой промышленности, Юрий Пятаков, был (в числе других своих подельщиков) приговорён к расстрелу.
Массовые репрессии, направленные в первую очередь против руководящих партийных и советских работников, привели к тому, что освободилось множество ответственейших постов. А так как свято место пустым быть не может, тотчас начиналось заполнение вакансий. В результате — головокружительный взлёт ранее никому не известных людей.
Новые «кадры», которые в ту пору, согласно крылатому выражению Сталина, «решали всё», появились и в Народном комиссариате тяжёлой промышленности. В феврале 1937 года новым наркомом вождь назначил Валерия Ивановича Межлаука, занимавшего до этого пост заместителя председателя Совнаркома и возглавлявшего Госплан СССР.
Межлаук был своеобразной «белой вороной» среди большевистских вождей — имел два высших образования (ещё до революции закончил историко-филологический и юридический факультеты Харьковского университета). Теперь в его подчинении оказался Украинский физико-технический институт, а стало быть, и все его учёные-ядерщики. В августе Валерию Ивановичу нагрузку увеличат — он станет (правда, всего на два месяца) ещё и наркомом машиностроения, так что ему будет подчиняться и Ленинградский физтех.
С приходом Межлаука в Наркомтяжпром там началась перетряска штатов. Назначенцев товарища Серго решительно снимали со всех постов, многие из них тут же оказывались в лубянских застенках. Места уволенных занимали новые люди — выдвиженцы, как их называли тогда.
Так, в марте 1937-го первым заместителем Межлаука был назначен 36-летний директор Магнитогорского металлургического комбината Авраамий Завенягин. А Михаил Первухин, 33-летний главный инженер Мосэнерго, стал начальником Главэнерго, входившего в состав всё того же Наркомтяжпрома.
Укрепил своё положение во властных структурах и 35-летний заведующий отделом руководящих органов ЦК ВКП(б) Георгий Маленков. Его дружба с наркомом внутренних дел Николаем Ежовым стала ещё теснее. Благодаря этому Маленков гораздо чаще теперь ездил в регионы, где со всё большим энтузиазмом принимал участие в выявлении врагов народа среди местной партноменклатуры, присутствуя на допросах и истязаниях арестованных. Рвение энергичного партийного функционера без внимания, конечно же, не осталось.
Тем временем волна кадровых «обновлений», докатилась до Харькова. Сначала был снят с поста директора УФТИ назначенец Орджоникидзе Александр Лейпунский. Затем начались аресты.
В начале марта 1937 года были арестованы «подозрительные иностранцы»: физик Александр Вайсберг и химик Конрад Вайсельберг. Оба по приглашению руководства УФТИ приехали в Харьков из Австрии в 1931 году. Вайсельберг вскоре принял советское гражданство, что его и сгубило. 16 ноября 1937 года советский гражданин Вайсельберг («товарищ Конрад», как обращались к нему сослуживцы) предстал перед членами Особого совещания. Текст приговора до нас не дошёл, но в том, что на окончательное решение энкаведешной «тройки» повлияло бывшее подданство арестованного, вряд ли стоит сомневаться: Конрад Вайсельберг был приговорён к расстрелу.
А вот с Александром Вайсбергом произошла заминка. С ходатайством о его освобождении к Сталину обратились Альберт Эйнштейн и несколько других видных учёных, Нобелевских лауреатов. Их просьбы остались без ответа, но Вайсберга «в расход» не пустили — он продолжал оставаться за решёткой.
В августе 1937 года арестовали научных руководителей сразу нескольких отделов УФТИ: Л.В. Шубникова, Л.В. Розенкевича и В.С. Горского. Всех троих через три месяца Особое совещание приговорило к расстрелу. Приведение приговора в исполнение было приурочено к знаменательной дате — к 20-летию Октябрьской революции.
Восемь харьковских физиков было расстреляны в том страшном году, столько же надолго оказались за решёткой.
Французский историк религии XIX века Эрнест Ренан в книге «Жизнь Иисуса» писал:
«Оппозиция всегда составляет славу страны, самые великие люди чаще всего те, которых их народ предаёт смерти».
Впрочем, в Советском Союзе принадлежность к оппозиции приравнивалось к измене Родине.
Как все эти ужасы воспринимала научная общественность?
Что говорили физики, чьи ряды начали так катастрофично редеть?
Неужели молчали, делая вид, что политика их не касается?
Ответ на эти вопросы можно найти в документах Второго Всесоюзного совещания по атомному ядру. Оно проходило с 20 по 26 сентября 1937 года и оставило в памяти доктора физико-математических наук (а тогда — студента МГУ) Павла Эммануиловича Немировского такие подробности:
«Впервые я увидел Игоря Васильевича в 1937 году, когда студентом пятого курса университета присутствовал на конференции по ядерной физике в Москве. Число участников её было невелико, и допускали даже студентов. Все поместились в конференц-зале старого здания ФИАНа на Миуссах, вмещавшем от силы 150 человек.
Игорь Васильевич делал доклад. Изящный, розовощёкий, с блестящими чёрными глазами, он да. же мне, которому был тогда 21 год, казался близким по возрасту. Я с интересом слушал его, но знакомства не произошло. В то время я хотел стать «абстрактным» теоретиком и стремился, прежде всего, установить контакт с И.Е. Таммом и Л.Д. Ландау».
Таким образом, заметными фигурами того ядерного совещания были Курчатов, Ландау и Тамм. Стало быть, именно они и принимали обращение к Сталину. То самое, в котором говорилось:
«Успешное развитие советской физики происходит при общем упадке науки в капиталистических странах, где наука фальсифицируется и ставится на службу усилению эксплуатации человека человеком, грабительским войнам и так называемому «научному» обоснованию идеализма и поповщины.
Подлые агенты фашизма, троцкистско-бухаринские шпионы и диверсанты, выполняя волю своих хозяев, не останавливаются ни перед какой гнусностью, чтобы подорвать мощь нашей родины, вырвать у великой семьи народов СССР завоевания Великой Октябрьской социалистической революции. Враги народа проникли и в среду физиков, выполняя шпионские и вредительские задания в научно-исследовательских институтах, пытаясь нарушить налаживающуюся связь с практикой и протаскивая под видом теорий всякий идеалистический хлам.
Сокрушительный удар, уничтожение фашистских гнёзд явилось ответом всех трудящихся нашей страны на гнусное преступление врагов.
