Всеволод Кочетов - Собрание сочинений в шести томах. Том 6
Грузовик с хлебом, появившийся в трудную минуту, напомнил людям, что где-то есть штаб, есть КП, руководство, которые помнят о бойцах, заботятся о них, что вслед за хлебом руководство пришлет новые части, артиллерию, танки… Вот уже два командира (мы с Михалевым) наводят порядок. И у людей на душе легче. Они снова попали в русло организованности.
Вскоре в деревне появился взъерошенный майор. Он начал сзывать бойцов такого-то полка. Бойцы откликались. Потом подошли, подъехали еще командиры. Порядок в Яблоницах укреплялся. Мы могли покидать свой случайный пост, слагать с себя чрезвычайные полномочия.
Но в небе, довольно низко, появился «хеншель», неуклюжий и не очень поворотливый немецкий корректировщик.
— «Горбач»! — закричали десятки глоток. — Сейчас начнут давать!
И вновь все пришло в полнейшее расстройство. Люди из деревни бросились в разные стороны. А главным образом, конечно, они устремились по той дороге, которая вела к станции Молосковицы, к железнодорожному пути Кингисепп — Гатчина.
«Великая сила — хлеб, — подумали мы, вновь трясясь лесными дорогами к своему Ополью, — но далеко не все трудные вопросы жизни решаются с его помощью».
В Ополье мы прибыли уже под вечер, усталые, взволнованные; машина наша израсходовала весь бензин. Кое-как дотянули до редакции дивизионной газеты. Здесь выяснилось, что ополченцам приходится туго: немцы весь день предпринимали на их позиции одну атаку за другой. Ополченцы, правда, держатся. Село Среднее уже несколько раз переходило из рук в руки. Идут рукопашные бои, штыковые атаки и контратаки.
Нам рассказывали об этом сотрудники редакции, а мы тем временем трудились над котелками с макаронами. Подошел очеркист Давид Славентантор и взволнованно стал рассказывать о том, что на переднем крае обороны дивизии застряла группа наших товарищей — журналистов, отправившихся к ополченцам еще вчера. В этой группе были старые ленправдисты: Володя Карп, Володя Иванов — юморист и сатирик, больше известный по псевдониму Иван Муха, и еще кто-то. Они, как и Давид Славентантор, представляли теперь газету армии народного ополчения «На защиту Ленинграда». Мы знали, что машины у них нет, что отправились они попутным транспортом, что все они вояки никудышные: половина из них в очках.
А фронт ревел с неугасающей яростью. В районе Ивановского и Поречья над лесами вставали степы черного дыма, горели сами леса. Там рвалось, гремело, вспыхивало. Надо было ехать, надо было подавать руку выручки товарищам. Мы еще, туда-сюда, могли это сделать. Но измученный лесными дорогами Бойко должен был снова садиться за руль, от которого у него и так пекло ладони, он должен был срочно раздобывать бензин и вновь пытаться пробить дорогу к позициям 2-й ДНО.
Едем, однако. Минуем Веймарн. Минуем противотанковый ров, въезжаем в Большую Пустомержу, пробираемся дальше… На дорогах, как и утром, толчея, пробки, Но мы объезжаем это все лесом. Дневная езда в Яблоницы и обратно убедила нас в том, что наш лимузинчик — «козлик» — обладает удивительной проходимостью. У него высокое прочное шасси, он маневрен, не капризен, и мы катим по вырубкам, по минным неглубоким воронкам, перебираемся через канавы — «козлик» выдерживает все.
Посреди пыльной избитой дороги уже в сумерках вдруг встречаем всю корреспондентскую бригаду. Их четверо. Во главе Володя Кари. Грязные, усталые, натерли ноги сапогами: мастеров правильной намотки портянок среди них не оказалось.
— Мы только что сменили позиции, — сказал Карп. — > Вот здесь за лесом наш передний край. Комиссар дивизии Тихонов приказал нам немедленно убираться в Ополье и делать свое дело.
Солнце уже ушло. Но небо было багровым от пожаров вокруг. Машина за машиной везли раненых. И когда встряхивало на ухабах, в машинах кричали. Это был крик нестерпимой боли.
Бойко развернул «козлик», мы все втиснулись в него, почти друг на друга, и двинулись к Ополью. Возле противотанкового рва, где был насыпан переезд, в темноте возились минеры — устанавливали тяжелые фугасы.
Из рассказов, которые начались в машине, мы поняли, что ребята хлебнули в тот день кое-чего такого, которое ходит совсем рядом со смертью. Они ночевали в одном из полков дивизии. Утром их подняла на ноги артиллерийская подготовка немцев, а уже через час или два комиссар полка приказал им занимать оборону в окопчиках вокруг командного пункта, который был атакован прорвавшимися немецкими автоматчиками. Бой вокруг длился весь день с переменным успехом, и только вот появившийся под вечер комиссар дивизии Тихонов приказал всем корреспондентам убираться восвояси.
Поскольку до Ополья пешком было бесконечно далеко, а главное, ноги у них уже не шли, то Давид Славентантор, когда мы вернулись, счел нас их спасителями и с жаром воскликнул:
— Ребята, я напишу о вас очерк в «Большевистскую печать»!
10
Четвертый день на реке Луге идут тяжелые, кровопролитные бои. Мы знаем теперь, что означает в натуре это слово — «кровопролитные», так часто встречавшееся нам в книгах о первой мировой и о гражданской войнах. Буквально это значит, что льется человеческая кровь, много крови льется на землю, пропитывает собою одежду, брезент носилок, простыни медсанбатов, километры бинтов, доски кузовов санитарных автомобилей и просто полуторок, превращенных в санитарный транспорт.
Раненые, раненые, раненые… На всех дорогах к Ленинграду, к его госпиталям — всюду раненые.
А фронт громыхает и днем и ночью. По всему горизонту на западе стеной стоят багровые зарева.
Наши отошли не только в том районе, где мы раздавали отступающим чей-то хлеб, — не только в районе Слепина и Извоза, но и в районе Среднего Села. Немцы при-блшкаются к Веймарну, грозя отрезать Кингисепп, и к станции Молосковицы, грозя перерезать и дорогу на Гатчину.
Базируемся на Ополье. Ночуем у вносовцев, которым известны все изменения на фронте чуть ли не по часам: их посты продолжают нести свою неусыпную вахту в районе боев.
Ездим из штаба в штаб, из полка в полк, из батальона в батальон. Всюду напряженно, тяжело, не до нас. Решаются большие, серьезные судьбы. Чего?
Мы узнали, что на Кингисеппском участке обороны, кроме 2-й ДНО, 191-й СД, пехотного училища имени С. М. Кирова, есть и еще немало войск. Есть тут 90-я стрелковая дивизия, есть 4-я ДНО; сегодня ждут в Волосове высадки из эшелонов 1-й гвардейской дивизии па-родного ополчения. Где-то в лесах расположены полки тяжелой артиллерии. Есть танковая не то бригада, не то дивизия. И еще что-то есть, что-то подходит, формируется. Командование фронта приказало во что бы то ни стало ликвидировать плацдармы немцев на Лужском правобережье.
Но… вслед за познанием, что же скрывается за словами «кровопролитные бон», к нам пришло и понимание значения тех плацдармов, какие немцы захватывают то там, то тут. Большой Сабек и Ивановское оказались не просто селами, которые мы утеряли несколько недель назад на правом берегу Луги, не только местом переправы немцев через реку, но и темп районами, где немцы поднакопили сил и вот 8 августа ударили по нашей обороне. Позволить врагу захватить плацдарм — это, мы поняли, страшно. И плацдарм, если уж он почему-либо отдан, надо вовремя отбивать. Именно вовремя, не ожидая, пока он набухнет живой силой, танками, артиллерией, минометами и пулеметами.
В очередной заезд в Кингисепп, после того как мы побывали на линии дотов 263-го артпульбата, растянувшейся по реке Луге северо-восточней Нарвы, я решил зайти в библиотеку городского Дома культуры. Тут все уже было почти брошено… Вообще весь Кингисепп выглядел совсем иначе, чем неделю — десять дней назад: учреждения эвакуировались, магазины опустели, множество жителей ушло на восток, а те, что остались в городе, сидят по домам. Странно, но кого-то из библиотеки найти удалось, и, пока Михалев пытался связаться с Ленинградом, с редакцией по телефону, я рылся на книжных полках.
Два тома Клаузевица «О войне»? Годятся! Франц Меринг «Очерки по истории войны и военного искусства»? Пойдет. Шлиффен «Канны» — тоже. Некий Кохенгаузен с его «Вождением войск» — и он в связку взятого мною в кингисеппской библиотеке. Все это для того, чтобы хоть немножко разобраться в происходящем на фронте. Пошли в мою связку и «Полевые уставы иностранных армий», в том числе германский устав, польский и японский, и еще несколько томов из так называемой «Библиотеки командира», выпускаемой Воениздатом.
Выписки из книжки генерала Родзянко, в отдельных листах обнаруженной мною под обоями в старом домишке Кингисеппа, представляли некую ценность. Они давали пищу для раздумий. Но для раздумий скорее политического характера — о повторении истории вражеских походов против нас. Может быть, отчасти ими можно было пользоваться, чтобы предугадывать направления атак немцев против нашей обороны, — характер местности и сеть дорог мало изменились в этих местах со времен гражданской войны.
