Тихон Астафьев - Гильзы в золе: Глазами следователя
В четырех комнатах шмыгинского жилья все было новое. Я открывал шифоньер, буфет, холодильник, вместительные новые чемоданы с блестящими замками, тумбочки из карельской березы. На них выстроились в ряд с одинаковыми интервалами телевизор, приемник и магнитофон. Осматривая ящики, узлы, свертки, перекладывал аккуратно сложенные стопы белья, осматривал бесчисленные карманы шмыгинских костюмов, пальто, плащей, сшитых на все сезоны и все капризы погоды, переставлял фарфор и хрусталь, развязывал еще не распакованные покупки. Но то, чего искал, я не находил. После двухчасовой работы, передвигая под насмешливым взглядом хозяина коробки с елочными украшениями на пыльном шкафу, я понял, что терплю жестокое поражение. Если бы не кривая улыбка на губах Шмыги, я, может быть, и не вспомнил бы, что, волнуясь, пропустил первую стадию процедуры — личный обыск хозяина. Насмешка словно подстегнула память.
Вымыв руки и дав себе и присутствовавшим небольшую паузу, я попросил Шмыгу подойти к столу. Тот пожал плечами и с прежней усмешкой приблизился.
— А теперь попрошу выложить все, что у вас в карманах.
Мгновение мне казалось, что он не подчинится. Я решительно шагнул вперед. Милиционер тоже недвусмысленно встал. Шмыга дрожащими руками стал выкладывать на ослепительно чистую скатерть содержимое карманов: портсигар, расческу, документы, зеркальце, носовой платок, авторучку.
— Мне, кажется, у вас во внутреннем кармане что-то осталось, — сказал я.
— Вы что, не верите мне?
— Почему же… Но все-таки.
Густая краска залила лицо Шмыги, когда я извлек из его кармана два сложенных вчетверо листка и неторопливо развернул их. Шмыга подался вперед.
Это были накладные на получение масла сепараторным пунктом села Березняги. Один из документов совпадал по дате с днем задержания директорской машины. В графе «количество» стояла цифра «двенадцать», та же, что и в протоколе задержания. Другая накладная фиксировала отпуск еще десяти килограммов.
Ошеломленный Шмыга размашисто подписал протокол. Я оделся. Понятые встали.
— Вам придется пойти с нами.
Шмыга минуту стоял неподвижно. Потом одел старый пиджак, натянул потертый плащ, отрезал от взятого в буфете окорока брусок и, завернув сало вместе с куском хлеба, сунул в карман.
Через полчаса за ним захлопнулась окованная железом дверь КПЗ.
На попутном грузовике я поспешил в сепараторный пункт, расположенный в пяти километрах от города. Заведующего пунктом Куценко я застал за мытьем ванны из-под молока. Я отрекомендовался и попросил показать товарный отчет за последнюю декаду. Куценко, плотный флегматичный мужчина с обвислыми усами, вытер мокрые руки, порылся в ящике стола и подал мне папку со вторыми экземплярами отчетов.
Накладные, обнаруженные при обыске, как и следовало ожидать, оприходованы не были.
Нас разделял выскобленный стол. Я положил перед Куценко одну из накладных и принял с нее ладонь.
— А с этим как было?
Куценко взгромоздил на нос очки, взял бумажку короткими толстыми пальцами и стал разглядывать ее.
— А, мабуть, у вас и еще одна есть?
Я положил на стол и другую.
— Масло шукайте у Шмыги. Умному и мэд, и пампушки, а дурню только колотушки.
По объяснениям Куценко, он только расписался в накладных, а масло осталось на заводе. Теперь можно было допрашивать Шмыгу.
Новости в районе разносятся с удивительной быстротой. Едва я переступил порог милиции, как меня попросили позвонить в контору молочного завода. Главный бухгалтер просил меня срочно прийти. Я поспешил на завод. Главбух был невысокий мужчина с орденскими планочками на грубошерстном костюме. Он закрыл дверь на английский замок, словно боясь, что Шмыга его услышит, и вытащил из стола коричневую папку.
— Вот посмотрите, — проговорил он, волнуясь, — этих документов официально на заводе нет. Я сегодня снял с них копию в магазине.
Это были счета районного магазина «Автотракторосбыт» на продажу молочному заводу комплекта деталей к автомашине «победа». Запчасти получил сам Шмыга.
— На заводе нет автомашины «победа». У нас грузовики, молоковозы, «Волга», походная лаборатория.
Запчастей было много: блок мотора, задние и передние мосты, рама, кузов, комплект резины, радиатор — целая «победа» на ходу. Завод уплатил за них магазину три тысячи рублей.
— И, представьте себе, я подписал платежное поручение, — говорил, волнуясь, главбух. — Разве я мог знать? Ведь каждый квартал мы столько их получаем.
Я шагал по тропинке, стараясь попасть в протоптанные следы, и думал, что без резиновых сапог мне здесь не обойтись. До сих пор в моем представлении весна связывалась с кучами сколотого льда, лежавшего на мостовых, с покраской облезших за зиму ларьков, с полосками воды в ложах трамвайных рельс. В деревне все было по-другому.
Когда я увидел в магазине печатные бланки, в которых после обязательного «получил» стояла подпись Шмыги, я понял, что это — успех.
— Надо думать, на заводе что-нибудь случилось? — спросил бухгалтер магазина, выжидательно улыбаясь.
— Ничего особенного, — проговорил я безразлично.
То, что Шмыга откажется отвечать, я не предвидел. Вопросы падали словно в безвоздушное пространство. Он курил, отвернувшись к окну. Скоро ему понравилась новая роль, и он стал выпускать струйки дыма с нескрываемым удовольствием. Он провоцировал скандал, ждал взрыва. Я стиснул подлокотники кресла, стараясь привести мысли в порядок. Шмыга осознал крушение всех своих надежд только тогда, когда я с какими-то незначительными словами подал ему один из восьми счетов на получение запасных частей. Забыв о разыгранном спектакле, он впился глазами в документ, потом подошел к столу и положил счет.
— Извините, что я так, — подавленно сказал он. — Нервы, знаете. Чего уж теперь.
Объяснив, что запчасти он развез по знакомым, Шмыга с выражением безнадежности добавил:
— Поверьте, это было единственное темное пятно на моей биографии.
Эта фраза не произвела на меня впечатления. К тому времени я уж кое-что знал о прошлом Степана Шмыги.
Пять лет тому назад никто в райпотребсоюзе одного из глубинных районов области не смог бы предположить, что экспедитор Шмыга, с трудом окончивший семилетку, вскоре обойдет по службе своих более грамотных товарищей. Каких-либо достоинств, кроме разборчивости в одежде и круглого лица с правильными чертами, за ним не знали. Успехи Шмыги начались с того, что он сумел сделаться нужным начальству. Никто, кроме него, не мог достать в городе ковер, нейлоновую рубашку, кофту модной расцветки, мотоцикл или холодильник. Как-то само собой пришло соображение, что расторопному Шмыге следует занять место повиднее. Его выдвинули председателем сельпо. И хотя Степан Леонтьевич, как его теперь стали величать, пребывал от районного центра в приличном удалении, он находил время, как и прежде, быть полезным начальству. Уже поговаривали о том, чтобы назначить Шмыгу завторгом райпотребсоюза, как неожиданно выявились далеко не благовидные дела в руководимом Шмыгой кооперативе, проходившие не без участия Степана Леонтьевича. Шмыга опротестовал результаты ревизии, и многие этому маневру были рады: не хотелось трогать человека, которому столь многим были обязаны. В райпотребсоюзе не нашлось людей, заинтересованных в поспешных оргвыводах. Его никто не брал под защиту, но никто не торопился и снимать. Молчал даже завторг, чье место месяц назад собирался занять Степан Леонтьевич. Теперь скомпрометировавший себя Шмыга не был ему опасен. И, однако, почти все считали, что карьера Шмыги безвозвратно погублена. Ждали, что Степан Леонтьевич уйдет из кооператива «по собственному желанию». И все, кто так думал, ошибались. Став один раз на путь успеха, Степан Леонтьевич не думал останавливаться. Когда все считали его шансы безнадежно низкими, Шмыга сделал ход, сразу поднявший его еще на одну ступень по этому же пути: он женился. Для Степана Леонтьевича не составляло секрета, что его будущая жена пользуется благосклонностью самого ответственного в районе человека. Именно это обстоятельство и заставило его жениться. Когда покровителя перевели в другой район, супруга Степана Леонтьевича и сам Шмыга последовали туда же. И Шмыга не ошибся в решении. На новом месте он и сам сделался солидным лицом. Покровитель вскоре по переезде вышел в тираж и отбыл в город (Степан Леонтьевич такой вариант давно предвидел), а время Шмыги только наступило. Ни Степан Леонтьевич, ни его жена, заведовавшая библиотекой, не обращали ни малейшего внимания на догадки, вспыхивавшие среди известных людей городка. Настало время, когда пересуды кончились, а положение и вес Шмыги остались. И теперь он в полную меру ощутил собственную значимость и обрел уверенность в себе. Пост переменил его привычки. Сослуживцы Шмыги по райпотребсоюзу едва ли теперь узнали бы в нем прежнего экспедитора.
