Иван Ефремов - Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров
Но, конечно, еще большее количество остатков ископаемых ящеров скрывалось в глубине этих обрывов. Разрушенные скелеты не представляли большой научной ценности. Нужно извлечь совершенно целые кости из их коренного залегания в породе… Но так или иначе, нам удалось наткнуться на очень богатое место…
Я овладел собой, посмотрел на часы и превратился вновь в начальника экспедиции. Послав Никитина, как более «быстроходного», вперед себя к машинам, чтобы там успели собраться и подготовиться к переезду, я начал карабкаться на увал. За стеной увала было тихо и жарко, на гребне же ветер ударил в меня, как показалось, с особенной силой, холодя влажную от пота спину. Подниматься против сильного ветра было трудно, и я шел медленно. До машин оказалось довольно далеко.
«Что-то открыли Громов, Орлов, Эглон, — думал я, шагая по черным остроугольным камням, — ведь мною осмотрен только самый край юго-западной оконечности лабиринта. Сегодняшний день запомнится навсегда — по-видимому, мы нашли громадное кладбище динозавров…»
Я взобрался на последний холм и увидел маленький желтый останец и три стоявшие близ него машины. Люди окружили повара, а тот, неистово жестикулируя, показывал в мою сторону.
Очки Эглона уставились на меня.
— Ну, мы тоже нашли очень много костей в другой котловинке, — сказал латыш, — куда же поедем?
Из разговора выяснилось явное преимущество моей котловины, которая тут же получила название «Главной», так и оставшееся за ней, несмотря на то что в последующие годы мы вели раскопки в других местах красного лабиринта.
Останец, к которому мы подъехали, получил имя «Первого», новой котловине, открытой Эглоном и Громовым, дали имя «Северо-Западной».
Я пересел на «Смерч», и мы поехали назад, в объезд крутобережных русел, отделявших останец «Первый» от Главной котловины. На гребне первой же продольной гряды проводник остановил машину и объявил, что отсюда ему удобнее пойти домой. Я предложил Ансалмоо переночевать с нами. Завтра, когда разгрузим машины, его можно будет отвезти назад. Проводник покачал головой.
— Там внизу, в саксаульнике, стоит юрта, — сказал он. — Меньше пол-уртона — я к ночи дойду! Возьму лошадь и поеду прямо. Машины так не ходят…
Независимый гобиец поразил нас простотой обращения и полным безразличием к суровым условиям пустыни. Повязанный белым платком, он стоял высоко подняв голову, на худом, горбоносом лице играла слабая снисходительная усмешка. Мы не знали, как отблагодарить этого человека, оказавшего большую помощь нашей экспедиции. Теперь, когда мы видели, что представляет собою Нэмэгэтинская котловина, стало ясно: мы могли долго блуждать по ней в поисках доступного для машины пути к красному лабиринту. В следующем году выяснилось еще одно важное обстоятельство: костеносные породы здесь залегали только в юго-западном углу лабиринта, а вся его обширная восточная часть не содержала крупных скоплений ископаемых остатков. Без Ансалмоо мы могли бы подойти с восточной стороны и получить превратное впечатление о местонахождении, а стало быть, и успех экспедиции был бы иным. От платы сверх условленной проводник отказался. Но нам удалось все же уговорить его заночевать, выспросить, в чем он нуждается, и сделать ему хороший подарок.
Около десяти километров прошли мы в направлении на юго-восток, прежде чем смогли приблизиться к краю черного плато, спускавшемуся непосредственно в систему сухих русел «красного города». Склон плато был покрыт слабо заросшим песком. Пески с порослью саксаула и эфедры покрывали внизу дно впадины, изборожденное сухими руслами с галькой. Саксаул обещал обильное и хорошее топливо. Из расспросов проводника выяснилось, что колодец находится неподалеку, в пятнадцати километрах вниз, в Нэмэгэтинской котловине. Договорились, что проводник завтра проведет туда нашу полуторку. Пока еще мы располагали двухдневным запасом воды, но раскопки и гипсование костей сразу потребуют увеличенного ее расхода, который мы рассчитывали покрыть, используя опорожненные бензобочки для такой «технической» воды. Подошли остальные две машины, и вся экспедиция выстроилась в ряд на краю намеченного нами для спуска склона.
— Шоферы, — обратился я к водителям, — смотрите: спуститься-то можно, а выберемся ли назад? Особенно ваш «Дракон», Василий Иванович?
— Если порожняком, то поднимемся, — ответил Андросов.
— Порожние не будем. Наоборот, думаю, что загрузимся до предела.
— Тогда не вылезем. Придется объехать там, — Андросов показал направо, где поодаль понижался высокий склон, погружаясь в бугристые пески с чащей саксаула.
Я взвесил мысленно возможности их преодоления, рассчитал, что в поездках за водой пустая полуторка легко поднимется напрямик, и сел в кабину «Смерча». Заскрипели тормоза. Андреев направил машину, где песок был поглубже, чтобы обезопасить крутой спуск.
Близко, вплотную к машинам, придвинулись отвесные стены с причудливыми выступами. Я жадно всматривался в них, ища кости, но ничего не заметил. Извилистый водоток, подмывавший стены, заставлял проделывать очень крутые пируэты. Наконец с большим облегчением я увидел, как слева всплыл над нами желтый высокий мыс, похожий на нос броненосца — конец западного увала Главной котловины. Он заслонялся с юга овальным холмом, поэтому мы не могли его увидеть издалека. Еще один крутой изгиб русла вокруг этого холма, и мы оказались в Главной котловине. Тотчас же я послал две пули в обрыв, и громовое эхо возвестило товарищам, ждавшим на распутье у трех притоков, что они могут идти по нашему следу.
Я отчетливо представил себе, как будет браниться Андросов, выписывая все наши повороты своим длинным «Драконом».
Нужно было выбрать место для лагеря. Дно котловины оказалось изборожденным поперечными промоинами, разделившими всю площадь между руслом и костеносной стеной на ряд параллельных нешироких грядок.
Извилистым путем по грядкам мы добрались до третьего выступа, считая от северного конца котловины. Нашлась широкая грядка, лучше защищенная от ветра, и глубокая промоина в стене для укрытия кухни. Мы начали выгружаться. Солнце уже заходило, все проголодались, а надо еще успеть приготовить обед и устроить лагерь.
Подошел «Дзерен», из него вылезли повар и Громов. «Дракон» остановился поодаль. Озлобившийся и вспотевший от трудной дороги, Андросов присоединился к нам. Поискав подъезд, мы с ним поставили «Дракона» в уютную долинку между пятым и шестым выступами. Здесь бензин при любом ветре находился в безопасности от искр, которые могли долететь из лагеря.
И вот на черной щебенке с редкими сухими кустиками караганы выросло временное жилье одиннадцати человек. Две палатки, фанерные щиты для кухни, стены ящиков с продуктами, гипсом, гвоздями и другим снаряжением, тюки с бумагой и ватой, деревянные бочонки с водой, доски для монолитов — все это придало неестественно жилой вид мрачному углу безжизненной котловины. Мы рассчитывали пробыть тут несколько дней и поэтому устраивались с удобствами. Поставили железные печки в обеих палатках, прикрепили проволочные подсвечники к палаточным тестам.
После сытного обеда, вернее ужина, в палатке показалось жарко. Я набросил ватник и вышел. Последние проблески зари потухли, в свете ярких звезд непроницаемая стена Нэмэгэту торчала вверх грубыми зазубринами и внизу неразличимо сливалась с поверхностью плато. Посреди котловины, точно слоны, зловеще темнели два останца. Один, в самом центре, получил наименование «Центрального», другой — ближе к юго-восточному краю — назвали «Большим».
Я прошел до конца грядки и остановился над подмывом сухого русла. Красный огонь костра багрово отсвечивал на окружавших скалах. Верхняя часть обрыва тонула в густой тьме. В третьей, считая от «кухни», промоине неясно громоздился «Дракон». Андросов что-то делал в кабине, и ее стеклянный домик странно светился среди диких скал. Еще слабее просвечивали палатки, сделанные из темной материи, но эти тусклые огоньки вместе с дымом, поднимавшимся из двух железных труб, создавали впечатление уюта и жизни здесь, в затерянной котловине, на краю огромного лабиринта безводных ущелий и безмолвия широкого простора впадины Нэмэгэту.
Лишь путешественник, подолгу остающийся наедине с пустыней, может по-настоящему оценить эти крохи человеческой жизни, жилья, работы, только что возникшие у подножия желтых стен.
Андросов зачем-то зажег сильные фары «Дракона». Два снопа света пронеслись над котловиной, задели обрыв «Центрального» останца и, потускнев, легли на дальние склоны восточного лабиринта. Электрический свет впервые от сотворения мира загорелся тут, и я подумал, что при будущих больших раскопках мы, пожалуй, устроим здесь переносную электростанцию. Фары потухли, мрак как-то особенно уплотнился, стало очень холодно… Я вернулся в палатку.
