Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки
Глава 40
Сёмин чувствовал озабоченность, не давали покоя мысли. Вся его сознательная жизнь прошла в поисках врагов. Порой надуманных.
Сергей Георгиевич долгое время проработал в контрразведке, участвовал во множестве операций по борьбе с лазутчиками, среди его жертв были и невинные, включая коллег. Знал, что так поступают другие, значит, ему надлежало превзойти их. Руку держал на пульсе, считал, что пришло такое время: повернуться к нему спиной – можно упустить шанс.
И он шёл вверх. По трупам. Важен был только результат и при этом обязательно концы в воду.
Так он оформлял дела подследственных. С самого начала «лепил» обвинения, потом их «штукатурил», приклеивал статьи. Аналогичного требовал от подчинённых. За содеянное получил высшую меру. При пересмотре дела в порядке исключения, принимая во внимание и кое-что из полезного, сделанного Сёминым, приговорили к пятнадцати годам заключения. Вспыхнувшая война дала ему шанс. Условно.
Обо этом частично было известно Котельникову от руководства управления.
Волею судеб Сёмин и Котельников оказались рядом. Каждый относительно другого держал «два в уме».
Однажды при встрече с Котельниковым Сёмин неожиданно предложил пройтись.
– Сейчас, Сергей Георгиевич, только скажу пару слов Панкратову, и сразу сюда.
В землянке загнал патрон в ствол, пистолет сунул в правый карман и поспешил к дожидавшемуся Сёмину.
– Слушаю вас, Сергей Георгиевич.
– Котёл – дело нужное, когда от него исходит тепло, – произнёс Сёмин, не глядя на шагавшего рядом Котельникова, которого иногда так называл. – Если же он не греет, его заменяют. А старый выбрасывают на свалку. Так что, старший лейтенант, меня не проведёшь. Мне нужно честное тепло. Тогда будешь себе сверлить дырочку в гимнастёрке. Если будет головокружение, то, как сказал наш великий вождь и учитель товарищ Сталин, тебе просверлят в другом месте. Так что выбирай.
– Не понимаю ваших загадок, – ответил, не задумываясь, помощник по разведке. – Чувствую, считаете, будто «стучу» наверх. Исключено! Я тружусь честно. Вы это знаете. Что надо сделать – скажите прямо. Я не капризничаю, вы это тоже знаете. К тому же в одной из депеш мне сообщили, будто моя бывшая организация – Коминтерн, затребовала меня в связи с новыми задачами и обстановкой на фронтах. Не сегодня-завтра может стать вопрос о моей надобности где-нибудь в Европе. И я бы просил вас, если к вам обратятся с запросом, пожалуйста, не отдавайте меня, Сергей Георгиевич. Я уже здесь привык, да и всё то, что мы под вашим руководством делаем, по-моему, очень важно и нужно. Или вы не согласны?
– Я-то согласен, если то, что говоришь, соответствует истине. Подумай.
– Не обижайте меня, Сергей Георгиевич! Я весь, как говорится, на ладони.
– Ладно. Надеюсь, понял.
– Конечно, понял, но обидно.
Сёмин ушёл с многозначительной ухмылкой.
Разговор был для Котельникова напряжённым и тем более неприятным, что на всём его протяжении приходилось держать в кармане палец на курке пистолета.
Глава 41
Похолодало основательно. Не сегодня-завтра мог выпасть снег.
Освобождённый партизанами район стал для оккупантов костью в горле. Оккупационные власти, очевидно, решили покончить с этим.
Чувствовалось, что немцы тщательно готовятся к операции. Началось сосредоточение боевой техники, особенно артиллерии и пехоты, с целью блокирования партизанского края, чтобы окружить его плотным кольцом.
Поступали сведения о концентрации вдоль реки Ипуть немецких частей и полицейских подразделений. В небе, на небольшой высоте, часто можно было видеть двухфюзеляжную «раму» («Фокер Вульф»), иногда появлялся одномоторный «костыль». Было ясно, что не исключена осада района с последующим вторжением противника в занятый партизанами лесной массив.
Зима выдалась не очень морозной, но снежной. Оголённый лес просматривался далеко вглубь. Всё это лишало партизан преимущества в манёвренности, скрытости передвижения, передислокации крупных боевых единиц. Главное – оставались следы на снегу!
Глава 42
Несмотря на усложнявшуюся обстановку вокруг дислокации партизанских отрядов, в штабе бригады состоялся нелёгкий разговор комиссара по поводу расположившихся за ширмой из плащ-палаток начальника разведки с парашютисткой.
– Это дискредитирует в целом бригаду! Люди не слепые – видят и всё понимают. Такой позор нетерпим, Павел Григорьевич. Надо с этим кончать!
К удивлению комиссара, комбриг согласился. Когда комиссар высказал это Сёмину, тот с обидой спросил:
– Если ты, комиссар, выражаешь недоверие Тане, то выходит, ставишь под сомнение мою честность?
– Речь не о тебе, Сергей Георгиевич, – заметил комиссар. – Какие у тебя отношения с радисткой – твое личное дело. Меня это не интересует. Но превращать штаб в общежитие, мягко говоря, неприлично перед личным составом…
Сёмин пытался ответить. Комиссар не дал ему возможности оправдаться:
– Прошу не прерывать, – продолжал он. – Ты не обижайся. Народ видит. И нехорошие разговоры пошли среди личного состава. К тому же каждый истолковывает по-своему!
– Разговоры обо мне?
– О тебе, Сергей Георгиевич, – заметил комбриг. – Не обижайся.
– Как же не обижаться? – вспылил Сёмин. – Мне выражено недоверие, и я должен молчать? Вы что, товарищи?
– Речь идёт не о недоверии, а о твоих отношениях с радисткой, – спокойно и чётко пояснил комиссар. – Да ещё, как говорится, при всем честном народе! Здесь всё-таки штаб!
– Я её люблю, понимаешь ты это, комиссар? Таня моя жена. Выживем, вернусь на Большую землю – поженимся.
– Это твое личное дело, – прервал Семина комиссар. – Что касается совместного вашего пребывания в штабе – надо кончать с этим. Здесь штаб, а не дом свиданий!
– Да, Сергей Георгиевич, надо тебе учесть это… – комбриг старался избежать скандала. – Надо будет ей обратиться по делу, скажем, радиограмму составить – пожалуйста, пусть заходит, пусть забирает материалы для радирования штабу армии – нет разговора. Знаешь моё отношение к тебе.
– Знаю, конечно, – раскрасневшись, сконфуженно ответил Сёмин. – Только и вы должны понять меня. Не ребёнок же я!
Комиссар был категоричен:
– На этом поставим точку.
– Точку поставишь не ты, комиссар! – вдруг резко отреагировал Сёмин. – А кто-то другой. Но это уже иной вопрос.
Комиссар Малюгин понял намёк, многозначительно посмотрел ему в глаза, видимо, обдумывая, стоит ли реагировать на явную угрозу. Тут комбриг, усмотрев назревающий скандал, поспешил заметить:
– Не надо, прошу вас, товарищи. Мы призваны делать нужное Родине дело… Давайте спокойно. Не так ли, комиссар?..
Комиссар молчал.
– … В таком случае, Сергей Георгиевич, можешь занять себе отдельную землянку и, как говорится, на здоровье… Пока парашютистка может находиться в землянке старшей медсестры Татьяны. Надумаешь и сам туда поселиться – твоё дело. Тебе виднее. Как, комиссар?
Комиссар не ответил. «Мамзелька» комбрига оставалась с ним в штабе. Правда, выполняла функции хозяйки, накрывала на стол, особенно при застольях. Комиссару так и хотелось сказать: «Была б и у меня дама, не хватало её сюда поселить. Тогда перед входом в штаб следовало бы установить красный фонарь». Но воздержался. Однако намёк такой проскользнул. Комбригу это не понравилось, однако он сделал вид, будто не понял.
Глава 43
Боевые действия в Клетнянском лесном массиве вблизи деревушки Мамаёвки, ставшей в оккупационные времена знаменитым центром партизанского движения, начались в апреле сорок второго года. Сюда перекочевали на зимовку крупные украинские партизанские соединения, в частности, Героя Советского Союза Фёдорова, Попудренко, несколько небольших отрядов и ряд разведывательных армейских групп. Все на расстоянии двух-трёх километров друг от друга.
В другой части лесного массива находились крупные соединения народных мстителей под командованием Афанасенко, Иванова, Зебницкого, Антоненко и других.
По другую сторону реки Ипути, в двух километрах от берега, оставалась активная боевая армейская дивизия с разношёрстным составом под командованием майоров Галюги и комиссара Зиненкова. После того как Галюга был ранен и попал в плен, Михаил Петрович Зиненков возглавил дивизию. Личный состав дивизии в разное время достигал около тысячи командиров и рядовых. Зиненков был противоположностью Галюге. Степенный, чуткий, сознательный и доступный. Пользовался авторитетом не только в дивизии, но и у командиров ряда соседних партизанских отрядов, бригад и соединений. Партизаны уважали его за глубокую человечность, понимание их нужд. Всегда старался найти разумные нестандартные решения.
Мамаёвка, где доброжелательно относились к партизанам была полностью сожжена гитлеровцами. Население частично ушло в партизанские отряды, частично с детьми и стариками вырыло землянки в лесу.
