Анна Бройдо - Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно
И знаешь, я здесь, в Гудауте, так обнаглела! В Сухуме после часу дня нос из дома высунуть боялась. А тут — в шесть часов вечера спокойно иду по улице и, самое удивительное, ловлю себя на мысли, что иду — и просто так улыбаюсь!
* * *Вечером заходит Зурик, мертвецки — до трезвости — пьяный. Оказывается, он узнал: на днях в Сухуме повесили его друга детства, грека — отказался идти воевать. Осталась двухлетняя дочка.
* * *— Ты вот говоришь — в Москве кавказцев-преступников много. Что ж, это правда. Но знаешь, как готовят мамалыгу? Кукурузную муку высыпают в воду и размешивают: добрая мука оседает, а вся шелуха всплывает на поверхность. Вот наша шелуха к вам и подалась — здесь жизнь сейчас не по ним…
* * *Диктора республиканского телевидения Зураба Аргун дразнят «абхазским Левитаном» — именно ему в августе пришлось читать правительственное сообщение о начале войны. Кстати, АбхазТВ стала одной из немногих организаций, сотрудники которой сумели не растеряться в августовской панике и эвакуировать из Сухума всю необходимую для вещания аппаратуру. Результаты этого подвига трудно переоценить: в военной Абхазии телевидение стало основным источником информации.
Телестудия в Гудауте располагается в детском саду, корреспонденты делают ежедневные выпуски за низенькими столами, сидя на крошечных стульчиках. Там всегда можно было пообщаться со «своими» — журналистами Русланом Хашиг, Жорой Гулиа, Радой Аргун, Эсмой Ходжаа, Дауром Инапшба, Энвером Арджения.
Амиран Гамгиа и Славик Сакания, летевшие на вертолете из блокадного Ткварчели, были сбиты, побывали в плену. После их рассказов о пережитом прекраснодушные рассуждения московских правозащитников о международных конвенциях в отношении журналистов выглядят, мягко говоря, наивными.
* * *В Гудауте несложно поймать и тбилисскую программу. С интересом наблюдаю за трансляцией заседания грузинского парламента — даже не зная языка, легко лишний раз убедиться: депутат — это диагноз. Далее в программе «Семнадцать мгновений весны» — тоже на государственном языке: «Гамарджоба, батоно Мюллер!»
* * *— Слушай, ты к нам на позиции хочешь — и не боишься?
Смуглая, невысокая, глаза шалые. Камуфляж, автомат на плече.
— Конечно, боюсь — только дураки ничего не боятся.
— Значит, я — дура. После второго выстрела зверею и уже совсем не страшно. Но ничего, не бойся — убережем!
Потом, уже в Верхней Эшере, ее боевые товарищи подтвердили: «Она правда ничего не боится! Вообще Ляля — удивительный человек: в ней сочетается все. Вот она курит — не как женщина, а по-мужски, — и выпить может, а на язык ей вообще лучше не попадаться! Но когда спускаемся в тыл, она оденется, подкрасится — смотришь и удивляешься: „Неужели эта красавица — наша Лялька?!“»
Ляля — санинструктор кабардинского отряда под командованием Ибрагима Яганова. Если в начале войны подразделения абхазского ополчения были смешанными, то уже к зиме армия разделилась на несколько мононациональных отрядов: абхазские, кабардинские, чеченские, славянские («казачьи»), армянский — имени маршала Великой Отечественной Ивана Баграмяна. Произошло это вполне естественным образом: во-первых, у каждого народа свои боевые традиции, во-вторых, взаимопонимание (в том числе и языковое) легче, наконец, перед земляками труднее струсить, тем более сподличать. Впрочем, жесткого разделения все равно нет: к примеру, в отряде Ибрагима есть и осетин, и несколько абхазов.
— Ляля, ты профессиональная медсестра?
— Нет, но когда папа болел, никого, кроме меня, не подпускал, так что и уколы, и капельницы — это я давно умею. Вообще-то я в Москве живу, двое детей там, старший сейчас в институт поступать будет. Однако, как только война началась, сразу приехала — я же абхазка! Сама себе дала слово: до Победы отсюда ни шагу.
Недавно Ляля отмечала день рождения. Ребята подарили магазин патронов.
И еще один рассказ о Ляльке:
— Однажды под обстрелом мы с ней побежали за нашим пацаном раненым. Она несется прямо во весь рост, даже не пригнется. Вокруг же так и свистит — страшно, сил нет! Но делать нечего — приходится тоже во весь рост бежать, а то стыдно. И вот я бегу, не отстаю и только шепотом Богу молюсь: «Господи, ну когда же эта блядь пригнется!»
* * *Отряд несет службу в Верхней Эшере, на переднем крае Гумистинского фронта. Грузинские позиции на противоположном берегу видны невооруженным глазом. Спускаются сумерки. Мы сидим в саду, под персиковым деревом — аромат необыкновенный, тишина, только пчелы жужжат.
— Ребята, да у вас тут прямо рай!
— Подожди, скоро ад начнется…
А пока «ад», то есть еженощный обстрел, не начался, Ибрагим угощает меня солдатской кашей.
— Ибрагим, не обижает вас, когда воюющих в Абхазии северокавказских добровольцев называют наемниками?
— Не обращаю на это внимания. Такие люди в лучшем случае судят по себе, в худшем — сознательно лгут. Покажите мне здесь хоть одного, кто получает деньги! Я тут не из-за каких-то политических идей, просто помогаю друзьям: до войны часто сюда ездил, в августе прошлого года, когда начались бои, проводил в Сухуме медовый месяц. Отвез жену в Нальчик и с 20 августа — в Абхазии, потому что человек, у которого есть чувство справедливости — не только по отношению к своему, но и к соседскому народу — сейчас не может сидеть дома.
— А я считала, что вы приехали по линии Конфедерации народов Кавказа.
— К ней — и вообще к политике — не имею никакого отношения. Я фермер, занимаюсь разведением знаменитых кабардинских скакунов, а до этого служил в угрозыске. С КНК я столкнулся уже здесь, на войне. Вообще, Конфедерация — отдельная тема. Само это слово у многих ассоциируется с терроризмом, экстремизмом, фундаментализмом. Но я думаю, что в Москве должны если не полностью признать КНК, то хотя бы найти с ней точки соприкосновения. Пока же все то, что России не нравится на Кавказе, моментально связывают с Конфедерацией, ее преподносят как какую-то надправительственную структуру, стремящуюся захватить власть в регионе. Но, во-первых, главы правительств кавказских республик этого не позволят. Во-вторых, у КНК нет для подобного реальных возможностей. В-третьих, это обыкновенная общественная организация и именно так к ней и нужно подходить.
— Ничего себе общественная организация — с собственной армией!
— Могу вполне компетентно заявить: войск Конфедерации нет и не было. Это миф, сочиненный самими конфедератами для поднятия своего престижа. На самом деле у КНК есть штаб, президент, парламент — и все! Конечно, у любого общественного объединения существуют как положительные, так и отрицательные стороны.
— Последние часто называют «чеченским синдромом».
— Что ж, и я, и многие другие признают: в Чечне сильно развит экстремизм, да и вообще вся политика пошла совершенно не по тому руслу. О свободе мечтают все народы, но там ее пытаются добиться путем борьбы с так называемым великодержавным русским шовинизмом, священной войны с русскими. Однако история доказывает, что сегодня решать проблемы при помощи силы невозможно. Свой экстремизм чеченцы пытаются экспортировать в остальные кавказские республики — в том числе и через некоторых лидеров Конфедерации. Но право голоса имеет каждый из двенадцати членов КНК. Ни в Кабарде, ни в Дагестане — я уж не говорю о прочих — с этим не согласны, Чечня — еще не весь Кавказ. Так вот, о негативных моментах в работе Конфедерации Россия рассуждает очень много и обоснованно, но нельзя же забывать и о хороших сторонах ее деятельности. Я отлично помню предвыборную кампанию известного политика Сергея Шахрая, специалиста по национальным вопросам. Он тогда очень любил повторять, что изучал опыт работы парламентов ряда европейских стран. Вероятно, он действительно неплохо в этом разбирается, только упустил один момент: когда в Европе оказывается на грани исчезновения растение или какая-нибудь птичка, это серьезно обсуждается в парламенте. А когда в Абхазии такая угроза нависла над целым народом, никто, кроме Конфедерации, не встал на его защиту. И теперь, спустя год, необходимо признать, что КНК сыграла немалую роль в деле помощи абхазам. Еще одно большое дело конфедератов — налаживание принципиально новых отношений с казачеством. В старину казаков использовали как живой забор, сдерживавший набеги кавказцев. Слава Богу, нынче мы все начали понимать, что возрождение — прежде всего в культурном, экономическом, этническом плане — без единства и взаимопомощи невозможно. Помимо того, хотя кое-кто не желает это признавать, между нами уже есть и определенное этническое родство. Казачество признало Конфедерацию и, думаю, в ближайшее время войдет в нее как одна из народностей Северного Кавказа, что очень благоприятно скажется на ситуации в регионе.
